Белое духовенство состояло из лиц, обеспечивавших церковное богослужение, ведение метрических книг, исполнение духовных треб по просьбе паствы. Совокупность лиц, обслуживавших церковный приход, называлась причтом или клиром.
Священники (иереи) совершали все церковные службы и таинства, кроме поставления в священники, освящения антиминса и миро. Они также должны были наблюдать за нравственностью прихожан.
Наиболее авторитетным священникам давалось звание протоиерея, т.е. главного иерея. К числу священнослужителей относились также дьяконы, помогавшие священнику выполнять его функции. В распоряжении дьяконов находились церковные сосуды, облачения, книги. Они приходили в церковь раньше священника и готовили все необходимое для богослужения. Дьякон мог также вести церковную документацию, составляя книги церковного учета. Дьяконы соборов именовались протодьяконами.
К церковнослужителям относились дьячки (псаломщики), которые читали и пели во время церковной службы и при совершении треб вне храма. Пономари звонили в колокола, зажигали свечи в церкви, помогали псаломщикам при чтении и пении. Церковнослужителей называли также причетниками. К ним причислялись и просвирни (просфирни), женщины, которые пекли просвиры, маленькие белые пресные хлебцы, употреблявшиеся при таинстве причащения.
По штатам приходского духовенства, утвержденным в 1842г., все приходы разделялись на семь классов в зависимости от числа прихожан. К первому классу относились приходы с числом паствы в 2-3 тысячи. В них полагался семичленный причт: 2 священника, дьякон, 2 дьячка, пономарь и просвирня. Количеству прихожан от 400 до 1500 соответствовал четырехчленный причт (священник, дьякон, дьячок и просвирня), меньшему числу — двухчленный (священник и дьячок) 80.
Относительно надежные сведения о количестве клира Восточной Сибири имеются только для 1828г. Тогда числилось 20 протоиреев, 389 священников, 172 протодьякона, 319 дьяконов и 325 «прочих» (т.е. причетников) 81. Всего 1225 человек. Поскольку в это время в регионе было 309 церквей, получается, что в среднем на церковь приходилось по 3 члена причта. Удивляет слишком большое количество протодьяконов, которые служили только при соборах. По отдельным территориям членов причта было в 1828г.: в Иркутской губернии — 489, в Енисейской — 341, Забайкалье — 360, Якутии — не менее 35 человек. Для 1823г. имеются сведения о численности духовенства (вместе с семьями) по Восточной Сибири и ее территориям. В целом по региону насчитывалось тогда 3823 человека (1795 мужчин и 2028 женщин). Если пренебречь небольшой разницей в датах, то получим по 3,1 человека, - среднюю численность семьи членов клира.
3823 представителя духовенства составляли в 1823г. 0,52% населения Восточной Сибири, меньшую долю, чем в Западной Сибири (0,61%). По территориям духовенство распределялось таким образом: Иркутская губерния — 2447 человек (0,59% всех жителей); Енисейская — 1120 (0,7%); Якутия — 256 (0,16%).
В 1851г. численность духовенства в Сибири возросла, но уменьшилась его доля среди жителей. Во всей Восточной Сибири его количество достигло 4738, т.е. 0,42% от всего населения; в Западной Сибири его доля тоже уменьшилась, но по-прежнему была выше, чем в Восточной: 0,51%. В Иркутской губернии считалось 2939 лиц этого сословия, т.е. 0,45% от всех жителей; в Енисейской — 1338 человек, т.е. 0,53%; в Якутии — 461 человек, т.е. 0,23%. Таким образом, только в Якутии, где церковь пользовалась особой поддержкой правительства, в том числе и дополнительным финансированием, доля духовенства возросла 82.
Правовое положение духовенства в первой половине XIX в. улучшилась, священнослужители стали привилегированным сословием. В 1801г. священники и дьяконы были избавлены от телесных наказаний, в 1808г. это же было сделано в отношении их жен, а в 1830-х гг. и их детей.
В начале XIX в. духовенство освободили от личных податей и повинностей. Однако церковнослужители вместе с семьями были избавлены от телесных наказаний только в 1863г. В 1804г. лицам духовного звания разрешено покупать ненаселенные земли. В 1808г. установлен отпуск денежных сумм на покупку церковных принадлежностей для храмов Якутии 83.
О материальном положении духовенства удалось обнаружить, к сожалению, только отрывочные сведения. Еще в конце XVIII в. было установлено, что причт каждой сельской церкви имеет право пользоваться 33 десятинами пашенной и сенокосной земли. Во многих случаях причты сибирских церквей оставляли себе только сенокосы, а пашню передавали в пользование крестьянам, за что крестьяне платили им хлебную ругу. Руга собиралась в первой половине XIX в. разными способами: по 4,6 пуда хлеба с одного тягла на весь причт; по 2 пуда с человека старше 16, но моложе 60 лет; от 20 футов до 2 пудов зерна с ревизской души 84.
Кроме того, сельский клир получал плату за требы. Указом Синода в 1801г. были вдвое увеличены ставки за исполнение треб: за молитву родильнице — 4 коп., за крещение младенца — 6 коп., за венчание — 20 коп., за погребение — 20 коп 85. запрещалось брать плату за исповедь и причастие.
Фактически же духовенство чаще всего брало за исполнение треб значительно большие суммы, чем это было определено указом. Так, в 1842г. голова Кангаласского улуса Н. Неустроев сообщал в Якутское духовное правление, что «священники вынуждают прихожан своих давать за требы большие платы», что «ни мне, ни родникам моим неизвестно сколько, за какие требы должны платить священникам» 86.
По сведениям, собранным к 1808г. Синодом, большинство причтов имело по 50-150 руб. дохода, некоторые же — только 5-10 руб. в год.
В 1817г. по решению Синода стали выдавать значительные годовые оклады докторам, магистрам и кандидатам богословия (соответственно по 500, 350 и 250 руб.) 87; но академическое образование в Восточной Сибири в первой половине XIX в. имели только единицы. Есть отрывочные сведения об общих размерах жалования причтам соборов. В 1830г. годовое жалование 22 членам клира кафедрального Богоявленского собора в Иркутске составило 1716 руб. 75 коп., зато причту Якутского Троицкого собора платили всего 56 руб. 88 «Ведомости Иркутского уезда... за 1833 год» 89 дают возможность представить, из каких источников складывался доход клира этих 15 церквей. Все церкви владели пашней и сенокосом площадью по 33 дес. (некоторые, возможно, и больше), отдельные причты пользовались сенокосами. Всю неиспользованную землю причты передали в пользование крестьянам, которые за это платили ежегодную хлебную ругу (величина ее не сообщается). Причт живет в собственных домах (в редких случаях принадлежащих церкви), часть домов находится на купленной, часть — на крестьянской земле. Кроме руги, причт брал деньги за требы, но сколько именно — ни разу не указывается. Одна из 15 церквей — Архангельская, Харатской слободы, сверх дохода от прихожан и хлебной руги «по высочайшему положению получает из консистории денежного вспомогательного оклада 150 руб. в год» 90. По 12 церквям дана оценка доходов клира: в пяти случаях — «скудное» или «недостаточное», в четырех — «посредственное», в трех — «достаточное».
В 1842г. Синод утвердил штатные годовые оклады: по 100-180 руб. на священника, 80 руб. на дьякона, 32 — на пономаря и 14 на просвирню, однако это казенное жалование реально выдавалось только в западных епархиях 91. Все же его размеры дают возможность ориентировочно определить доход клира.
В 1849г. сельское духовенство Якутии стало получать жалование от правительства 92. Оно было небольшим: в начале 1860-х гг. годовой оклад священников в округах составлял 68 руб., дьячков — 38 руб., пономарей — 30 руб. и просвирен — 10 руб. 93 Не зря архиепископ Нил в своей книге с горечью отмечал бедственное положение духовенства этого края.
В середине XIX в. некоторые священники брали очень высокие требы: за обряд крещения — от 5 до 10 руб., за венчание — от 15 до 50 руб. 94 В середине XIX в. священник Николаевской церкви с. Кузьмиха (под Иркутском) получал в год 68 руб. 60 коп., дьячок — 19 руб. 60 коп., причетник — 15 руб. 68 коп. Гораздо меньше платили в те же годы клиру церкви Иркутского Знаменского монастыря (священнику — 11 руб. 43 коп., дьячку — 8 руб. 57 коп., причетнику — 5 руб. 71 коп.) 95. Такие мизерные суммы заставляют предположить, что причт работал не на полной ставке.
По сведениям Л.К. Дрибас, в Иркутске в 1860-х гг. постоянное жалование городских священников колебалось от 11 руб. 43 коп. до 100 руб., дьяконов — от 8 руб. 57 коп. до 11 руб., причетников — от 5 руб. 71 коп. до 60 руб. Общий же доход священников Иркутска (вместе с требами) она определяет для 1863г. от 300 до 800 руб., дьяконов — от 114 руб. 28 коп. до 337 руб. 50 коп., причетников - от 54 руб. 14 коп. до 225 руб. в год 96. Учитывая это обстоятельство, доходы части сельских священников вместе с платами за требы должны были превышать их официальное жалование.
Итак, можно сделать следующие выводы. В городах, особенно крупных, почти все духовенство к середине XIX в. было обеспеченным, доходы священников приблизительно сопоставимы с жалованием чиновников, занимавших должности городничего, уездного судьи, казначея, землемера 97. В небольших или расположенных в слабонаселенных местностях церквях доходы священника находились примерно на уровне богатых крестьян, а причетников — средних или даже бедных. Известно, например, что семья отца А.П. Щапова, пономаря с. Анги Верхоленского округа, жила очень бедно, а семья «богатого попа благочинного» материальных затруднений не знала 98.
В целом духовенство жило богаче, чем большинство прихожан. Вместе с тем, ему приходилось взимать с пасомых плату за требы. Создавалось явное противоречие между проповедями о служении Богу, братском отношении между людьми и практикой требования от прихожан материальных благ, без которых служители веры прожить не могли. Это противоречие нередко было причиной охлаждения отношений между клиром и прочими жителями.
Труд духовенства, особенно священника, был делом нелегким. «Идеальный» священник, не говоря уже о нравственных качествах, должен был иметь весьма разнообразные достоинства: «благообразную» внешность, звучный голос, некоторые артистические данные, музыкальность, хорошую память, грамотную и выразительную речь, способность объяснить религиозные догматы, обряды и символы. Он обязан был хорошо ориентироваться в мирской жизни и помочь прихожанину советом.
Добросовестное и пунктуальное исполнение церковной службы и обрядов требовало от священника больших знаний, а от всего клира - физической выносливости, слаженности в действиях. Писатель А.И. Куприн, любивший церковное пение и служивший некоторое время псаломщиком сельской церкви, в автобиографическом рассказе «Запечатанные младенцы», вспоминал: «А церковный устав — это тяжелая, ответственная вещь. Все эти задостойники, стихири на стиховне, тропари, ирмосы, песнопения дню, числу и месяцу, передвижения пасхалии, апостол на каждый день и евангелие — представляют из себя такую скомканную и совсем не четко определенную науку, в которой распутаться может только редкий специалист».
Свою попытку трудиться псаломщиком он описывает так: «Однако я не рассчитал своих сил. Страшно тяжела была первая неделя, когда мы служили ежедневно. Начинали мы служить с пяти часов утра, отламывали всенощное бдение, великое и малое повечерие, заутреню, раннюю обедню и позднюю обедню, а в промежутках исповедовали и причащали человек по двести в сутки. Кончали мы служение часов около двух или трех пополудни. Вторая и третья неделя были значительно легче: были заняты только среды, пятницы и воскресенья. Но к четвертой опять повалили исповедники, и я совсем выбился из сил и лишился последних остатков моего голоса. Вместо того, чтобы петь, я скрипел и шипел, точно расстроенный граммофон. Пятая неделя опять дала маленький роздых, но на шестой и седьмой неделе я просто потерял голову» 99.
В среднем священник был занят в богослужении в храме от 3 до 5 дней в неделю. Кроме того, в церкви же он должен был принимать исповедующихся, произносить проповеди. Их полагалось читать даже сельским священникам, чаще всего использовавшим для этого печатные образцы. Наиболее подготовленные из священников проповедовали не только по заученным текстам отцов церкви, но и выступали с яркими импровизированными речами, как, например, протоиерей Прокопий Громов.
Кроме того, священник и другие члены клира исполняли требы: бракосочетания, крестины, отпевания, поминовения умерших, молитвы по заказу: о здоровье, урожае, дожде и пр., освящение зданий, начала построек. Так как средняя численность прихода в 1820-х гг. составляла приблизительно 2400 человек (741 тыс. жителей в 1823 г. при 309 церквях региона в 1828 г.), то количество треб в год могло превышать 200-300. Священник, дьякон, а иногда и причетники должны были заниматься ведением книг учета, а священник — составлять еще и различные отчетные материалы, в том числе и по церковной утвари.
При тщательном соблюдении всех правил работа клира требовала напряжения всех сил. Часть духовенства, особенно в деревнях, свои обязанности упрощала или сокращала, пользуясь слабым контролем. Но при посещениях церквей епископом или благочинным выявленные ими недостатки могли привести к наказанию духовных лиц, вплоть до отстранения от должности.
До 1860-х гг. духовенство составляло сословие, основанное на наследственности состояния. Однако если сын духового лица не имел образования и не мог быть включен в штат, ему грозила вероятность попасть в солдаты.
Священники и дьяконы должны были жениться до вступления в сан. При вторичной женитьбе овдовевший священник вынужден был оставлять свою должность и переходить в причетники. Добровольный выход из духовного сословия без согласования со светской и духовной администрацией мог лишить образованного человека надежного заработка, поскольку его в течение нескольких лет не принимали на штатскую службу.
При богослужениях члены клира носили специальные, часто богато украшенные облачения. В свободное от службы время им рекомендовалось одеваться скромно, носить одежды преимущественно черного или белого цветов. Духовенству запрещалось пить много вина, участвовать в танцах или смотреть на них, играть в азартные игры, ходить в театр. В члены клира допускались только грамотные, и даже причетники должны были знать основные правила богослужения и свои обязанности в нем. Священнику полагалось иметь семинарское образование, дьякону — окончить духовное училище или проучиться некоторое время в семинарии. Но так как образованного духовенства было мало, часть священнослужителей и в первой половине XIX в. получала должность с учетом длительности службы причетником и пройдя курсы подготовки для занятия места дьякона или священника.
Общий уровень образованности белого духовенства региона в первой половине XIX в. повысился. Так, по Иркутской епархии, охватывавшей в 1828г. фактически всю Восточную Сибирь и Дальний Восток, имели среднее или академическое образование 103 человека из 21 протоиерея и 420 священников, т.е. 23,4% 100. Судя по «Ведомостям о состоянии церквей и белого духовенства за 1855г. по Иркутской епархии» из 245 протоиереев и священников окончили семинарии 142 человека, т.е. 58% и часть из них почти завершила семинарское образование, пройдя класс философии 101. Наконец, по сведениям за 1859г. в той же епархии 88,5% священников (191 из 216) имели образование не ниже среднего 102. Такой значительный рост всего за 4 года, возможно, объясняется тем, что многие священники за это время прошли последний в семинарии класс богословия. С 1822г. в регионе появились выпускники духовных академий.
Как и в XVIII в., архиереи первой половины XIX в. стремились вызывать подготовленных священников из европейской России. Так, в 1839-1840гг. архиепископ Нил просил Синод прислать 144 духовных лица. Синод отправил только 25 выпускников духовных семинарий, основная масса которых заняла места в Иркутской губернии.
В 1857г. архиепископ Евсевий сделал заявку на 30 священников, и епархия получила 24 молодых пастыря, каждому из которых выплатили по 145 руб. 65 коп. серебром «на подъем» - крупную сумму. Наконец, в 1859г. Синод прислал в епархию еще 19 начинающих священников 103.
Штаты клира были в 1828г. укомплектованы на 87% (О.Е. Наумова, с. 92). Точно такой же процент занятости мест сохранился и в 1855г., когда из полагавшихся 858 человек состояло реально лишь 750, причем некомплект священнослужителей (311 вместо 356) и причетников (439 вместо 502) был одинаков — 13%. 104 Нехватка подготовленных кадров особенно остро ощущалось в Забайкалье, куда выпускники семинарий ехали очень неохотно.
В нравственном отношении состав духовенства был весьма различным: среди его членов были как люди, пользовавшиеся огромным уважением за свои человеческие качества, так и те, кто не соответствовал предъявлявшимся к этому сословию требованиям. Имена некоторых лиц, выделявшихся своим благочестием и преданностью вере, уже назывались в разделе о подвижниках православия. Остановимся теперь на случаях явных нарушений духовенством норм морали. По сведениям иркутской консистории, из всего состава клира епархии, превышавшего 1200 человек, за 1829-1830гг. рассмотрено 23 дела о подобных нарушениях 105. Представители духовенства обвинялись в пьянстве (9 случаев), избиениях (5), кражах (3), грубости или нанесении обид (3), недостойном поведении в храме, разврате, недовольству ими со стороны прихожан (по одному случаю). Само число нарушений по сравнению с общим количеством причта невелико, и хотя можно предположить, что далеко не каждый подобный факт становится предметом разбирательства консистории, можно сделать вывод, что большинство духовных лиц не отступали существенно от норм поведения этого сословия. Вероятно, самым частым пороком местного духовенства была склонность к алкоголю. С.С. Шашков, сам происходивший из этого сословия, даже вспоминал, что в духовенстве «пьянство было поголовным, и редким феноменом был человек, который бы не пил или пил не до безобразия» 106. Декабрист П.А. Муханов утверждал, что сибирское духовенство сильно различествует «в образованности и нравственности с духовенством русских губерний» и что церковнослужители «столько же мало служат орудием распространения просвещения, как и нравственности» 107.
«Ведомости Иркутского уезда, о состоянии церквей, и при них о числе причта, приходских дворов и в них жителей, состоящих в ведении благочинного священника Харлампия Попова за 1833 год» 108 дают возможность конкретизировать сведения об образе поведения клира 15 сельских церквей, находившихся недалеко от губернского центра. Из 86 членов клира 26 были священниками, 14 — дьяконами, 46 — причетниками. В «ведомостях» против каждого из служащих при церкви благочинный ставил отметки о поведении. Там встречаются следующие оценки: «отличного, примерного, похвального, хорошего, довольно не худого, распутного, груб». Преобладают здесь положительные отзывы. Однако против имени каждого члена причта в графе: «был ли под судом или следствием» указываются сведения об официальных наказаниях. Картина выявляется следующая. Из 86 человек 20 получили различные взыскания за пьянство, 5 — за «упорство», «самовольные действия», «нанесение обид», еще 2 человека — за «прелюбодеяния». Таким образом, 30% клира были наказаны за нарушения нравственности. Особенно «отличился» причт Благовещенской церкви в с. Олонки: все четверо (священник, дьякон, дьячок и пономарь) имели порицания за пьянство, а священник, кроме того, еще и за прелюбодеяние. Более стойкими оказались служители Успенской церкви с. Оек: из 11 членов клира за поклонение Бахусу были наказаны «только» 6.
Кроме того, еще 7 человек пострадали за профессиональные провинности: «незнание должности причетника», «недонесение начальству» о важном факте, допущении случая, когда один бурят 10 лет не был на исповеди, «неотправление службы». Пропуск службы, скорее всего, тоже был связан с пьянством, хотя прямо об этом в деле не сказано.
Наказания за все эти проступки были разными: выговор, пребывание (от нескольких недель до двух лет) в монастырях или архиерейском доме, штрафы, епитимья (определенное число земных поклонов), перевод на низшую должность или запрещение служить.
Итак, следует признать, что значительная часть духовенства была далека от идеала, но в целом поведение местного причта не вызывало серьезных протестов со стороны паствы.