Как свидетельствуют документы, несмотря на революционные бурные события 1917 г., гражданскую войну, ряд административно-территориальных преобразований, основное внимание руководящих органов в эти годы в области культурного строительства было обращено на развитие школьного образования, ликвидацию неграмотности, подготовку кадров, расширение издательского дела, постановку политико-просветительской работы среди населения. Однако большинство решений было направлено на решение проблем русских школ и русскоязычного населения.
В первые послереволюционные годы ничто не предвещало тех изменений, которые произойдут в национально-языковых отношениях10. Школьные отчеты 20-х гг. показывают, какая сложная ситуация была в сфере образования на территории Бурятии. Тяжелое материальное положение, отсутствие школьных помещений, нехватка учебников и учебных пособий, недостаток и низкая квалификация учителей, часто недоброжелательное отношение населения к образованию, полукочевой образ жизни бурятского населения, разный уровень подготовленности учащихся и иногда просто голод не способствовали быстрому распространению образования среди коренных жителей. Так, в 1925 г. грамотные среди бурят составляли 14,3, среди русских - 33,4 % [И.А., 1925].
Так же как и в период первой русской революции, проблема бурятской национальной школы была поднята самими бурятами сначала на первом общебурятском съезде в апреле 1917 г. в г. Чите и затем уже в конце гражданской войны Бурятской секцией при Иркутском губкоме РКП(б) в 1921 г.11 На первом съезде помимо более четкого определения понятия национальной школы (введение преподавания на родном языке в бурятских начальных школах, включение в школьную программу обязательных предметов бурятского языка, истории бурят и монголов, истории монгольской литературы и бурятоведения, подготовка преподавателей через учительские курсы и т.д.) было также принято решение организовать свою типографию, наладить издательство, ввести делопроизводство на бурятском языке [Хаптаев, 1964, с. 165].
Интересно, как в тот период решался вопрос о языке делопроизводства. В 1921 г. Х съезд РКП(б) предложил развитие институтов государственного строительства на родном языке нацменьшинств [Цит. по: Михальченко, Пиголкин, 1991, с. 326]. До революции "только упорные хоринцы добивались, что в их инородческих управлениях терпелось делопроизводство на монгольском языке" [Козьмин, 1924, с. 4]. После революции вопрос о делопроизводстве возник с новой остротой, так как "бурятское население в большинстве своем обслуживалось русским аппаратом до низовых ячеек власти включительно, что вызвало вполне естественное недоумение среди населения, не видавшего никакой разницы между политикой русификаторской и автономной. Дабы сдвинуть этот вопрос с мертвой точки и заставить местных работников приступить к черновой работе по реализации языка, ЦИК в апреле 1924 г. издал два постановления и инструкцию, которыми частично проводил в жизнь реализацию языка в аймаках: Баргузинском, Хоринском, Агинском, Троицкосавском и Верхнеудинском. Работники-буряты обязывались к изучению бурят-монгольской письменности и языка" [Головачев, 1924, с. 117]. Вопрос принял затяжной характер, в результате чего при ЦИКе была учреждена комиссия по реализации бурят-монгольского языка, на которую возлагалось планомерное и систематическое проведение в жизнь мероприятий, направленных к приближению советского аппарата к массам.
О состоянии народного образования в начале 20-х гг. можно судить по докладу инструктора центрального отдела народного просвещения БМАО ДВР на II сессии национального собрания: "В 81 начальной школе, зарегистрированной Центрнаробразом Бурмонавтообласти, обучаются всего 2168 человек учащихся, из них бурят 1811 (1477 мальчиков и 334 девочки), бурят православных - 175 и русских - 182: В двух средних школах обучаются 46 человек, из них бурят - 29, бурят православных - 14 и русских - 3: Главную задачу национальной школы почти невозможно было провести в жизнь из-за отсутствия в достаточной степени подготовленных учителей-монголистов в Хоринском, Чикойском и Баргузинском аймаках.
В школах последних трех аймаков преподаются из национальных предметов лишь родной язык по старому рутинному методу: первоначальное чтение достигается путем неимоверных трат сил и энергии учащихся и учащих. Общеобразовательные же предметы в этих школах преподаются на русском языке почти всегда русскими учителями:
В Агинской средней школе обучаются 28 человек бурят при 8 учащих, из них один русский. Школа эта является единственной средней школой на территории бурят-монголов, где идея национальной школы начинает уже проводиться в жизнь:
Учебников по национальным, равно и по общеобразовательным предметам, совершенно нет" [Доклад: 1983, с. 47-50].
В 1922 г. было разработано Положение о Единой школе Бурят-Монгольской автономной области [НАРБ, Ф. Р-354, оп. 1, № 30], которое содержало ряд положительных моментов: преподавание всех предметов на родном языке, введение таких предметов, как бурятоведение, востоковедение, история культуры и т.д. Ученые отмечали, что взятый Наркомпросом курс на насаждение многокомплектных школ совпадает с задачей укрепления бурятских школ с преподаванием на родном языке и через несколько лет бурятская национальная школа положит основу единому литературному языку [Ескевич, 1929, с. 65].
Однако национальная школа в то время не успела сформироваться, и ее постепенно стали заменять русской школой. В статье "Русский язык в школах нацмен" Л.В. Чехов утверждает, что русский язык в школах национальных меньшинств не должен быть на положении иностранного и методы его изучения должны отличаться от методов изучения иностранного языка. Он предлагает начинать обучение русскому языку со второго года и отводить на него 6 часов в неделю [Цит. по: Кудрявцев, 1929, с. 137]. В эти годы БурОНО был распространен циркуляр о введении преподавания русского языка с первых классов обучения, причем этот факт преподносился как положительный момент в деле преодоления отсталости национальных регионов. Именно тогда образование, как и многие другие стороны жизни, начинает идеологизироваться, достаточно много места в отчетах уделяется партийным и политическим вопросам.
Образование в 1923 г. Бурят-Монгольской АССР ознаменовало новый этап в становлении бурятской нации. Были созданы условия для национально-государственного строительства, консолидации бурят, ликвидации неграмотности. В "Положении о государственном устройстве Бурят-Монгольской Автономной Советской Социалистической Республики", утвержденном ВЦИК 12 сентября 1923 г., бурят-монгольский и русский языки были объявлены равноправными [НАРБ, Ф. Р-2, оп. 1, д. 43, л. 69-70 (к)], что сегодня некоторыми исследователями воспринимается как утверждение национальных языков в качестве государственных [Мартин, 2002, с. 56], хотя общеизвестно, что большевики были против того, чтобы какой-либо язык объявлять государственным.
Как отмечают Л.В. Курас и О.Д. Базаров, при создании бурятской государственности возникла уникальная ситуация: деятельность советского руководства фактически совпала с подлинно национальными интересами, которые выдвигали лидеры бурятского национального движения [Курас, Базаров, 1999, с. 27]. В частности, авторы приводят мнение Д.А. Аманжоловой о причинах поражения национальной политики советского государства: ":искусственное огосударствление этничности, проведенное по произволу советского руководства, не опиралось ни на подлинно национальные интересы, ни на достаточно компетентную научную доктрину" [1996, с.324], извращение идей федерализма в ходе национально-государственного строительства "стало возможным не столько вследствие осознанного замысла политического руководства, сколько в результате опоры, может быть, не всегда объективно отслеживаемой, на устойчивые ориентиры массового сознания, вследствие неразвитости элементов гражданского общества, незавершенности нациеобразующих процессов, к тому же деформированных мощным воздействием политики" [Там же, с. 315].
В Бурятии в эти годы национально-языковое строительство в основном ориентировалось на общность монголоязычных народов. Идея сохранение или поддержки языкового единства с монгольским миром, как отмечал В.М. Алпатов, "отвечала массовым ожиданиям мировой революции" и не осуждалась руководством страны, так же как и языковое единство карелов с финнами12, молдаван с румынами. Существенное отличие от языковой ситуации, например, в Карелии заключается в том, что в 20-х гг. именно финский язык был признан в Карелии государственным и официальным языком коренного нерусского населения республики. В отличие от других регионов, здесь 12 % всех бюджетных расходов инвестировалось в культуру и образование, что было в два раза больше, чем в среднем по СССР [Кауппала, 2002, с. 330].
Значение финансовых вливаний во многом определяло и определяет состояние и развитие того или иного языка. Так, образование автономной республики, сыгравшее вначале огромную роль в становлении бурятской нации и, соответственно, его языка, в дальнейшем имело несколько негативный характер, поскольку большинство национально-языковых проблем в Советском Союзе решалось в соответствии с национально-государственным устройством: языки делились на языки союзных, автономных республик, округов и т.д. Соответственно шли ограничения в сферах организационного употребления языков и, главное, выделения финансовых средств на их поддержку.
В русле новой национально-языковой политики советского руководства, проводимой особенно относительно окраинных языков, практически все они первоначально были ориентированы на генетически и типологически родственные более крупные языки и соответствующую письменность. В бурятском языке в эти годы успешно развивались традиции старомонгольского письменного языка, начал создаваться во многом общий с халха-монголами литературный язык на базе восточных говоров. И в целом, можно сказать, что 20-30-е гг. характеризуются активизацией функционирования бурятского языка в различных сферах, обучение в бурятских школах в основном велось на родном языке, большое внимание было уделено языковым проблемам, формированию и становлению бурятского литературного языка, местное русское население, проживавшее рядом с бурятами, продолжало знание бурятского языка. В те годы было принято, чтобы руководящие работники, переезжавшие в национальные окраины из Центральной России, изучали местные языки за 4-6 месяцев, причем в отсутствие достаточного количества учебников и словарей13.
Так же, как и до революции, в послеоктябрьский период внутреннее развитие языка происходило в основном за счет собственных ресурсов, однако в связи с установкой на сближение с халха-монгольским языком в бурятском, наряду с постепенно все больше проникающими заимствованиями из русского, стали появляться монгольские слова либо новообразования на базе бурятских и монгольских слов. Здесь можно отметить, что одной из особенностей бурятского языка является неравномерная по диалектам и говорам степень лингволояльности, терпимости к "не своему" и соответственно объему заимствований в языке, что во многом объясняется историко-социальными фактами развития бурятского народа. И здесь мы сталкиваемся с одной из наиболее сложных проблем бурятоведения, проблемой бурятского литературного языка.
Становление любого национального языка во многом определяется развитием его литературной формы. Литературный язык - наддиалектная форма существования языка, вершина речевой культуры, эталон нормативных явлений, сокровищница культурных традиций народа, достижений мастеров слова, поэтов, писателей. Очевидно, что каждый язык имеет свою историю формирования литературного языка.
Определение понятий "литературный язык", "национальный язык", "диалект" являются достаточно непростыми даже для таких теоретически разработанных языков, как английский, немецкий; точные критерии разграничения понятий отсутствуют, хотя очевидным является противопоставление литературного языка и диалекта. При этом литературный язык, определяемый как наддиалектная форма существования языка, "характеризуется сложным взаимодействием письменных и устных форм: литературный язык отличается всеобъемлющим характером: характеризуется целенаправленным отбором языковых фактов, реализуемых нормой" [Швейцер, 1976, с. 15-16]14.
То есть можно сказать, что понятие литературный язык так же, как и большинство отмеченных выше понятий, относится к сфере социолингвистики. Во многом это подтверждается и пропагандировавшейся в советский период историей установления литературных языков малых народов СССР. Особенностью их появления и развития был единый командно-административный подход к языковым реформам и соответственно к оценке этих реформ. В частности, в советском языкознании бытовало мнение, что литературные языки большинства малых народов сформировались в послеоктябрьский период, имеются также высказывания, что в качестве литературного языка младописьменных народностей функционирует русский литературный язык, который они считают своим вторым языком [Суник, 1965, с. 19-20].
Однако, как отмечают сегодня многие языковеды национальных республик15, истинная картина истории развития национальных языков и их форм требует некоторого уточнения. Общеизвестно, что для становления литературного языка очень важно наличие письменности, поскольку развитие экономики, культуры, социальной структуры непосредственно связано с наличием письменной коммуникации: и общества, и государства различаются по уровню грамотности и соответственно использования письменного языка. Многие же из так называемых младописьменных языков имели письменные источники и памятники, для языка которых характерны признаки литературного языка. Не является исключением и бурятский язык, который помимо того имеет богатейший фольклор, элементы которого обладают определенной степенью наддиалектности и обработанности. Данную точку зрения активно отстаивает Д.-Н.Д. Доржиев [1994], который считает, что до революции бурятский народ имел свой литературный язык и свою старобурятскую письменность. По мнению же Л.Д. Шагдарова, становление бурятского литературного языка началось в 20-е гг. на основе еще старомонгольской письменности, что подтверждает анализ литературы, изданной в те годы. Именно в художественной литературе заметно вытеснение старомонгольских элементов элементами народно-разговорного языка [1993].
То есть проблемы национальных литературных языков связаны не только с внутриязыковыми проблемами их становления, их соотношениями с диалектами, нормализационными процессами, но и со сложной социальной обусловленностью их функционирования. И можно согласиться с утверждением Б.П. Нарумова о том, что "понятия "языка" и "диалекта", унаследованные от сравнительно-исторического языкознания и структурной диалектологии, легко подвергаются идеологизации, поскольку они используются не только как классификационные понятия для описания состояния внутренней структуры лингвем, но и для установления определенных иерархий типа "галисийский есть диалект испанского или португальского языка", хотя генетические отношения между языком и диалектом могут быть разные [1994, с. 309], а некоторые диалекты - более древними, чем диалект, лежащий в основе литературного языка. В отличие от прошлой "в современной языковой ситуации в результате взаимодействия местных диалектов с литературным языком произошло нарушение непрерывности языковых ареалов, разрушение пространственного континуума, но на его место заступают два других континуума: диастратический (социальное варьирование) и диафазический (варьирование ситуации общения)" [Там же, с. 312].
Достаточно интересно и так же правомерно замечание автора об отсутствии четких границ между состояниями одного и того же языка в диахронии и значительной произвольности объединения ряда диалектов в языки, что почти всегда приводит к бесконечным спорам по поводу определения диалектного состава языка. Тем более эта проблема соотношения языка и диалекта сложна для языков и диалектов кочевых народов.
Проблемы истории и развития монгольских, в том числе и бурятского, языков в последние годы стали особенно активно обсуждаться как в связи с пересмотром взглядов на многие исторические события, так и в связи с изменением общенаучных методологических подходов. Интересный поворот намечается в вопросе об общемонгольском языке. Монгольский лингвист Л. Болд на конференции в Улан-Удэ, посвященной 840-летию Чингисхана, отметил, что в разных памятниках отражены разные диалекты. Л.Д. Шагдаров [1987, с. 42] отмечает, что "первые записи по бурятскому языку, имеющие более чем 200-летнюю давность, отчетливо показывают, что основные специфические особенности бурятского языка уже наличествовали в то время: Можно полагать, что эти явления отражают незавершенность фонетических процессов и в то же время указывают на наличие диалектных различий". Инерция отношения к монгольским языкам как диалектам сохраняется и сейчас: У. Мандуху [2002, с. 88] называет бурятский язык диалектом, а в выступлении Дава Идемукао [2002, с. 46] отмечается, что общемонгольского языка нет. По его мнению, отсутствие стандартного монгольского языка плохо сказывается на культуре народа. Технологическая проблема, например, компьютерной графики для монгольского языка не дает возможность выполнять основную коммуникативную функцию языка - передачу знаний, научных технологий, а отсутствие литературы по высшей математике и техническим наукам имеет следствием отсутствие желающих поступать в технические вузы, наблюдается кризис, отставание науки.
То есть можно утверждать, что многие авторы прямо или косвенно указывают на существование монгольского языка в виде диалектов или на то, что общемонгольского языка не было и нет16, он всегда существовал в виде наречий и диалектов. Наличие же старомонгольской письменности, понятной носителям всех диалектов, как раз и не способствовало их консолидации. Появление ойратской письменности в XVIIв., скорее всего, было связано с неудовлетворенностью носителей диалекта несоответствием письменной и разговорной речи, что понимали и чувствовали и носители бурятских диалектов, пытаясь также провести языковые реформы. Кроме того, если мы говорим о бурятских и монгольских племенах в дореволюционный период, то какие языки могут быть у племен? И если сейчас имеются такие трудности с установлением литературных языков, то в прошлом, когда население данной огромной территории было менее многочисленным, чем сейчас, и которое было почти полностью безграмотным, этих проблем было еще больше и все было намного сложнее.
Если же принять за основу ряд определений относительно языка, диалекта, литературного и национального языка, то можно предполагать, что в дописьменный, донациональный, догосударственный периоды практически все языки существовали в виде диалектов и наречий. Научное же выделение диалектов и языков чаще условно, так же как и датировки их "возникновения", при этом исследователи обычно используют совокупность критериев. И в этом плане интересна перспектива изучения влияния научного знания не только на общественное и бытовое сознание, но и на научное в том числе, иногда даже негативное17, хотя это тема отдельного разговора.
В целом же двадцатые годы характеризуются активизацией процесса национальной и территориальной консолидации населения многих республик. В эти годы в ходе национально-государственного строительства создавались условия для развития языков. Для многих из них начали разрабатывать письменность, шла повсеместная ликвидация неграмотности, началось формирование литературных языков, создавались учебники, словари, начали развиваться языки средств массовой информации, периодики, открывались первые национальные вузы, учреждения культуры, активизировалось научное исследование многих малых языков. Бурное развитие языков шло вначале за счет собственных внутренних средств, однако постепенно все больше стали заимствоваться слова из русского языка. Как отмечают сейчас историки, этнографы, социологи, данный период, как и настоящий период демократических изменений, характеризуется отсутствием четких политических целей, какой-либо научной проработки вопросов национально-государственного строительства [Введение: 1995, с. 30]. В данный период, как и в предыдущие столетия, язык считался основным элементом этнической самоидентификации бурят, а процесс социокультурной модификации бурятского сообщества в области языка наиболее явно проявился в организации системы образования, повышении грамотности населения.
Данный обзор показывает, что наше сегодня чем-то напоминает далекие 20-е, послереволюционные годы, когда многие вопросы общественной жизни решались резко, бесповоротно отметалось, уничтожалось все, что было достигнуто и нажито в прошлом. Остро встала национальная проблема, одной из основных составляющих которой является языковой вопрос. Все как бы вернулось на круги своя, но уже при других социолингвистических составляющих. Как и восемьдесят лет назад, у малых народов присутствует страх перед ассимилятивными процессами, а решение проблемы видится в возрождении национальных культур. К сожалению, можно констатировать, что острота некоторых вопросов и проблем не уменьшилась, а еще более усилилась. Особенно это касается состояния малых языков, поскольку процесс демократических преобразований, начавшийся с периода перестройки и имевший своим итогом в области языковой политики принятие серии законов о государственных языках, фактически пока ни к чему не привел. В отличие от периода 20-30-х гг. прошлого века сегодня решать национальные, в том числе национально-языковые проблемы, необходимо, тщательно все продумав и взвесив. И с этой позиции можно только приветствовать наблюдаемую в мире тенденцию к сохранению культур и языков каждого этноса в их неповторимом виде.
Примечания
1 В данном случае говорится именно о доле коренного бурятского населения, поскольку, как отмечает С. Скобеле [2002, с. 149-190], несмотря на множество негативных факторов (войны, болезни, миграции, угоны, эпидемии, голод, смешения, ассимиляции и т.д.), для наиболее крупных этносов Сибири - бурят и якутов - характерна устойчиво положительная динамика.
2 Буряты, как отмечают многие авторы, всегда осознавали значение грамотности и образования: "буряты, всегда чутко относящиеся к изменяющимся условиям жизни, в полном сознании неизбежности перехода к новым и лучшим ее формам, с большой охотой стремятся к образованию. На их средства главным образом выстроена гимназия в Чите (на одну мужскую гимназию забайкальские буряты дали сразу более 100 000 рублей в то время, как русское сельское население области и не думало отзываться), они дают стипендии в средние и высшие школы, они безрезультатно долгие годы хлопочут об устройстве сельскохозяйственного училища и желают, как доказал недавний бурятский съезд в Чите (апрель 1905 г.), обязательного всеобщего обучения своих детей родной и русской грамоте" [Жамцарано, 1906, с. 168].
3 По данным "Краткого доклада о Бурят-Монгольской Автономной области" [НАРБ, Ф. Р-2, оп. 1, д. 29, с. 80], доля грамотного населения составляла 16,4 % среди мужчин и 0,6 % среди женщин, а в среднем 8,5 %, причем на 1000 грамотных обоего пола: грамотных по-русски - 63, по-монгольски - 837.
4 Что касается разницы между восточными и западными диалектами, что первые ближе и понятнее халха-монгольским, чем восточные и западные между собой, то именно этим, как считают сегодня многие бурятоведы, воспользовалось царское правительство, выделив в 1851 г. из Иркутской губернии Забайкальскую область, окрестив западных бурят и, таким образом, способствуя внутринациональной розни.
Существовавшая долгие годы проблема западных-восточных бурят в языковом вопросе на сегодня, можно утверждать, решилась в пользу западных бурят, поскольку после революции все образование, как в дореволюционной западной Бурятии, свелось к преподаванию на русском языке.
Несмотря на столь распространенное мнение о том, что западные буряты сильно обрусели, Н.Н. Поппе в статье "К изучению бурятских говоров" по результатам исследования аларских говоров пишет, что его постигло приятное разочарование, "передо мною раскрылась во всю ширь своя картина образного и богатого, в высшей степени художественного языка героических сказаний. Я убедился в том, что буряты тех мест сохранили свой язык и произведения народной словесности ничуть не хуже бурят многих других районов: Конечно, отрицать того, что в повседневном языке наблюдается довольно много русских слов, не приходится" [Поппе, 1928, с. 97-98].
5 В семье использование языка зависит от национального состава семьи, возраста его членов, их образования, социального положения, национальных традиций и воспитания. Очень важным параметром является владение родным языком матерью. Так, например, у большинства мусульманских народов поддержке и сохранению языка способствует социальная изоляция женщин. Она обычно знает только один, родной, язык, который она и передает ребенку.
6 "Хозяйственно и культурно угнетенный и утративший целостность бурятский народ не мог сохранить и культурной целостности, находящей выражение, главным образом, в едином языке. Совершенно ясно, что насильно русифицированная школа и гонения на монгольскую письменность не могли дать места для выработки общего литературного языка" [Козьмин, 1924, с. 2].
7 Считается, что именно в эти годы произошел перелом в сфере образования бурят. От них начали поступать ходатайства об открытии школ. Забайкальская Дирекция отреагировала на эти просьбы лишь после 1910 г., когда открылись несколько школ для бурят. Но, во-первых, количество этих школ было очень незначительно, во-вторых, обучение в них велось на русском языке, поэтому результаты этого обучения были плачевны. [НАРБ, Ф. Р-2, оп. 1, д. 29, с. 80].
8 Л.Д. Шагдаров считает, что в данный период складывания бурятской народности "формирование общего устно-разговорного языка происходило на основе восточного и западного наречий:четко обозначились контуры двух литературно-письменных диалектов: одного на основе старомонгольской письменной традиции с ориентацией на восточнобурятский диалект; второго - на основе западнобурятского диалекта с использованием русской графики" [Cм.: Шагдаров, 1993, с. 21].
9 Однако, судя по другим источникам, кириллицей пользовались также удмурты, коми, осетины, якуты и др. [Cм.: Стенограмма: 2002, с. 412].
10 Создание специальной государственной структуры под руководством И.В. Сталина - Наркомнаца - в 1917 г. имело своим результатом: 1) проведение политики коренизации, создание этнополитической номенклатуры, 2) внедрение на окраинах СССР промышленной инфраструктуры, 3) создание автономных образований. Дальнейшая ликвидация Наркомнаца и преобразования правительственных структур, занимающихся национальной политикой, означало смену отношений государства к этническому фактору и, соответственно, эффективность решения национальных проблем [Подробно об этом см.: Губогло, 2000, с. 14-17].
11 В тезисах секции пятым пунктом было отмечено, что для решения указанных десятым съездом РКП(б) основных задач партийного строительства в данный период признать необходимым изучение монгольского языка и письменности: Включить в программу школы монгольский язык в качестве обязательного предмета [Культурное строительство: 1983, с.37].
12 В настоящее время он сохраняет статус официального языка с символическими функциями и очень популярен как язык международного общения в отличие от монгольского языка в Бурятии. В школах количество учащихся, изучающих финский язык, больше, чем обучающихся карельскому [См.: Хайров, 1996, с. 420].
13 Очевидно, что данная проблема, как и большинство в тот период, просто тоже не решалась. Как свидетельствуют материалы стенографического отчета секретного IV совещания ЦК РКП [Тайны: 1992, с. 108], имелась установка партии, что вновь поступающие на госслужбу должны в течение шести месяцев изучить язык, "те же, которые уже на службе, должны проделать это в течение года". Однако, например, в одном из выступлений отмечается, что "за четыре года из центральных работников, командированных в Киргизскую республику, я не видел ни одного, который интересовался бы киргизской азбукой. Это объявляется не только нежеланием, а есть другая основная причина. Они говорят, что киргизский язык некультурен и неинтересен, и что они в Киргизии не будут годами жить и поэтому язык не изучают" [Там же, с. 128]. В Туркестане "в советских учреждениях служащие на 90 % русские, в профсоюзах туземцев около 20 %, в партии 60 %. Мы думаем в течение двух месяцев перейти на местный язык: (Голос) Почему же у вас до сих пор господствует русский язык? (Ходжанов) Потому что легче писать, привычка - вторая натура. Мы хотим привычку выбить просто принуждением: не будешь писать - мы тебя арестуем:" [Там же, с. 114].
14 Хотя, как считает Э.Г. Туманян [1994, с. 120-123], диалекты также имеют норму, но она изменяется спонтанно, в то время как литературный язык - носитель искусственной нормы. То есть в любом языке присутствует множество норм.
15 Наиболее последовательно, например, эта точка зрения отстаивается калмыцкими исследователями. Д.А. Павлов выделяет три периода его исторического развития: с незапамятных времен и до XIY в., когда калмыцкий язык представлял собой один из диалектов монгольского языка. В среднем периоде он выделяет два этапа: с XIV по XVII вв., когда была создана старокалмыцкая или Зая-Пандитская письменность и сформировался общеойратский литературный язык; с вхождением ойратов в состав Российского государства и до 1917 г. отмечен второй этап. Новый третий национальный период развития калмыцкого литературного языка начинается с октября 1917 г. [Павлов 2000, с. 18].
16 Л.Д. Шагдаров в своей статье "Формирование и развитие национального языка у бурят" [1993, с. 11-37], пытаясь дать общую картину становления бурятского языка, затрагивает вопрос о едином монгольском языке, при этом, однако, он лишь констатирует наличие различных точек зрения и, в принципе, соглашается с мнением Г.Д. Санжеева о некогда едином монгольском языке.
17 Пример такого влияния приведен В.А. Дыбо в статье "Язык - этнос - археологическая культура" [1994, с. 40-41]. Автор анализирует работы археологов, пытавшихся согласовать свои выводы с языковедческими и определить время возникновения индоевропейского единства, не понимая при этом, что "индоевропейская проблема - это проблема родства языков, а не языкового союза".