1. Место Сибири в системе международных отношений России и стран АТР

По данному направлению основные исследования в отчетный период проводились в следующих аспектах:

1. Проблемы и перспективы соприкосновения Восточных регионов Сибири и Дальнего Востока с экономико-технологической сферой бурно развивающихся сопредельных стран, в особенности Японии, Китая, Южной Кореи.

2. Особая роль монгольского фактора в геополитической и геостратегической динамике срединной части Евразии, предопределяемого обширностью монгольской территории (более 1,5 млн. км2) в сочетании с чрезвычайно низкой плотностью населения (менее 2 млн. чел.) и географическим местонахождением Монголии между двумя крупнейшими державами Евразийского материка - Россией и Китаем.
3. Российско-японские отношения в контексте их сложных исторически сложившихся проблем и поиска выхода из них с целью налаживания взаимовыгодного экономического партнерства России и Японии, учитывая стратегически важную для страны <восходящего солнца> устремленность к освоению природных ресурсов Северо-Восточной Азии для разрешения все усложняющихся проблем развития национальной экономики, в частности обеспечения энергетической безопасности.

Исследование монгольской проблематики направления <Геополитическое и геостратегическое значение Сибири в условиях глобализации и формирования миропорядка XXI в.> реализовалось в сотрудничестве со специалистами Иркутского МИОНа из ИГУ, Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (г. Улан-Удэ) в сотрудничестве с монгольскими коллегами из Монгольского государственного университета, Института международных исследований АН Монголии, Института кочевых цивилизаций, созданного под эгидой ЮНЕСКО.

Наиболее важные результаты этих исследований были сфокусированы в докладах российских и монгольских участников на VIII Международном конгрессе монголоведов, состоявшемся в г. Улан-Баторе 5-11 августа 2002 г.

Основные результаты научных исследований, проведенных в 2002 году, были опубликованы в работах [1,2,4-6].

В работе [1] проведен компаративный анализ влияния геополитического и геостратегического положения Монголии на становление и развитие ее государственности в двадцатом столетии. В [1] сопоставляются периоды распада Цинской империи в начале XX века и восстановления монгольской государственности, формирование политической системы МНР в советскую эпоху и влияние разрушения СССР в конце 80-х - начале 90-х гг. на укрепление независимости Монголии и эволюцию ее внутренней и внешней политики. В процессе изучения геополитических и геостратегических проблем и перспектив, определяемых соприкосновением восточных регионов России со странами Азиатско-Тихоокеанской сферы в условиях глобализации и формирования миропорядка XXI в, Монголия занимает весьма важное, во многих отношениях ключевое положение. Географическое местонахождение между двумя крупнейшими державами евразийского материка - Россией и Китаем - превращает Монголию, особенно учитывая обширность территории страны в сочетании с малой численностью населения, в объект явного или скрытого соперничества внешних сил. Те же самые геополитические и геостратегические причины предопределили и особую роль внешних факторов для внутреннего развития Монголии и формирования политической системы МНР в советскую эпоху, влияние разрушения СССР в конце 80-х - начале 90-х гг. на укрепление монгольской независимости и эволюцию внутренней и внешней политики Монголии.

Работа [1] является одним из первых междисциплинарных исследований, сочетающих историографию с теорией международных отношений, в особенности системным подходом.

Вновь оживший в России и Монголии взаимный интерес к сотрудничеству в области экономики, науки, культуры, к политическому сотрудничеству на равноправной основе благоприятствует активизации изучения как истории российско-монгольских отношений, так и развитию теоретических исследований современных международных отношений, геополитических проблем в Центральной Азии.

Действительно, Монголия в различные периоды своей истории играла различную роль в международных отношениях. В её истории были взлеты и падения, а её роль в международных делах была то решающей и определяющей, то ничтожно малой. Кочевая цивилизация является частью слабо изученного и особого мира, к которому принадлежат не только монголы, но и другие кочевники, мира, занимающего особое место в современной историографии.

Географическое положение Монголии - местонахождение между двумя великими соседями, странами, многократно превосходящими ее по численности населения (учитывая, однако, малозаселенность их приграничных с Монголией территорий), - исторически сформировало непреходящую взаимосвязь внешних геополитических факторов, определявших судьбу монгольской государственности на протяжении последних веков.

<Треугольник> Россия - Монголия - Китай оказывает большое влияние на процессы стратегического развития азиатского региона. В АТР, наряду с высокоразвитыми индустриальными <драконами>, продолжают процесс вхождения в индустриальное общество слаборазвитые и развивающиеся страны, где наряду с такими гигантами, как Китай, существуют мелкие государства. Серьезное значение имеет и то, что отдельные регионы России и Монголии находятся в центре перекрестка Север - Юг, Запад - Восток и являются объектом интересов промышленно развитых стран Запада.

Одним из наиболее плодотворных для изучения международных отношений и мировой политики представляется подход политической науки, основанный на использовании социологических методов и, прежде всего, системного анализа. В исследовании межгосударственных отношений задачи системного подхода состоят не в анализе внешней политики отдельных государств, а в выявлении механизма функционирования и развития системы в целом, закономерностей ее жизнедеятельности. При системном подходе государство рассматривается как элемент этой системы. Можно отметить, по меньшей мере, три уровня исследования международных отношений, основанных на комплексном подходе:

1. Накопление данных, характеризующих те или иные события, си-туации, действия, соглашения в сфере международных отношений.
2. Обобщение и интерпретация таких данных в рамках различных наук - исторической, социологической, психологической и др.
3. Формирование основных категорий, понятий, законов международной жизни в рамках теории международных отношений.

Система международных отношений имеет тенденцию к развитию и к самосохранению. Самосохранение сопряжено с формированием устойчивого равновесия сил. Что касается развития, то оно пробивает себе дорогу посредством количественных и качественных изменений в политике, экономике, социальных отношениях, науке и технике, посредством нарастающего влияния масс на международную политику.

В самом абстрактном виде международная динамическая система определяется как совокупность компонентов (элементов) - участников международных отношений, между которыми существуют устойчивые связи, зависимости, отношения. В сумме мировая система межгосударственных отношений включает в себя около 200 суверенных государств, не считая большого числа различных межгосударственных организаций. Вместе они составляют множество элементов, из которых можно составить бесчисленное количество различных сочетаний, каждое из которых может рассматриваться в качестве подсистемы. Например, международные отношения в Северо-Восточной Азии могут быть представлены в виде одной из международных подсистем, отношения в ООН - в виде другой. Конкретнее, в Северо-Восточную Азию включаются российский Дальний Восток, КНР, Япония, Монголия и Корея. Если система состоит из совокупности различных частей и элементов, то естественно стремление сгруппировать их в более крупные блоки, или единицы, назвав их подсистемами. Некоторые системники - международники пытаются найти более обоснованные критерии выделения подсистем в системе межгосударственных отношений.

Считается, что концепция подсистем должна отвечать шести условиям:

1. Масштабы подсистем должны ограничиваться преимущественно географическим регионом (сообщество Северо-Восточной Азии или Юго-Восточной Азии и т. д.);
2. Подсистема должна включать как минимум три международных действующих лица;
3. В своей совокупности они должны признаваться другими международными действующими лицами в качестве специфической общности, региона или части глобальной системы;
4. Члены подсистемы должны признавать себя в качестве таковых;
5. Силовые единицы подсистемы должны быть относительно слабее силовых единиц глобальной системы;
6. Изменение в глобальной системе должно оказывать большее влияние на подсистему, а не наоборот.

Благодаря такому подходу в [1] проведен анализ места Монголии и мон-гольского вопроса в этой подсистеме на различных этапах её развития с целью выявления повторяемости исторического процесса в новых исторических периодах. Проблемы схожие, употребляемые понятия почти одни и те же, но налицо постепенное усложнение, оттачивание, усовершенствование политической теории. Главное же - меняющиеся условия общественной жизни обновляют идеи, наполняют старые понятия новым смыслом.

Известная концепция баланса сил Г. Киссинджера неразрывно связана с исторической эволюцией взаимоотношений Монголии, главным образом, с Россией и Китаем, а также с Японией и западноевропейскими державами.

Принципиальное значение для анализа политической эволюции Монголии в ХХ столетии имеет понятие &pos;&pos;международная среда&pos;&pos;, которое обычно связывается с той или иной формой структурного кризиса или конфликта. Острота проблем международной среды прямо зависит от степени остроты соответствующего ей кризиса (конфликта). Что же представляет собой внешняя среда применительно к системе международных отношений? Здесь существует простая и очевидная аналогия с национальной политической системой. Внешней средой по отношению к национальной политической системе являются отнюдь не международная среда, не политические системы других наций и народов, а экономическая и социокультурная системы в рамках каждого общества.

Взаимодействие мировой экономики и мировой политики составляет одну из важнейших проблем теории международных отношений, которую давно исследуют специалисты.

Сложнее обстоит дело с взаимодействием мировой социокультурной общности (рода человеческого) и системой международных отношений. Сложнее, потому что проблема, в сущности, не стала объектом исследования для специалистов-международников. Необходим анализ социальной и национальной структуры, культуры всего человечества (состоящей из разных субкультур) как важной предпосылки понимания процессов изменения в системе международных отношений. Социальное развитие всего человечества также является той почвой, на которой формируются современные международные отношения. Они формируются не сами по себе, но базируются на процессах экономического и социального развития человеческого общества, представляющего собой единую и одновременно расколотую на противоположные полюсы общность.

Исследования в этом направлении могут способствовать развитию теории международных отношений, в которой долгое время преимущество отдавалось изучению внешней политики отдельных государств, тогда как система связей между ними в целом оставалась фактически вне поля исследований.

Современная система межгосударственных отношений, основанная на взаимном признании юридического равенства и независимости каждого государства, была закреплена в Вестфальском договоре 1648 г. Генезис и существование современной формы государственности тесно связаны с формированием и развитием такого вида социальной общности, как нация. Наиболее устойчивой является общность национального самосознания, ощущения единства исторической судьбы.

Определяющую роль в формировании и закреплении национальной идеологии играют политические и интеллектуальные элиты. Профессиональные элиты, стоящие во главе движения за освобождение от всех форм колониального господства и политическую независимость, фактически воспроизводят в государственности как форме политической организации общества политическую модель метрополий. Монгольские национальные революции 1911 и 1921 гг. явились не процессом поиска нацией своего собственного государства, а, скорее всего, восстановлением государственной независимости, которая была утрачена более 200 лет назад в период Цинской династии.

В связи с этим одной из решающих в понимании происхождения и сущности государства является категория &pos;&pos;национально-государственный суверенитет&pos;&pos;. Она имеет два основных аспекта - внутренний и внешний. Речь идет, с одной стороны, о свободе государства избирать свой путь экономического развития, политического режима, гражданского и уголовного законодательства и т. п. А с другой - о невмешательстве государств во внутренние дела друг друга, их равенстве и независимости. Однако принцип суверенитета национальных государств приводит к неоднозначным последствиям в международных отношениях.

Одним из наиболее широко распространенных видов межгосударственной стратификации считаются неравные возможности государств защитить свой суверенитет, вытекающие из неравенства их <национально-государственной мощи>. С этой точки зрения различают сверхдержавы, великие державы, средние державы, малые государства и микрогосударства.

Согласно традиционным представлениям, государства выражают себя на международной арене через свою внешнюю политику, которая может принимать две основные формы: дипломатии и стратегии. Их назначение: удовлетворение национальных интересов, сохранение территориальной целостности страны, защита ее безопасности и суверенитета.

Несомненно, что Монголия в мировой политико-экономической структуре занимает оригинальное место. Обладая небольшой численностью населения и незаметной экономической долей в мировом производстве, она занимает обширное пространство (1566,5 тыс. кв. км), представляющее 70% общей территории 15 стран Европейского Союза! Все это подчёркивает значимость анализа национально-государственного развития Монголии в ХХ в. в региональном и мировом геополитическом контексте.

Теоретический анализ эволюции международного положения Монголии, проведенный в [1], помимо результатов западной науки, опирается на исторический опыт восточной политической мысли. В частности, на вклад в развитие теории международных отношений и государственного устройства, который внесли Индия и Китай (например, конфуцианство, возведенное в ранг официальной идеологии и остававшееся таковым вплоть до 1949 г.). В [1] отмечено и проанализировано также особое влияние на развитие Монголии буддизма - не только религии и основы культуры монголов, но и во многом идеологической почвы для формирования внутренней и внешней политики монгольского государства.

К внешним факторам, определявшим международные отношения Монголии в конце XIX - начале XX в.в., справедливо могут быть отнесены следующие.

Поворот России к активной политике на Дальнем Востоке, который был тесно связан с активизацией борьбы крупнейших капиталистических держав мира за колонии и сферы влияния. Россия, завершив к 80-м гг. XIX в. присоединение Средней Азии (понятие является спорным) и заключив в 1881 г. Петербургский договор с Цинским Китаем, стала больше, чем раньше, уделять внимание укреплению безопасности своих дальневосточных рубежей, усилению своих позиций на Дальнем Востоке. Одним из показателей наращивания мощи российского империализма являлась постройка Транссибирской железнодорожной магистрали. Политика России во взаимоотношениях с Японией вылилась подписанием 22 мая 1896 г. секретного русскокитайского договор о взаимопомощи от внезапного нападения Японии и контракта на постройку и эксплуатацию КВЖД 27 августа 1896 г. Договор между Россией и Японией о разграничении интересов этих стран в Корее был подписан 28 мая 1896 г. По этому договору Россия и Япония разделили между собою влияние на Корею, причем доминирующее влияние осталось у России. Российская дальневосточная политика определялась, таким образом, стремлением укреплять свои позиции любой ценой. В борьбе за сферы влияния в Китае, в частности за железнодорожное строительство, столкнулись интересы России и Англии, занявшей в то время крупный порт Вэй хайвэй. Англичане рассматривали его как военную базу, противовес русской базе в Порт-Артуре, который Россия арендовала на 25 лет по специальной русско-китайской конвенции от 27 марта 1898 г. В ходе переговоров между Англией и Россией 28 апреля 1899 г. было подписано русско-английское соглашение о разделе районов железнодорожного строительства в Китае. По соглашению Россия приняла обязательство не требовать железнодорожных концессий в бассейне Янцзы, а Англия - к северу от Великой китайской стены. Этим международно-правовым актом Маньчжурия и Монголия фактически признавались сферой влияния России.

Благодаря успешной политической деятельности активизировались финансово-экономические шаги России в Китае, проходившие на фоне политического и экономического кризиса Цинской империи и по-разному воспринимавшиеся на окраинах империи (монголы имели многовековую традицию государственности и были лишь номинально зависимы от Цинской династии).

Со второй половины XIX в., с проникновением иностранного капитала, Монголия постепенно втягивалась в капиталистический рынок. Иностранный капитал проникал в Монголию, как известно, двумя путями: из Китая и России. Рынок дешевого монгольского сырья привлек внимание китайских купцов, русских и европейских торговых предпринимателей. В то время китайские купцы торговали, кроме традиционных, английскими и американскими товарами, преимущественно хлопчатобумажными тканями, а также японскими, которые были дешевле русских. Торговля, как прежде, была в основном меновой и велась в кредит.

Постройка КВЖД оказала большое содействие оживлению русских сношений с Монголией. Усилению русского влияния в Монголии во многом способствовала исконная ненависть монголов к китайцам, которая еще более усилилась вследствие предпринятой Китаем колонизации Монголии. Поэтому Монголия, естественно, надеялась найти защиту против Китая у соседней России. До тех пор, пока не была построена Транссибирская магистраль и еще не был открыт Суэцкий канал, Монголия была почти единственным чайным путем из Китая в Европу через Россию.

С конца XIX в. Маньчжурия стала более важным стратегическим объектом для России, соответственно, роль Монголии снизилась. Тем не менее, в задачу русской дипломатии входило создание буферного государства, которое мешало бы Китаю скопить свои силы у русской границы. Для этого достаточно было изолировать от Китая Внешнюю Монголию.

После русско-японской войны монгольский вопрос, наравне с маньчжурским (если еще не в большей степени), оказался в фокусе внимания России, Китая и Японии. Япония также начала энергичную деятельность по распространению в Монголии своего экономического и политического влияния, имея в виду важное стратегическое значение Монголии в случае новой войны с Россией.

На фоне достаточно жесткой политики Цинской империи по отношению к Монголии, в эти годы происходили процессы наращивания торгово-экономических отношений Монголии и России, что и предопределило ход исторических событий в последующее десятилетие. Завоевав в 1911 г. политическую независимость, Монголия не сумела её сохранить и по Кяхтинскому русско-монголо-китайскому соглашению 1915 г. фактически стала российской автономией. Это было своеобразное компромиссное решение России и Китая, на политическую волю которого серьезно влияла и Япония.

Вместе с тем, 12 марта 1914 г. монгольское правительство официальной нотой уведомило, что оно не заключит с Россией соглашение о постройке железных дорог в Монголии, переводя тем самым сотрудничество между двумя странами в основном в торгово-экономическую плоскость.

Таким образом, наступательная политика России на Восток, которая была начата в XVII в., достигла своеобразной вершины. Геополитические интересы России укрепились в Монголии и Маньжурии. Тем не менее, относительная экономическая Российской империи слабость не позволила достичь полного ее преобладания России в данном регионе.

Следует отметить и некоторые исторические предпосылки описанной ситуации, связанные с особыми двусторонними отношениями Монголии и Китая. Несмотря на формальное вхождение в состав Цинского государства, Монголия всегда имела большую самостоятельность в политической сфере общественной жизни. Последнее обстоятельство, вместе происходившими в начале XX столетия процессами становления Китайской республики и ее перехода от специфического китайского феодализма к капитализму и федеративному устройству, стало причиной многих исторических событий, повлиявших на последующую трансформацию системы международных отношений во всем регионе.

Стремление создать единое политическое целое, отстоять свою независимость и в то же время использовать опыт Запада в строительстве новых политических и социальных институтов, - вот что составляло отличительную черту Китая того времени. При этом, признание независимости Монголии вместе со стремлением России взять на себя посреднические функции в упорядочивании взаимоотношений Китая и Монголии отклонялось. После аннексии Кореи русские обрели опасного соседа в лице Японии. Если бы, в свою очередь, Монголия отошла к Китаю, то пришлось бы считаться с еще одним опасным (хотя бы по численности населения) соседом. Такое развитие событий было необходимо предусмотреть при установлении русско-китайских отношений.

До 1972 г. монголо-японские отношения не имели официального характера, так как не были установлены дипломатические отношения между двумя странами. Однако неофициальные отношения стали складываться интенсивно еще в начале ХХ в., после русско-японской войны 1904-1905 гг., когда Маньчжурия превратилась в международную колонию и стала мостом для проникновения Японии и западных держав в Центральный Китай, Сибирь и Монголию. Русско-японская война дала большой толчок континентальной политике Японии, и с этого времени Корея и Маньчжурия стали жизненно важным фактором во внешней политике этой страны.

После русско-японского соглашения 1907 г. Монголия перестала быть только объектом русско-китайских отношений. Она стала не менее важным объектом в русско-японских отношениях. Соглашение состояло из гласной конвенции, провозглашавшей приверженность обеих держав к принципу сохранения статус-кво на Дальнем Востоке и секретного договора, устанавливавшего вхождение Северной Маньчжурии и Внешней Монголии в сферу влияния России, а Южной Маньчжурии и Кореи - в сферу влияния Японии. Вообще монгольский вопрос де-юре регулировался этими соглашениями, по крайней мере, до окончания холодной войны, однако не снимал противоречия между Россией и Японией [см. 1] по монгольскому вопросу, что естественным образом накладывало отпечаток и на русско-монгольские отношения.

В итоге в [1] сделан вывод, что Монголия, борясь за свою независимость и находясь географически между Россией и Китаем, не только стремилась заручиться поддержкой России, но и рассчитывала на поддержку Японии, конкурировавшей с Россией в борьбе за международное влияние в регионе. Последнее обстоятельство свидетельствует, что во внешнеполитическом курсе Монголии в начале XX столетия со всей очевидностью проявлялись признаки классической политики равновесия сил.

Следующий исторический период развития системы международных отношений в Азиатском регионе с точки зрения Монголии, в [1] определяется с начала 20-х до периода окончания <холодной войны>. В это время характерно следующее.

Существование триполярного мира (1919-1949 г.г), который начал формироваться после окончания первой мировой войны, проходило на фоне появления в России нового политического режима, заимствовавшего многие черты русского великодержавного империализма в осуществлении внешней политики на постимперском поле. Распространив свое влияние не только на национальные окраины бывшей Российской империи, но и на некоторые протектораты, вассальные государства, ранее зависимые от неё территории, большевистский режим попытался с помощью Коминтерна и его филиалов осуществить экспорт революции, в том числе и вооруженный, по более широкому фронту. Основным направлением этого экспорта были выбраны страны Центральной и Восточной Азии, поскольку в развитых капиталистических странах произошел спад рево-люционных волнений.

Монголия, в свете ее геополитического положения, стала одной из первых стран, в которых эти планы реально осуществились. В результате революции 1921 г. Монголия вступила на путь осуществления преобразований национально-демократического характера. Монгольские руководители свою основную задачу видели в уничтожении феодального строя, в развитии производительных сил на основе многообразия форм собственности, в обеспечении национального единства, в укреплении независимости страны.

В условиях свободы мнений, отсутствия единой жестко регламентированной методологии вопрос о характере монгольской революции 1921 г. оста-ется спорным и окончательно не определенным. Тем не менее, сегодня большинство историков рассматривают революцию 1921 г. как прямое продолжение революции 1911 г., так как и она носила национально-освободительный характер. Коминтерн и его полномочные представители в Монголии стремились пересмотреть ориентацию на национально-демократическое развитие страны, организовать внутри монгольского общества силы, признающие социалистические цели и борющиеся за то, чтобы противопоставить <левых> монгольских руководителей <правым>.

Единственной политической силой Монголии являлась МНРП, которая не была коммунистической партией, и ее политический курс не совпадал полностью с позициями коммунистических партий. Уже с середины 1920-х гг. начался конфликт между МНРП и Коминтерном, который завершился в конце 1930-х гг. полной победой Коминтерна, и МНРП превратилась в послушную мировому коммунизму партию.

Таким образом, весь ход общественной жизни Монголии того времени определялся процессом осуществления принципов социализма. В этом контексте деятельность Коминтерна в Монголии нельзя отделять от всей системы советско-монгольских отношений и, в первую очередь, от отношений между КПСС и МНРП. В уплату за верность СССР способствовал международному признанию Монголии, а образовавшиеся <цивилизованные пустоты> заполнил помощью специалистами, кредитами, приемом бывших скотоводов на учебу в советские вузы и техникумы. Основным результатом противостояния между СССР и Китаем в монгольском вопросе стало полное отделение МНР от Китая к середине 40-х годов и появление второй страны социалистического лагеря.

В период второй мировой войны отношения между Монголией и СССР регулировались договором 1936 г. и в августе 1945 г. вслед за СССР Монголия объявила войну Японии и участвовала в совместных боевых действиях.

Годы <холодной войны> вплоть до середины 80-х годов прошли под знаком укрепления международного положения МНР. Многие капиталистические страны пересмотрели свои позиции, установили с МНР дипломатические связи и обменялись представительствами. Некоторые особенности взаимоотношений Монголии с СССР, Китаем, США и Японией описаны в [1].

В 80-90-х гг. эпицентром широкомасштабных событий и процессов, имеющих значение для исследованной проблемы, стали СССР и Восточная Европа, в которых прошли антитоталитарные революции. Распад Советского Союза и советского военно-политического блока инициировали качественные изменения не только в геостратегической структуре, сложившейся в послевоенные десятилетия, но также в общественно-политической жизни развитых стран мира. Эти события не могли не повлиять на внутреннюю жизнь Монголии и ее международное положение (см. [1]).

Внутренняя политика Монголии в большой степени зависела от состояния её внешней политики, которая была под сильным влиянием советско-китайских отношений.

Так или иначе, разрушение государственно-политической системы МНР решающим образом было предопределено ходом процесса перестройки в СССР. Т. е., как и в начале XX в. распад Цинской империи, распад СССР в конце столетия означал, что внешний фактор оказал преобладающее воздействие на политическое развитие Монголии во второй половине 80-х гг. ХХ в.

В конце 80-х гг. XX в. рухнула система социализма, а вместе с ней канула в прошлое биполярная структура мирового сообщества. В мире произошли кардинальные изменения, наступило время новых взаимоотношений между странами, и не только бывшими противниками, но и бывшими соратниками. На всем постсоциалистическом пространстве, в том числе и в Монголии, начался процесс реформирования, перехода к рыночным отношениям, смены модели общественного развития.

На внешнеполитической арене Монголия старается эффективно взаимодействовать со своими соседями, в первую очередь с Россией, а также с Западом, включая США и Японию. Поиски нового места в связи с изменением гео-политической картины мира являются актуальной проблемой для Монголии, так как её судьба сильно зависит от внешней международной среды.

Новый мировой порядок, складывающийся в последние десятилетия XX века, определяется следующими силами: США, Евросоюз, Китай, Япония, Россия, Индия, а также великим множеством средних и малых стран, в том числе Украиной, Белоруссией, Казахстаном. Международные отношения впервые приобретают истинно глобальный характер с целым рядом мировых проблем, таких, как распространение ядерных технологий, проблемы окружающей среды, демографического взрыва и экономической взаимозависимости, решением которых можно будет заниматься только в мировом масштабе. Интересы России, Китая, Японии в недалеком прошлом соперничали в Монголии, и этими интересами в основном определялась динамика развития её внешнего окружения в последние триста лет.

Как государство, находящееся между двумя великими державами, Монголия может избежать прошлых ошибок и гарантировать свою экономическую стабильность путем установления и расширения всесторонних связей как со своими близкими соседями, так и с международным сообществом, включая США, Японию и Западную Европу. В этом смысле вступление Монголии в феврале 1991 г. в МВФ, Всемирный банк и Азиатский банк развития имело определяющее значение для её дальнейшей интеграции в мировую экономику.

Стали все отчетливее вырисовываться контуры новой внешней политики Монголии, освобожденной от идеологических догм и односторонней ориентации на северного соседа. Конечно, эта ориентация определяется многими существенными причинами. Верховенство национального интереса, многосторонность и открытость определяют лицо монгольской дипломатии, её активных усилий, направленных на заполнение вакуума, образовавшегося после фактического ухода северного соседа из Монголии, почти единственного в прошлом кредитора и торгового партнера.

Тем не менее, макроэкономическое регулирование в Монголии проводилось под контролем международных финансово-экономических организаций и страндоноров, таких, как Азиатский банк развития, Мировой банк, США, Япония и ФРГ. Причем предоставление кредитов со стороны этих организаций и стран обусловливалось выполнением Монголией ряда их рекомендаций по урегулированию перехода к рыночным отношениям.

В условиях перехода к рыночным отношениям Монголия осуществляла открытую внешнеэкономическую политику. Была проведена поэтапная либерализация внешней торговли, сокращены до минимума лицензирование и квотирование, значительно снижены импортные пошлины практически на все виды оборудования, запасные части и другие товары.

В 90-е гг. коренным образом изменилась геополитическая ситуация в мире, произошли изменения глобального, революционного характера, что соответствующим образом сказалось и на российско-монгольских, и на российско-китайских, и на монголо-китайских, и на монголо-японских двухсторонних отношениях (см. [1]). В свою очередь, бывшие социалистические страны, в том числе Монголия, занялись поиском своего политического места в изменившемся мире, взяв курс на рыночную экономику и демократические преобразования. В процессе демократизации на Монголию стали распространяться интересы многих государств, в первую очередь Китая, Японии, а также стран Евросоюза.

Усилению роли АТР в мире способствуют уменьшение значимости чисто военно-силового фактора, поворот от геополитики к геоэкономике, переход к политическому регионализму.

Сибирь и Дальний Восток, включая Монголию, можно считать районом АТР, отстающим примерно на 50 лет, но являющимся энергетическим узлом мировой политики уже в силу того, что здесь пересекаются всевозможные интересы великих держав: двух сверхдержав (США и Россия); двух самых населенных стран мира (Китай и Индия); трех крупнейших ядерных и военных держав (США, Китай и Россия); двух государств с самыми мощными экономическими потенциалами (США и Япония).

АТР является вторым после Европы регионом по уровню милитаризации, активно развивающимся не только в политическом, но более всего в экономическом отношении. В регионе идет так называемый начальный этап создания этого экономического сообщества (т. е. субрегиона).

Интеграция в происходящие мировые процессы для Монголии очень важны, в первую очередь, в политическом отношении. Если Монголия объединится с такими державами в одном сообществе, это значит, что её интересы будут гарантироваться ими. Вероятно, есть шанс создать большой экономический блок, сравнимый с АСЕАН. Но, к большому сожалению, такой проект пока не выполним по ряду причин, среди которых в [1] отмечаются следующие:

1. разногласия между Россией и Японией;
2. неясные перспективы отношений между двумя корейскими республиками;
3. очень изменчивая политическая обстановка как в России, так и в Китае;
4. слаборазвитая инфраструктура в регионе (Сибирь, Монголия, Северный Китай).

При всей пестроте наблюдаемых в АТР этнокультурных и прочих различий, разных, порой несопоставимых уровней развития государств набирает силу объединяющая их тенденция: они выходят на дорогу экономического прогресса, примеры которого беспрецедентны. Получают развитие интеграционные процессы. Действуют важные региональные механизмы: Совет тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС), АСЕАН, АНЗЮС и др. Многие вопросы, связанные с регионализмом во всех проявлениях, сегодня входят в число приоритетных для историков, политологов, социологов, представителей других обществоведческих дисциплин. В Европе регионализм понимается как междисциплинарная доктрина, нацеленная на практическое использование тех возможностей, которые вытекают из естественного территориального деления современных обществ.

Для американских же аналитиков регионализм - средство достичь более сбалансированного мирового порядка, избегая при этом тех недостатков, которые были свойственны крупным, централизованным наднациональным структурам типа Лиги Наций и ООН. Регионы становятся важнейшим фактором в мировой политике.

В геополитическом смысле, мир в конце ХХ в. на какое-то время стал однополюсным. Руководящая роль США и Запада в целом непомерно возросла и на глобальном, и на региональных уровнях, помимо всего прочего, за счет направляемого ими партнерства с посткоммунистическими странами, включая Россию и Монголию.

Взаимоотношения Монголии и стран Центральной Азии также являются предметом подробного исследования в [1], поскольку, несмотря на совершенно очевидные противоречия, эти страны решают во многом одинаковые как политические, так и экономические задачи.

Что касается внешней политики, то ее характер также определялся задачами национального возрождения. Таким образом, в промежуточный период своего развития Монголия должна выйти из состояния международной изоляции, завязать широкие связи с другими государствами, особенно такими, которые хотя бы равнялись своей мощью нашим соседям. Отношения с любыми государствами должны быть равноправными, взаимовыгодными. Конечно, это должно в первую очередь касаться отношений Монголии с Россией и Китаем. Одним словом, Монголия должна проводить более прагматическую политику на международной арене.

В результате исследования [1] установлено, что в периоды 1911-1915 гг. и 1990-1997 гг. во внешнеполитической деятельности Монголии произошли коренные перемены, которые были связаны с геополитическими изменениями вокруг неё, когда внутренние процессы в Цинской империи и в СССР оказали в конце и в начале ХХ в. решающее воздействие на Монголию, способствуя укреплению ее независимости.

В результате структурообразующими элементами национальной внешне-политической и внешнеэкономической доктрины нового монгольского государства стали следующие базовые элементы:

• равноправие во взаимоотношениях со всеми без исключения странами;
• максимально широкая диверсификация географии внешних сношений;
• проведение политики открытой экономики, в том числе привлечение иностранных инвестиций, сотрудничество с международными финансовыми организациями;
• запрещение размещения на своей территории иностранных военных баз и вооруженных сил;
• как принципиально новый момент - установление и развитие связей с проживающими за рубежом лицами монгольского происхождения.

По-новому была сформулирована проблема международных приоритетов. Учитывая свое географическое положение между двумя великими государствами - Россией и Китаем и трезво оценивая все преимущества и недостатки этого обстоятельства, Монголия во главу угла своей внешней политики поставила обновление отношений с Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой, но при ориентации на соблюдение независимости и свободы в своих действиях в отношениях с другими государствами.

Таким образом, сотрудничество Монголии с Россией и Китаем способно во многом определить успех страны в решении ее внутренних проблем, с которыми она сталкивается в ходе перестройки своего общества в целом, национальной экономики в особенности.

Компаративное изучение внешнеполитической деятельности Монголии как в начале, так и в конце XX в. позволяет сделать ряд важных научных выводов и обобщений.

В ходе исследования [1] подтвердились предположения о том, что для получения серьезных научных результатов необходимо проводить конкретное, комплексное изучение истории внешней политики Монголии на новой методологической, источниковой и теоретической основе.

Если детально рассматривать ситуацию, то практически вся история повторяется как в политических, так и в экономических аспектах отношений.

Основные, базовые внешние факторы для Монголии не изменились коренным образом в течение века, несмотря на изменение баланса сил на Дальнем Востоке, изменения характера эпохи.

Прежде всего, исследование [1] подтвердило научную значимость данной проблематики, особенно в нынешних деидеологизированных условиях. Данная проблема касается не только Монголии, но и других ранее зависимых и малых государств, расположенных на перекрестке разных цивилизаций.

Основные результаты исследования [1] могут быть сформулированы сле-дующим образом:

1. известная нам сегодня история - это письменная история, т. е. история, основанная в основном на письменных документах. Конечно, кое-что написано на камнях, но эти крупицы приобретают смысл лишь после того, как основное здание истории уже построено на основании письменных текстов, летописей и т. п.;
2. распад империи становится фактором приобретения независимости ранее зависимых от неё стран;
3. после распада империи бывшее вассальное государство на определенный промежуток времени зависит от бывшего <хозяина>, во всяком случае экономически;
4. далее распад империи сильно изменяет баланс сил не только вокруг себя, но и в целом в мире.

1. После революции 1911 г. и демократической революции 1990-х гг. в Монголии сложилось аналогичные, в определенной мере совпадающие ситуации.
2. В данных случаях бывшие "хозяева" Монголии были заняты своими внутренними проблемами.
3. У Монголии остались огромные внешние долги после приобретения ею независимости.
4. Кочевой мир был зависимым от оседлого народа, так как между ними постоянно происходил процесс адаптации.
5. Внутренние факторы были не менее важны для развития революционного процесса.

В [2], в преддверии второго Байкальского экономического форума (БЭФ), где планировалось обсудить стратегии развития Сибири и Дальнего Востока в XXI веке, сделан вывод, что судьба Сибири, в особенности учитывая потенциал сибирских природных ресурсов в сочетании с ее геостратегическим положением, - это уже не российская, а мировая проблема.

Предваряя вероятное столкновение <централистской> и <регионалистской> точек зрения на данную проблему во время работы БЭФ, автор [2] обращается к исходной точке дискуссий о судьбе Сибири в момент разрушения СССР как геостратегического преемника Российской империи, изложенной им в 1992 году в [3] .

При оценке изменений, произошедших в социальноэкономическом, геополитическом положении Сибири за 10 лет, в [2] формулируются следующие концептуальные научные выводы.

Разрыв в экономическом развитии центра и большинства сибирских регионов увеличился. В результате, по некоторым оценкам, до 70-80% финансовых ресурсов сосредоточено в Москве или контролируется филиалами банков с <московской пропиской>. При этом вывоз капитал из России составляет в среднем 2 млрд долл. в месяц Иностранных инвестиций в Сибири по большому счету так и нет.

Недавнее перераспределение налогов между федеральным и региональ-ными бюджетами в пользу федерального центра вновь обострило и без того сложное положение сибиряков. В сознании все большей части провинциалов укореняется представление, что Москва - это уже <другое государство>, это - Запад, а не столица россиян. Эта психологическая драма не менее опасна, чем экономический разрыв в уровне жизни.

Парад суверенитетов, инициированный призывом первого президента России к национальным республикам <брать суверенитета столько, сколько можно проглотить>, довел до пароксизма процессы ослабления государственного единства Российской Федерации.

В настоящее время медленно, мучительно возобладал государственный разум. Но <спасти державу> только силовыми методами, обуздать <региональных баронов> и скрепить единство <обручами> федеральных округов, жестко подчиненных высшей исполнительной власти, вряд ли возможно на перспективу.

В партийно-политических дебатах, общественных дискуссиях: <державная> идеология хотя и не всегда, но, как правило, ассоциируется с усилением не только политической, но финансовой и экономической власти центра над регионами. Но где истинные державники: губернаторы далеких от Центра сибирских окраин, денно и нощно сталкивающиеся с проблемой нехватки финансовых ресурсов и пекущиеся (если это так:) о развитии своих краев и областей ради укрепления России на Востоке или некоторые высокие московские чиновники, политики, специалисты, аналитики?

В среде научной московской элиты среди возможных вариантов государственной экономической политики самым оптимальным признается следующий.

В Москве и прилегающей зоне сосредоточены: 1) основные финансы; 2) демографические ресурсы; 3) высокотехнологическое производство; 4) сравнительно хорошо оснащенные транспортные артерии (в отличие от безбрежного бездорожья Сибири); 5) а самое главное - основной научный, интеллектуальный потенциал страны. Стало быть, у Московского региона вкупе с Петербургом есть наибольшие шансы войти в <глобальный мир> высокоразвитых стран.

При осуществлении подобного варианта для Сибири, в особенности Байкальской Сибири, удаленной с одной стороны от Европейского континента и с другой - от Великого Тихого океана, остается альтернатива: либо Российское государство эффективно регулирует рыночные процессы, создавая все благоприятные, в том числе для привлечения зарубежных капиталовложений, условия развития Сибирского региона ради обеспечения российских интересов и безопасности на восточных рубежах державы (как и ради глобальной безопасности), либо это огромное жизненное пространство в перспективе будет все больше осваиваться внешними силами и, скорее всего, станет объектом их прямого вмешательства с непредсказуемыми мировыми последствиями.

Очевидно, что первый вариант, особенно при расчете на иностранные инвестиции, требует политической стабильности, ликвидации бюрократической и юридической чехарды, жесткого подавления криминала, обеспечения граждан-ской безопасности как для своих, так и чужих.

В [4] исследованы различные аспекты положения стран АТР и их регионов в системе международных отношений. Данные научные разработки выполнены исследователями как Иркутского МИОН, так и учеными других организаций, городов России и зарубежных стран.

Ван Дзинбо (ИГУ) [4, с.31-33], исследуя современное состояние японо-американских отношений, в частности, формулирует новый научный вывод о том, что, несмотря на известные противоречия между Японией и США в экономической сфере, вектор двухсторонних отношений формируется, прежде всего, согласно общим геостратегическим, политическим и военным интересам этих стран в АТР и мире, основа которых сформировалась после Второй мировой войны. В.В. Бойцов (Институт стран Азии и Африки при МГУ) [4, c.39-42] при изучении процесса формирования <общего рынка> в Юго-Восточной Азии отмечает важную в научноаналитическом смысле его особенность - либерализация товарных, ресурсных, интеллектуальных и финансово-инвестиционных потоков на всей территории огромного региона, объединяющие страны-члены Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН). Эта важнейшая особенность позволяет сделать научный вывод о том, что реализуемый в настоящее время проект создания Инвестиционной зоны и Зоны свободной торговли в данном регионе дает все основания рассчитывать на успешное создание в ближайшем будущем <общего рынка>. Это, естественно, невозможно без динамичных и пропорциональных темпов и качества экономического развития всех странучастниц и, прежде всего, новых членов АСЕАН, имеющих серьезное отставание от <лидеров>. В работе И.Л. Марухленко (Томский государственный университет) [4, c. 42-45] исследованы общие вопросы международного технологического сотрудничества применительно к странам АТР на основе подробного анализа исторических, классификационных и геоэкономических аспектов проблемы. Технологическое сотрудничество это не только прямой экспорт передовых технологий в слабо развитые страны-реципиенты, но в большей мере, создание условий развития в них собственных хай-технологий, развитие международной кооперации и специализации в соответствии с мировыми сравнительными преимуществами. Анализируя процессы формирования и развития институционной инфраструктуры АТР, В.М. Ягодкина (Байкальский университет экономики и права) [4, c.45-48], дает научное обоснование необходимости усиления контроля, координации и согласованности деятельности разнообразных форм международных институтов, созданных в АТР и способствующих интенсивному экономическому развитию региона, с целью устранения дублирования, распыленности, неэффективного использования финансовых ресурсов.

В целом научный уровень представленных на конференцию и опубликованных в [4] исследовательских работ позволяет сделать вывод о высокой актуальности и практической востребованности исследований, проводимых по тематике Иркутского МИОН. Последнее подтверждено составом участников, актуальностью тематики и высоким научным уровнем представленных докладов Международной конференции Иркутского МИОН [5].

Исследование [6] - это опыт сравнительного анализа мировых исторических явлений: движения США на Запад и России на Восток. Исторические условия этих движений и их побудительные мотивы, социокультурные основания, а также некоторые результаты этих движений, репрезентативно обозначившихся в характере жизнедеятельности и феноменологии мировосприятия и нашедшие самое яркое воплощение, в одном случае, в столыпинских переселениях, другом, - в гомстедакте.

Проблема общего и специфического в истории американского <фронтира> и русского <порубежья> привлекла внимание отечественных историков лишь в последнее десятилетие, и [6] - одна из немногих попыток её комплексного изучения. Оперирование значительным набором теорий, способными взаимно дополнять одна другую, содействуя углублению знания, с одной стороны, и использование компаративного метода, не противопоставляющего черты сходства и различия, а выявляющего те и другие в ходе анализа, с другой сторон, делают работу [6] серьезным достижением в развитии методологии историографической науки. Включив в поле исследования разнообразные факторы: характер заселения, особенности менталитета, культуры, религиозного сознания, взаимодействие этносов, автор [6] подчеркнул базисное значение экономического фактора.

Фундаментальная задача, поставленная в [6]: раскрыть неповторимость обоих сопоставляемых объектов, их историческую индивидуальность, способствует развитию теории, поскольку требует обобщающих ответов на вопросы о причинах сходства, различий и эволюции аграрно-политического освоения новых территорий. История развития теории и методологии решения поставленной научной проблемы раскрыта в предисловии научного редактора [6, с.6-19].

В целом работа [6] дает убедительное научное объяснение того, почему в начале XX в. американский Запад превратился в самодостаточную территорию, приобрел свою нишу в международном разделении труда, тогда как многие районы Сибири и Дальнего Востока и сейчас остаются лишь ресурсными придатками центра России, экономически депрессивны, нуждаются в дотациях, являясь при этом еще и мало привлекательными в смысле зарубежных инвестиций.

Теория <расширяющейся границы> появилась в тот момент, когда в США исчезли <свободные земли>. Обострение в последние годы интереса к <фронтиру> и актуализация этого понятия обусловлены тем, что свободные земли исчезли везде, по всему земному шару. Все пространство планеты стало не только обитаемым, но и эксплуатируемым. В широком смысле - это ощущение приближающегося исчерпания естественных ресурсов - того, что дала человеку природа. Это оскудение приводит к невозможности воспроизводства и к проявляющемуся уже сейчас разрушению простейших форм социальности, в основе которых лежит взаимодействие человека с природой - условия, в которых пока еще продолжает жить подавляющее большинство человечества.

Фронтир - понятие географическое, экономическое, социальное, правовое, но также и политическое. Фронтир - это физическое перемещение человека, уже привыкшего к гражданскому состоянию, в условия состояния естественного. Но естественное состояние, как правило, не увековечивалось. Рецидив естественного состояния был недолгим. Люди сразу же начинали сплачиваться в гражданский коллектив. Гражданская община в полной мере выступала в роли суверена. Уходя от примитивных атрибутов прямой демократии, американский Запад формировал выборные, постоянные органы власти и со временем интегрировался в устоявшиеся структуры республиканского строя и представительной демократии.

Рабочее определение границы, которое дается в энциклопедиях и исследовательских дискурсах, - передовая черта поселений на американском Западе, где жизнедеятельность и поведение людей испытывают громадное влияние новой природной и социальной среды.

Представляется целесообразным разделять это понимание <границы> в узком смысле с широкой ее трактовкой: фронтир - это американский Запад периода его колонизации, когда природа социальных и культурных детерминаций была совершенно иной, когда <фронтир> - это уже не локальное явление американского Запада, а феномен капиталистической миросистемы.

Еще в конце XIX в. считалось, что северная континентальная полусфера, Россия - доминантная азиатская держава, а США - продвинутый далеко на запад форпост европейской цивилизации и силы.

Движение американского <фронтира> на запад и русского <рубежа> на восток привело к тому, что в северной части Тихого океана они столкнулись, и возникла граница цивилизационного разлома. Это обстоятельство определило геополитическое положение России и США по отношению друг к другу и к остальному миру, а затем - положение военное, политическое, идеологическое и всякое иное, что сформировало бинарную иерархию отношений в глобальном масштабе.

В середине XX в., после окончания второй мировой войны, два <фронтира> - фронтир американского влияния и фронтир влияния советского,- вошли в соприкосновение и конфронтацию не только в Азиатско-Тихоокеанском регионе, но и в Европейско-Атлантическом. Образовался <железный занавес>. Движение американского <фронтира> и русского <рубежа> в различных их модификациях привело к тому, что северная полусфера оказалась не только замкнутой, но и разделенной на два примерно равных пространственных сегмента, которые в течение нескольких десятилетий находились по отношению друг к другу в состоянии жесткого противостояния по всем направлениям. Силовые линии, исходившие из северного полушария, определяли геополитическую ситуацию в южной полусфере.

Чуть больше десятилетия назад все это стало достоянием истории. Однако проблема <фронтиров> не снята. Можно даже утверждать, что она не утратила своего глобального значения. <Фронтир> ищет новые поприща. В последние десять-пятнадцать лет американский глобальный фронтир продвинулся в Восточную Европу и на пространство бывшего Советского Союза. Старые и новые страны Восточной Европы в силу своего промежуточного положения с удовлетворением восприняли новое доминирование. Россия, хотя и чрезвычайно ослабленная, продолжает оставаться геополитическим соперником США. Поэтому борьба будет продолжаться. Пока Россия существует как громадное пространство <сердцевинной> земли, никакая смена режима и даже государственного строя не может считаться окончательной победой Запада.

В период глобального противостояния сформировалась геополитическая идентификационная парадигма. Американский и российский <фронтиры> проявляются как атлантизм и евразийство и, соответственно, как атлантический и евразийский импульсы. С точки зрения ряда очень известных западных политологов, в северной полусфере продолжает существовать огромная евразийская брешь, являющаяся помехой американскому лидерству и установлению нового мирового порядка. Осталась еще заповедная часть земли, которой, судя по симптомам, еще предстоит стать тем местом, где продолжится продвижение мирового <фронтира>. Это - Сибирь, во всяком случае, обширнейшая ее часть в миллионы квадратных километров. Экономическое, политическое и, в конечном счете, цивилизационное будущее России в значительной степени зависит от того, останется Сибирь просто географическим пространством или она сможет стать обширнейшим поприщем для российских <новых рубежей>.

На исходе второго тысячелетия обнаружилось, что исчерпано не только физико-географическое пространство. Исчерпано <историческое пространство Нового времени>, что нашло выражение в <фатальном кризисе его цивилизационной модели>, в основе которой лежала парадигма прогресса. Это обстоятельство побуждает с особым внимание присмотреться к самим началам Нового времени, которыми принято считать период открытия Нового Света. Заселение целых материков и частей света, в конечном счете, привело к <глобализации>.

Хронологический период исследования [6] - так называемая <колумбова эпоха> - период генезиса и расцвета капиталистической миросистемы, в отношении Сибири хронологически переходящий в постиндустриальную и даже постколумбову эпоху.

Основная цель работы [6] - показать основные процессы с исторической и аналитической точки зрения. Поскольку фактологическая и эмпирическая стороны в большей мере относятся к Сибири и достаточно известны, самое пристальное внимание в [6] уделено концептуально-аналитической проблематике. Это обстоятельство привело к тому, что исследуемые явления описываются с помощью универсальных (следовательно, весьма абстрактных) категорий пространства, времени, движения и им подобных. Тем не менее, акцент в пользу историко-аналитической проблематики делается не в ущерб конкретно-исторической экспозиции.

Исходя из географического положения России и США, можно говорить о модальности колонизационного движения, понимаемого не только как процесс территориального, пространственного расширения, но и процесс социально-политического формирования обоих государств. В этой модальности были специфические для той и другой страны системы приоритетов.

Значительное место в [6] уделено исследованию генезиса американской территориальной экспансии во всех ее внешних и внутренних связях и практическом воплощении. Для России - в части ее продвижения на восток - это явление <органичности> не характерно. Для США территориальная экспансия - это не дискретные военно-политические кампании. Она входила в комплекс взаимообусловленных факторов, определявших исторический путь США, их место в мировой экономике и мировой политике, и зачастую приобретала приоритетное значение. Мировая экономическая конъюнктура, образовавшая динамично развивающуюся систему международного разделения труда, и исключительная по своей уникальности международная ситуация, создавали в высшей степени благоприятные условия для осуществления экспансионистской политики и колонизации Североамериканского континента.

В [6] проведен подобный компаративный анализ основных факторов и условий, определяющих общие черты и специфику движения на новые земли в России и США. Среди них выделены следующие группы: географические, экономические и политические. Особое место в научном анализе проблемы занимают социокультурные мотивации переселенчества. Основной методологией рассмотрения выбрана геоэкономика, которая как научная дисциплина наряду с прочими задачами анализирует специфику хозяйственной деятельности тех или иных цивилизационных ареалов, их специализацию, нахождение ими своей оригинальной ниши в международном разделении труда. Геоэкономический статус страны определяется региональной и глобальной ориентацией внешней торговли, но также доминирующим стилем экономической деятельности. С обретения независимости доминантной геоэкономической ориентацией для Соединенных Штатов были Вест-Индия и Европа, затем Европа и свой Северо-Восток. Что касается Сибири, то доминантная геоэкономическая ориентация здесь прослеживается с трудом. В период меходобычи товар поступал в европейскую Россию, отчасти на внешний рынок. Золото вообще не было товаром. В начале XX в. сельскохозяйственная продукция Сибири шла как в европейскую часть страны, так и на внешний рынок (сыр и масло). Во второй половине XX в. черты доминантной геоэкономической ориентации проступают более явственно - поставки нефти и газа странам Восточной и Западной Европы, продажа нефти на мировом рынке.

Продвигалась не только граница - продвигалась метрополия. Сначала метрополией была Европа (Англия), затем Северо-Восток США, потом район Великих озер (Чикаго, Кливленд) и, наконец, регионом метрополией стал Тихоокеанский Запад, еще до того, как в полной мере были заселены внутренние районы. В России же, напротив, метрополия, по крайней мере, ее административно-политический центр (столица) отдалилась от Сибири на еще большее расстояние. Рост населения в наиболее благоприятных для жизни штатах продолжается и в наше время, т.е. в эпоху научно-технической революции, которая, по мнению многих аналитиков, снижает до минимума зависимость от природы.

Американский фронтир - это расширение зоны континентального стратегического присутствия. Когда США стали трансконтинентальной державой, это стало знаком того, что их никогда уже не удастся <столкнуть в море>, то есть вернуть в лоно Британской империи.

Бурное освоение американского Запада приходится на индустриальную эпоху - на время, когда уже существовали современные средства связи. Благодаря достижениям промышленного капитализма - пароходам и железным дорогам - необычайно возросла физическая мобильность населения. В Сибири современным и на долгое время единственным средством связи мог стать лишь железнодорожный путь. С его постройкой связывались грандиозные планы. Считалось, что Транссиб будет иметь такое же значение для освоения Сибири, какое имели трансконтинентальные железные дороги для американского Запада.

Утверждение Соединенных Штатов на Тихоокеанском побережье стало предпосылкой их военной безопасности, а также основой для развития торговли, поскольку через порты Тихоокеанского побережья США более всех других цивилизованных стран оказались приближенными к торговле с Востоком. Вследствие этой близости американский Запад вышел на арену мировой экономической деятельности. Этот новый театр деловой активности является нетронутым полем, и Соединенным Штатам предстоит сыграть на нем главную роль.

Позже американцы проявили нескрываемый интерес к Сибири и русскому Дальнему Востоку. Толчком послужило присоединение к России Амурского края с большой судоходной рекой, текущей из глубины Сибири и впадающей в Тихий океан. Американцы усмотрели в этом благоприятную возможность для своей экспансии вглубь Северной Азии со стороны Тихого океана.

Присоединение Амурского края, хотя и с не первоклассной, но все же судоходной водной артерией - рекой Амур мало что изменило в процессе освоения Россией восточных территорий. Хотя Амур мог стать дорогой для распространения в Сибири торговой и предпринимательской деятельности граждан Соединенных Штатов, но русское правительство не захотело этого. Амур, не мог стать тем, чем были для американского Запада Миссисипи с ее главным притоком Миссури и другими многочисленными судоходными притоками. Амур не мог обеспечить выход России на новое грандиозное поприще мировой торговли, которое стали называть <новым Средиземноморьем>. Не мог потому - при учете всех прочих обстоятельств - что он не связывал центр России с Тихим океаном. Амур связывал с Тихим океаном самую неразвитую и малонаселенную часть империи.

Благодаря быстроте и дешевизне морского сообщения, американцам проще было достигать русских дальневосточных рубежей, нежели самим русским - по суше или вокруг света. Американские тихоокеанские порты не замерзают, что через них США получили возможность осваивать Аляску путем каботажного плавания и пытались проникнуть в русские пределы. Утвердившись на Тихоокеанском побережье, Соединенные Штаты не только оказались обращенными лицом к <новому Средиземноморью>, но они повернулись лицом и назад. Фронтир развернулся к центральным, еще слабо освоенным в индустриальном отношении районам континента. Этот <периметр>, т. е. береговую линию американцы укрепили в первую очередь путем приобретения Нового Орлеана, аннексии обеих Флорид и Техаса, затем колонизацией и включение в состав США Тихоокеанского побережья. Середина континента оставалось <пустой>, но не долго. Деловая активность в последние десятилетия XIX в. начала распространяться вглубь континента.

К моменту приобретения Аляски промысел мехов и морского зверя в северной части Тихого океана уже не приносил таких доходов, как прежде. Американцы пытались расширить промысловые и коммерческие операции в полярной зоне. Эти действия были проявлением общих процессов развития американского капитализма в самый динамичный период его истории, когда по всему свету он искал места для применения своей энергии и приложения капиталов.

Россия не воспользовалась преимуществами торговли с Китаем, так как в Сибири главным способом сообщения был санный путь, гужевая перевозка и вьючные лошади. Русские могли торговать с Китаем только мехами в обмен на чай, потому что перевозка всякого иного товара не окупала издержек. Россия не могла в полной мере обеспечивать оружием и провиантом даже Российско-Американскую компанию (РАК), в результате чего РАК отказалась от использования сибирского пути через Охотск и перешла к доставке грузов кругосветным путем через Кронштадт.

Русская торговля с Китаем являла удивительную картину. Меха из Русской Америки морским путем прибывали на запад, в Финский залив; отсюда их везли сухим путем опять на восток, в Кяхту. В 1850-е годы к России был присоединен Амурский край. РАК попыталась организовать снабжение по Амуру, но оказалось, что навигация по этой реке весьма проблематична вследствие природных особенностей реки.

Медленные темпы освоения Сибири в решающей степени определялись тем, что на современном языке обозначается как сверхдальние транспортно-экономические связи. Вопрос о строительстве Великого Сибирского пути обсуждался с начала 70-х годов XIX в. Основная цель, побудившая русское правительство к осуществлению грандиозного проекта, состояла в том, чтобы укрепить военно-стратегические позиции России на Дальнем Востоке и проводить экономическую экспансию, которую уже осуществляли в Китае и других странах Восточной Азии главные империалистические державы. Наряду с этим преследовалась задача заселения Сибири и Дальнего Востока и экономическое развитие этих регионов. Однако, планируя строительство Транссиба, эту задачу приоритетной не считали. Важнейшую роль железных дорог в осуществлении индустриализации показывал опыт всех стран.

Трансконтинентальная дорога, не принесла ожидаемого эффекта, поскольку стала чрезвычайно затратным предприятием и при строительстве, и в процессе эксплуатации. Постройка Китайско-Восточной железной дороги, выходящей к Владивостоку и предусматривающей строительство южного ответвления, выходящего к незамерзающему Желтому морю (Дальний и Порт-Артур), вследствие поражения России в русско-японской войне не решила проблем. Транссибирский путь вместе с Пермь-Котласской линией соединили замерзающий порт Владивосток с Белым морем. Одним из следствий этого было то, что сибирские грузы получили выход к Белому морю, т. е. за границу. Транссибирская магистраль так и не обеспечила России широкого выхода в азиатско-тихоокеанские торгово-экономические связи. В 1935 г. КВЖД была продана. Транссиб с расположенными вдоль него городами в значительной степени стал выполнять функцию укрепленной линии и поддержки самых дальних ее форпостов. (Рокадная функция придавалась и Байкало-Амурской магистрали, экономическое значение которой оказалось ничтожным).

Можно добавить, что со временем на этой магистральной ниточке появились узелки городов и короткие ответвления к северу, потому что на юге была государственная граница, а на север не пускали холод и вечная мерзлота. Таковы были сибирские фронтиры. Калифорния стала житницей Америки. Приморскому краю и после проведения Транссиба не удалось преодолеть хлебный дефицит, недостающее количество зерна ввозилось из-за пределов края.

Таким образом, русский фронтир продвигался узкой длинной колонной, всегда зависевшей от обоза, сдавленной по флангам границей другого государства и естественными препятствиями. Американский фронтир первоначально также продвигался узкими линиям, но в дальнейшем развернулся по всему фронту, также состоявшему из отдельных колонн, двигавшихся не строго в западном направлении - иногда на север, но чаще на юг, обходя естественные препятствия как укрепленные рубежи. Канадская граница препятствием вообще не служила - ее переходили туда и сюда, а мексиканскую границу американский фронтир отодвигал без особых усилий. Милитантность американского фронтира из атрибуции часто превращалась в морфологическое основание.

В России, а в Сибири в еще большей степени, характер жизнедеятельности определяли обстоятельства природно-климатического характера. Скудость почв и необычайная кратковременность цикла земледельческих работ требовали крайнего напряжения человеческих сил для получения минимального объема прибавочного продукта.

Главное отличие Сибири от американского Запада состоит в том, что в Северной Азии нет территорий, подобных долине реки Миссисипи, т.е. расположенного в умеренной зоне огромного массива плодородных земель, прилегающих к текущей на юг могучей водной артерии с впадающими в нее многочисленными судоходными притоками. К югу от Сибири, на территории Китая, находятся приблизительно сравнимые по природно-климатическим условиям с долиной Миссисипи долины рек Хуанхэ и Янцзы. Процесс колонизации этих территорий происходил чрезвычайно интенсивно.

В порядке контрфакторного подхода в [6] отмечено, что будь в Сибири такие природные условия, как в Юго-Восточной Азии, ни ограничительный характер государственного режима, ни другие помехи не могли бы стать препятствием для ее быстрой колонизации.

<Граница> - это не только линия передовых поселений. Это цепь военных постов на Западе, цель которых состояла в защите поселенцев от вторжений индейцев. Граница - это и столетняя история войн Североамериканской республики против индейцев.

Расширению территориальных границ содействовала и внешняя политика США. Образование первого буржуазного государства в Западном полушарии, формирование его внешнеполитического курса и экспансионистских устремлений было связано с перипетиями колониальной политики европейских держав. Завоевав независимость, США из объекта экспансионистской политики превратились в ее активный фактор. Во внешней политике ведущими были тенденции, определяемые экономическими интересами и политическими симпатиями наиболее влиятельных слоев американского общества: торгово-промышленной буржуазии и фермеров, ремесленников, значительной части плантаторов.

Внешняя политика США строилась на принципах сохранения <баланса сил>, который был для США и средством, и целью.

Развитие вширь европейского капитализма в форме распространения на континенте Северной Америки простого товарного производства, имевшего преобладающий удельный вес в экономической структуре страны, привело к возникновению идеологии и политики, важнейшей составной частью которых был экспансионизм. Отношение основных группировок в правящем лагере к проблемам экспансии и к способу распоряжения фондом государственных земель оказывало существенное влияние на определение внутренней и внешней экономической политики.

<Золотой век> американской торговля кончился, и торговый капитал стал искать приложения в сфере промышленности. С вступлением промышленного переворота в полную силу капиталистическая буржуазия убедилась в том, что в Америке образование внутреннего рынка для крупной промышленности возможно главным образом за счет колонизации западные земель, т.е. путем развития капитализма вширь. Чтобы соединить торгово-промышленнный Северо-Восток с аграрным Западом удобными транспортными путями, еще в ранней стадии промышленного переворота была прорыта система каналов, а затем началось строительство железных дорог. Это явилось важнейшей предпосылкой образования национального рынка.

К 1801 г. основные отрасли американской экономики преодолели длительную депрессию и успешно развивались. На фоне процветавшего бизнеса несколько поутихла внутриполитическая борьба. В Европе продолжалась война, но США сумели отстоять свой нейтралитет, столь благоприятствовавший деловой активности. Наиболее острые противоречия с Англией, Францией и Испанией были урегулированы и завершились покупкой Луизианы.

Все территории, вошедшие в состав Соединенных Штатов после достижения ими независимости, или уже принадлежали другим странам, или были спорными. Восточные российские территории в международно-правовом плане никому не принадлежали и их вхождение в состав России не определялось никакими международно-правовыми актами. Договоры с Китаем были не договорами о передаче территории одного государства другому государству, а договорами о разграничении территорий, об установлении государственных границ.

США, как правило, не рассматривается как империя в традиционном понимании, и для этого нет ни эмпирических, ни теоретических оснований. Между тем процесс территориального расширения России рассматривается не иначе как процесс создания империи. Основанием здесь служит, во-первых, характер государственного строя и, во-вторых, отношение к вновь вошедшему в состав государства населению, которое облагалось данью (ясаком), что служит главным показателем имперского отношения к вошедшему в состав государства населению.

В Америке, действительно, индейцы - те, которым удалось избежать полного истребления,- не платили налогов, о чем сказано и в конституции, но они вследствие этого и не считались гражданами государства. <Инородцы> в России не были гражданами, но они были подданными Российского государства, следовательно, данниками империи.

Главным стимулом быстрого продвижения русских от Урала до Тихого океана была добыча ценной пушнины. Серьезное значение в быстром продвижении русских на восток имел характер отношений между русскими и коренными жителями.

Этимологически термин <покорение Сибири> следует понимать, как стремление сделать местное население покорным, обязанным платить дань в виде ясака. Были попытки сопротивления, но в целом аборигены покорились. Не только потому, что силы были неравны. Силы были неравны и в Америке. Но в Сибири отсутствовали такие факторы, как возможность для местного населения, вследствие соперничества держав, получить помощь от одной из противоборствующих сторон, или уйти от непосредственного соприкосновения с белыми. В Америке индейцев с востока теснили на запад, где обитали более слабые племена. Инородцам северной сибирской зоны уйти было некуда: с юга им противостояли более развитые племена, а тем, в свою очередь,- воинственные кочевники.

Сибирь не стала объектом соперничества колониальных держав и в считанные десятилетия была <покорена> Россией именно в силу исключительно неблагоприятных природно-климатических условий. <Открытие> Сибири произошло в эпоху Великих географических открытий. На земле оказалось так много благодатных, богатых и теплых мест. Холодная и не отличавшаяся особыми богатствами Сибирь не могла привлечь внимание европейских колониальных держав.

В самом начале истории Сибири как части Российского государства стоит казачество. Его следует рассматривать в виде двухкомпонентной этносоциальной системы (этносоциума) с отчетливым синергетическим эффектом (самоорганизацией). Казаки имели двойную этническую самоидентификацию (русский-казак, калмык-казак и т. д.), что характерно для субэтнических общностей, и центростремительные, державные устремления. В чисто этническом плане казачество представляло субэтнос российского суперэтноса, сформировавшегося под влиянием двух факторов: территориального, а затем сословного обособления. Казаки - это не просто <пограничники>. Это конница, то есть мобильные формирования, в задачу которых входило не только оборона рубежей, но и их расширение. До тех пор, пока значение казачества не упало, казачьи войска выполняли самостоятельные военные функции. И если использовать понятие <фронтир> применительно к Сибири, то с достаточным основанием можно говорить о <казачьем <фронтире>. Это тоже <подвижная граница>, если и не постоянно расширяющаяся, то имеющая унаследованную от ранних времен тенденцию к расширению.

Первоначальные очертания сибирских границ были весьма зыбкими и лишь со временем в силу географических условий, политических и экономических факторов границы - в наибольшей мере это относится к южным - стали прочной реальностью.

С точки зрения евразийской теории <покорение> Сибири было продолжением процесса <собирания> земель и уже совершенно бесспорно - выдающимся событием в процессе создания единого национального государства.

Утверждение России на северо-западе Северной Америки было прямым продолжением территориального расширения России на восток и распространением на новые территории тех политико-экономических и социокультурных отношений, которые уже существовали в Сибири. Однако эта очевидная констатация обретает смысл, если сибирско-американскую колонизацию, т.е. российскую, сравнивать с американской колонизацией.

Знаменитая мифологема Ломоносова о том, что могущество России будет прирастать Сибирью, имела пространственный, имперский смысл. В те времена могущество державы могло <прирасти> только новыми территориями. Ломоносов не сказал - <Америкой>, потому что Северную Америку в виду ее близкого расположения можно было рассматривать как продолжение Сибири, как поприще естественного движения России на восток. Если в Северной Америке Россия утвердится так же быстро, как это произошло с Сибирью, то вся северная полусфера замкнется в единое пространство Российской империи.

Русская Америка действительно была имперским, т.е. колониальным, владением России. Однако же в силу многообразия причин она была утрачена и попала в руки другой державы.

В [6, c.102-183] подробно исследованы социокультурные мотивы движения фронтиров. Основные научные моменты, затрагиваемые при этом следующие: литературно-фольклорный образ Сибири и американского Запада как стимул и реакция; фронтир как <предопределение> судьбы; тоска по родине и мифология переселения.

В Европе с развитием буржуазных отношений идентификация социаль-ных статусов начала проникать и на уровень простонародья. Социальный статус напрямую уже не связывался с происхождением. Обладание собственностью само по себе являлось выражением социального статуса и создавало возможности для его повышения. Но для основной массы населения этот путь был закрыт, в первую очередь потому, что основным видом собственности и средством поддержания жизни все еще оставалась земля, которую можно перераспределить, но невозможно увеличить в абсолютных размерах.

Аграрно-капиталистическая эволюция сопровождается неумолимой тенденцией к концентрации земельной собственности, следовательно, к абсолютному уменьшению числа земельных собственников. Фактор экспроприации являлся мощным побудительным мотивом к переселениям как стремления не только избежать голодной смерти, но и сохранить свой социальный статус или даже повысить его. Свободные земли этимологически совпадают с понятием вакансии. Человек занимает созданное природой свободное место, утверждая свой социальный статус владельца собственности. Преимущество новых территорий перед заселенными странами состоит не только в том, что в старых странах заняты все, даже худшие, земли, а в том, что в переселенческих колониях нет конкуренции или жестокой борьбы по поводу замещения вакансии.

Трансатлантический рынок предшествовал формированию национальных рынков. Капитализм с самого начала складывается как мировая система и уже после этого приобретает четкие очертания в отдельных странах. На протяжении сотен лет Средиземное море объединяло людей и общества Европы, Северной Африки и Юго-Западной Азии. После открытия Америки эта роль перешла к Атлантическому океану. Атлантика превратилась в крупномасштабную экономическую зону, постоянно пребывающую в состоянии нараставшей коммуникационной и хозяйственной динамики. Капитализм, который благодаря развитию транспортировочных технологий переплетает жизнь всех народов, создал интегрированный атлантический мир. Сравнительная экономическая и социальная история помогает идентифицировать интеграцию в атлантическом бассейне как выдающийся процесс, заложивший основы современного мира.

Индустриальные страны всегда эксплуатируют аграрные и сырьевые. Россия в силу преобладания в ней аграрного сектора эксплуатировалась индустриальной Европой (и Америкой). Сибирь же сверх того эксплуатировалась центральной Россией. В конце XIX в. Россия вывозила в Америку сырые кожи, овечью шерсть, конский волос, щетину. Большим спросом пользовалась сибирская пушнина. Ввозила же Россия из Соединенных Штатов не только разного рода машины и промышленные изделия, но и хлопок, также выделанные кожи. Однако хуже всего было то, что американская конкуренция подрывала позиции главной статьи русского экспорта - зерна.

Колонизация Сибири была по преимуществу <систематической>, но не в смысле упорядоченности и правильной организации, а потому что направлялась государством и жестко им регламентировалась. Вследствие этого, помимо объективных социально-экономических обстоятельств, обусловливавших колониальное положение Сибири, действовали политические и административные причины, определявшие ее колониальный статус. Утверждения о преобладании вольнонародной, или естественной, колонизации представляется сильно преувеличенным. Цель регламентируемой колонизации не только в том, чтобы обеспечить условия для эксплуатации колонии метрополией - это происходит объективно в отношении колоний в экономическом смысле - но и в том, чтобы воспроизвести в колонии производственные отношения, существующие в метрополии, т.е. усилить степень эксплуатации переселенцев, тогда как стремление уменьшить степень эксплуатации является главным стимулом к переселениям.

При господстве крепостничества эксплуатация Сибири, носившая по преимуществу хищнический характер, диктовалась интересами двора и столичной знати, но уже тогда присутствовал фактор <первоначального накопления>. И лишь в эпоху промышленного капитализма, когда Сибирь подобно американскому Западу, становится поприщем для развития капитализма вширь, регламентирующий фактор ослабевает и колонизация принимает более или менее естественный характер.

Правительство (метрополия) стремилось эксплуатировать Сибирь монопольно, предельно ограничивая доступ иностранному присутствию, тем более что иностранные товары имели большую конкурентоспособность. Ограничительные действия правительства снижали стимул для приложения иностранных капиталов в Сибири. Характерной особенностью экспорта иностранных капиталов в Россию было то, что они поступали не в форме прямых инвестиций в торговлю и промышленность, а виде государственных займов.

Если же иностранная торговля и иностранный капитал допускались, то это означало расширение сферы эксплуатации, что, естественно, не исключало развития производительных сил Сибири. Слабый российский капитализм не мог допустить фритредерства даже внутри империи - в товарообмене между центром и окраиной. Следовательно, не мог допустить беспрепятственного присутствия в Сибири иностранного капитала. Колония в экономическом смысле предполагает сохранение или воспроизводство более низких экономических укладов по сравнению с существующими в метрополии. Пока в центральной России существовало крепостничество, в Сибири не могло утвердиться мелкотоварное хозяйство американского фермерского типа.

В России статусная самоидентификация, если иметь в виду основную массу населения, отсутствовала. Господствовал подданнический менталитет; отсутствовали не только мотивы, но и представления о возможности изменить социальный статус. Крепостной мог убежать от помещика, но он продолжал оставаться крестьянином и рано или поздно оказывался в экономической или личной зависимости от нового помещика или от государства. Свойственная Западной Европе аграрно-капиталистическая тенденция, создававшая <резервную армию>, готовую к переселениям, в России отсутствовала. Здесь имела место противоположная тенденция - прикрепление работника к земле. Сама по себе земля, без внеэкономического принуждения, имела мало ценности. В экономическом плане это выражалось в том, что вплоть до конца крепостнической эпохи к земельной собственности трудно применить понятие <цены> - сугубо капиталистическую категорию. Атрибутом земельной собственности и мерилом ее ценности было количество живущих на ней и принудительно ее обрабатывающих крепостных душ.

После отмены крепостного права, наряду с многочисленными реликтами предшествующей эпохи, сохранился главный пережиток традиционной аграрной экономики - община. Крестьянская община содержала в себе имманентно эгалитаристско-коллективистское начало, которое служило мощным противодействием дифференциации и росту капитализма в крестьянской среде. Это был фактор, сдерживавший стимул к переселениям. В Западной Европе все земли перешли в частное владение и аграрный вопрос <умер>. Если крестьянин разорялся, ему надо было переселяться в Америку или куда-нибудь еще или становиться наемным рабочим, что далеко не всегда было осуществимо. В самой же Америке, если и возникала мысль о <черном переделе>, то не в отношении частновладельческих земель, а в отношении земель государственного фонда, т. е. - западных территорий.

Община была архаичным институтом, но ее разрушение имело деструктивные последствия в социально-политическом плане. Следует, конечно же, отметить, что полностью разрушить общину так и не удалось, и в этом смысле столыпинская реформа потерпела неудачу. Столыпинская аграрная реформа - это набор средств, цель которых заключалась в сохранении помещичьего землевладения. Сама по себе аграрная экономика генерирует капитализм медленно. Экономическое взаимодействие индустриального сектора с аграрной экономикой было минимальным.

История показала, что без радикального решения аграрного вопроса осуществить в России модернизацию невозможно. История подтвердила и общую закономерность, касающуюся колонизации новых земель. Пока в аграрной экономике метрополии не восторжествуют буржуазные отношения, динамичной колонизации по капиталистическому образцу не будет. Переход от традиционной экономики к капиталистической выражается в перераспределении собственности и изменении ее форм. В России - огромной крестьянской стране - аграрный капитализм мог возникнуть в преобладающей степени как крестьянский капитализм, похожий на французский аграрный капитализм.

Аграрное перенаселение, как одна из форм относительного перенаселения, обусловлено законом накопления капитала, ростом его органического строения. С накоплением капитала спрос на рабочую силу в сельском хозяйстве уменьшается, не только относительно, но и абсолютно. Чем выше уровень развития промышленности и сельского хозяйства, тем выше уровень относительного перенаселения. Но это не значит, что в странах с низким уровнем развития капитализма нет относительного аграрного перенаселения. Из этого следует только то, что страны, в которых начинался переход от традиционной экономики к индустриализации и капитализации сельского хозяйства, давали намного большее число переселенцев, нежели те страны, в которых такой переход не начался.

В отсталых странах относительное аграрное перенаселение существует обычно в скрытой форме. Поскольку есть монополия частной собственности на землю, крупные землевладельцы заинтересованы в увековечении относительного перенаселения, чтобы иметь дешевую рабочую силу. Понятно, что они противятся любой либерализации аграрного законодательства, не говоря уже о его демократизации, стремятся добиться законодательных или административных ограничений для эмиграции, препятствуют уходу крестьян на новые земли.

Передовой способ производства всегда эксплуатирует более отсталый. Кроме того, передовой способ генерирует и расширяет для своих нужд архаичные уклады. Развитие капитализма вширь отнюдь не во всех случаях означает трансплантацию передовых отношений и уровня производства на новые территории. Приложение капиталов само по себе также не является исходным условием модернизации. Когда почвы выпахиваются, а месторождения истощаются, колония - если она не смогла преодолеть своего статусного положения - деградирует. Односторонняя специализация колоний является причиной упадка и деградации, но также причиной их процветания, но только до того момента, пока их переходное состояние не превратится в статусное, иными словами, если они оказываются способными преодолеть одностороннюю специализацию.

Эксплуатация переселенческих колоний обусловлена тем, что в сельском хозяйстве и производстве сырья в силу односторонней специализации, низкого уровня разделения труда производительность всегда ниже, чем в промышленности. Поэтому производимая в колониях продукция продается в индустриальных странах не только ниже стоимости, но и ниже цены производства, которая определяется средней нормой прибыли в метрополиях. В России он и так был невысоким. Это снижало экономическую сторону взаимодействия между колонией и метрополией - и здесь и там преобладал аграрный уклад.

Динамика американского Запада объясняется тем, что он был включен в систему международного разделения труда и его функциональная роль определяла сам характер этого разделения. Сибирь входила в международную систему очень поздно и в несравнимо меньшей степени.

Эксплуатация колоний обусловливается не только эксплуатацией рабочей силы, но и тем, что в громадных масштабах вводятся в хозяйственный оборот и хищнически эксплуатируются природные ресурсы. Самые мощные волны эмиграции в переселенческие колонии давал аграрный переворот. В Англии аграрный переворот предшествовал промышленному перевороту. На континенте Европы промышленный и аграрный переворот по времени приблизительно совпали. Что касается России, то можно утверждать, что у нас аграрный переворот так и не осуществился.

<Фронтир> - явление, порожденное, в первую очередь, капитализацией аграрных отношений в Англии и начавшимся промышленным переворотом. Уже на мануфактурной стадии капитализм делает излишним наличие громадной массы крестьянского населения. Это - всем известная экспроприация непосредственного производителя.

Таким образом, мощная волна иммиграции в Америку, быстрое заселение американского Запада и динамичное развитие на новых территориях аграрного и индустриального капитализма объясняется тем, что происходил процесс глубокой интеграции американского Запада в мировую экономику и этот ареал земной поверхности стал неотъемлемой частью капиталистической миросистемы.

Истребление индейцев не было актом ни злого умысла, ни злой воли. Индейцев уничтожил капитализм. Капитализм экспроприирует (или разрушает) материальную базу (собственность) докапиталистических укладов. Индейская трагедия усугубилась тем, что у них не просто была экспроприирована земля (которую надлежало превратить в средство производства); они лишились <места жительства>, вследствие чего их жизненный уклад был разрушен. В Сибири коренное население сохранило свои земли. В этом факте выразилась не какаято особая гуманность центральной власти, а то обстоятельство, что особой нужды в этих землях как в средстве производства не было. Архаичные отношения по поводу собственности в центре государства обусловили терпимое отношение к еще более архаичным отношениям на окраине.

Русская колонизация, в отличие от американской, сохранила сибирские этносы, но это включение сибирских народов в состав империи было для них абсолютным благом, которое перерывало издержки <вхождения>. Их экономика не могла интегрироваться в капиталистическую миросистему потому, что была отгорожена от этой миросистемы империей.

В Америку прибывали люди из разных стран; они не ощущали над собой законной власти, действовали по праву сильного и сами подчинялись только силе. Это был цивилизационный конфликт и его исход был предрешен. Агрессивная, технически оснащенная <евроамериканская> цивилизация столкнулась (потому что расширенное воспроизводство является законом капитализма) с первобытным укладом и уничтожила его, расчистив тем самым поприще от реликтовых форм и обеспечив собственный триумф в <чистом виде>.

В Сибири, даже в ее южной зоне, Россия сохранила многочисленные местные народы. Цивилизационный разлом здесь не был столь велик. <Славяно-православная> цивилизация была ориентирована в большей мере на воспроизведение традиционных форм жизни, нежели на их модернизацию и имела иные представления об отношении человека к Богу и к себе подобным. Это сближало русских с местным населением. Взаимная ассимиляция являлась главной чертой продолжавшегося антропогенеза теперь уже <русско-сибирской>, или евразийской цивилизации.

Образование в США фонда государственных (общественных) земель было актом национализации земли. Национализация земли стала основой аграрной программы большевиков потому, что при национализации государство получает ничем не ограниченные возможности по своему усмотрению распоряжаться всей землей.

Национализация земли - мера буржуазная. В контексте расширенного воспроизводства и всеобщего закона капиталистического накопления - это мера буржуазно-ограниченная, но не в марксистском понимании, а в рыночно-капиталистическом. В этом парадокс - но только на первый взгляд - американской национализации и денационализации, поскольку реализация гомстед-акта есть не что иное, как денационализация. Государственная собственность на землю - это огромный домен, весьма консервативный, ревниво относящийся к вмешательству посторонних (рыночных) сил. Соединенные Штаты постепенно снижали цену земли и размер продаваемых участков и вдруг перешли к безвозмездной денационализации (<приватизации>), поскольку развитие капитализма не могло терпеть даже частичной государственной монополии на землю.

Столыпинские переселения были попыткой повторить опыт английских переселенческих колоний. Эта попытка не увенчалась успехом не только потому, что Сибирь - не Америка, но потому, что английская переселенческая политика заняла соответствующее ей место в общем развитии капиталистической миросистемы. Без развития колоний не было бы развития метрополий. Внутренняя динамика миросистемы оказалась настолько мощной, что колонии, получив от метрополий колоссальный потенциал, оказались способными из <полупериферии> выдвинуться в <центр>, преодолев свой статус колоний в экономическом смысле.

Для русского капитализма заселение Сибири мало что значило. Сибирь ни в коей мере не могла сравниться с тем значением, которое имела Америка для Англии и всей Европы. Развитие русского капитализма вширь тормозило его развитие вглубь, т. е. модернизацию социально-экономических отношений в центре страны. В отношении Америки и Европы эффект взаимодействия был противоположным: развитие вширь стимулировало развитие вглубь.

Такую разницу с Западом во взаимодействии Европейской России с Сибирью можно объяснить тем, что исторически сложившееся международное разделение труда еще на заре капитализма обрекло Россию на роль полуперифирии в капиталистической миросистеме, но без глубокой интеграции в мирохозяйственные связи. Не будучи интегрированной в капиталистическую миросистему, Россия сначала в полной мере являлась <мир-империей>, а затем длительное время сохраняла в пережиточном виде многие ее признаки.

Потребительское отношение разительным образом отличает Сибирь от американского Запада, который решительно и непреклонно требовал от федерального правительства принятия кардинальных мер политического, экономического и, не в последнюю очередь, военного характера для развития новых территорий. В результате этого некоторые районы американского Запада (район Великих озер, Калифорния, Юго-Запад) не только сравнялись, но и превзошли в экономическом развитии первоначальный метрополитский регион Новой Англии.

В основе американской политической экспансии лежала экспансия хозяйственная. Увеличение народонаселения побуждало правительство и законодательную власть действовать в определенном направлении с целью приобретения новых территорий для удовлетворения требований тех или иных укладов и представлявших эти уклады политический партий и фракций в исполнительных и законодательных учреждениях на местном и федеральном уровнях.

В отношении Сибири подобное явление отсутствовало. Правящий лагерь состоял из приближенной ко двору элиты. Крупное купечество, промышлявшее в Сибири и в Русской Америке, также было приближено ко двору или в значительной мере обслуживало экономические интересы двора. Поскольку крепостное право в Сибири отсутствовало, то в Сибири не было и помещичьих интересов, которые могли бы влиять на политику правительства.

Главной отраслью Сибири в XIX в. была золотопромышленность потому, что золото - это всеобщий эквивалент, его не надо продавать, т. е. не надо искать рынки сбыта. И транспортировка не требовала особых усилий и затрат.

Можно даже говорить о пренебрежительном отношении к Сибири как к чему-то такому, что легко досталось и что не жаль потерять. Когда Российско-Американская компания перестала приносить доходы и Русская Америка стала приходить в упадок, от нее отказались без особых сожалений.

Наиболее яркий пример пренебрежительного и потребительского отношения к Сибири - ленинская политика концессий. Она увековечивала колониально-сырьевое положение Сибири в мировом разделении труда. Нынешняя политика в отношении Сибири зиждется на тех же основаниях: сами своими силами разрабатывать огромные сырьевые богатства Сибири мы не можем. Сохранился и правовой нигилизм в отношении заключения и соблюдения договоров с иностранцами, что, в свою очередь, обусловливает хищничество и необязательность другой стороны в случае, если соглашение все же достигнуто.

В России обозначились лишь зачатки аграрного переворота. Переселения в Сибирь не столько стимулировали, сколько тормозили его. Преобладание нерыночной аграрной экономики в центре не могло не повлечь за собой распространения этих отношений и в Сибири. Переселения крестьян в Сибирь представляло собой только физическое перемещение людей в пространстве. Они не закладывали предпосылок социальной мобильности, не создавали класса капиталистических производителей-потребителей. Развитие вширь происходило в форме трансплантации производственных отношений, существовавших в центре страны. Бесспорным фактом при этом является то, что вовлечение в сельскохозяйственное производство новых земель в определенной мере расковывало инициативу, увеличивало валовое производство сельскохозяйственной продукции и расширяло общероссийский рынок.

Не преуменьшая значение общеизвестных фактов, характеризующих рост в предреволюционной Сибири капиталистического земледелия и капиталистического животноводства, в [6] проведен сравнительно-исторический анализ и в получен научный вывод о том, что по сравнению с американским Западом развитие капитализма в Сибири вообще и в сельском хозяйстве в частности было минимальным. Сибирь, в отличие от американского Запада, не стала рынком для крупной промышленности.

Социализм - экстенсивная по своей природе общественная форма, функционирующая не по законам социальной дифференциации и разделения труда, а путем колоссального воспроизводства индустриально-сырьевой базы во имя сохранения социальной однородности. Без богатейших сибирских природных и энергетических ресурсов такая база не могла быть создана. Ею поддерживался социализм не только в СССР, но и во всей системе. Можно сказать: не было бы у России Сибири, не было бы и социализма.

Если возводилась тяжелая индустрия, то надо было создать потребителя ее продукции. Поэтому коллективизация стала неизбежной. Коллективизация, как часть грандиозной советской планово-распределительной системы, сопровождалась <систематической колонизацией> Сибири, Крайнего Севера, Дальнего Востока в известных всем формах - в виде лагерей, принудительных выселений, оргнаборов.

В конце 20-х - начале 30-х годов XX в. на Западе разразился разрушительный экономический кризис, а в СССР - колоссальные экономические успехи. Это объясняется тем, что в СССР были включены в действие экстенсивные факторы (ресурсы) первоначального капитализма (индустриализма), в числе которых важнейшая роль принадлежала Сибири и другим северным и восточным окраинам. Сложилось типичное для периода экспансии растущего индустриализма разделение труда, в котором Сибирь заняла место колонии в экономическом смысле.

Позднее, когда возникла <мировая система социализма>, созданная в СССР система разделения труда расширилась. <Мировая система социализма> являлась как бы зеркальным отражением капиталистической миросистемы: здесь был <центр>, <полупериферия> и <периферия>. Аналогичными в основе своей были и взаимоотношения между этими составляющими. Понятно, что Сибирь занимала в этой системе место периферии, за счет которой центр и полупериферия могли не только функционировать, но и в определенной степени, развиваться. Социалистическая миросистема, несмотря на внешнее сходство с капиталистической, на деле представляла собой возрождение принципов <мир-империи>. В основе ее функционирования лежали не рыночные отношения, а перераспределительные.

Когда на рубеже 80-х - 90-х гг. истекшего столетия рухнула советская индустриальная экономика, Сибирь утратила черты колонии в экономическом смысле, поскольку было разрушено старое разделение труда. Некоторые сибирские анклавы сохранили черты колонии, оказавшись непосредственно включенными в мировую систему хозяйства.

Разрушение прежнего разделения труда не только имело следствием деморализацию сибирских элит, но и повергло Сибирь в аморфное состояние. Начались разговоры о федерализме, регионализме (самостоятельности) и даже о сепаратизме. Вскоре стало ясно, что ни один из регионов Сибири <самодостаточным> быть не может: надо или восстанавливать прежнее (разумеется, на рыночных принципах) разделение труда или напрямую включаться в международное разделение труда, в <мир-систему>. Сейчас налицо борьба этих двух тенденций. Политические последствия победы второй их них ясны, как день, хотя в виде <стратегии выживания> такая перспектива имеет привлекательные стороны.

Учитывая все факторы,- исторические и миросистемные, в первую очередь,- представляется неизбежным восстановление основных принципов прежней экономической конструкции. Но в ее основе будут лежать рыночные связи. К слову, неуспех переселенческой политики Столыпина в значительной степени был обусловлен неспособностью создать более или мене оптимальную систему разделения труда внутри России. Большевикам это удалось сделать. Но для достижения своих экономических целей они мобилизовали на шестой части света те факторы и условия, в которых западный мир пребывал сто и двести лет назад и которые к XX столетию там были изжиты. Благодаря автаркии, большевики сумели <догнать> Запад. Но когда <догнали>, созданная ими система стала выглядеть анахронизмом. Однако это не означает, что она имманентно содержала условия своего коллапса.

Фронтир бывает разным. Критерием классификации может служить преобладающая форма хозяйственной деятельности. Можно даже сформировать типологию фронтира: его главную, абсолютную, а не атрибутивную характеристику, - движение - дополнить другими. Если разделить фронтир на два больших класса: эксплуатирующий (добывающий) и осваивающий (культивирующий), то окажется, что основное свойство <подвижной границы> несколько потускнеет в своем значении, так как основной экономический и социальный эффект фронтира сказывается тогда, когда переселенец перестает переселяться.

История <границы> в социальном контексте - это трансформация естественной среды в среду социальную. Проблема границы - это не взаимоотношения человека и природы, а отношения людей в условиях девственной природы, при отсутствии инфраструктуры, институционально оформленных правовых, политических и социальных регуляторов.

Проблема освоения американского Запада и Сибири, помимо всего прочего, является проблемой этической. До самого последнего времени освоение - это хаотическая череда нерефлектируемых человеческих действий, всецело подчиненных экономической выгоде или императивам выживания. Колоссальные изменения происходили в материальной сфере, но почти ничего в духовной. Жизнь в суровых и полных опасностей условиях была сугубо материалистической и не способствовала генерация духовной энергии. Понятно, что природа этически нейтральна, но отношение к ней определяется этическими началами. Протестантская этика - это, прежде всего, этика обогащения и преуспевания, но не этика природы. Она амортизирует природные ресурсы и даже ландшафты в вещественный капитал, в предельном случае стремясь конвертировать в капитал денежный. На первоначальных этапах жизнедеятельности на новых территориях доминировала разрушительно-трудовая активность человека, а отнюдь не созидательная.

В Сибири, в отличие от американского Юго-Запада, не было крупных хозяйств латифундистского типа - ни патриархально-натуральных, ни коммерческих. Сибирь при этом была - по мировым масштабам - громадным вместилищем антисоциального элемента, что не могло не сказываться на всех сторонах сибирской жизни, и, возможно, оказывало еще большее влияние, нежели сибирская природа и соседство с аборигенами.

Более или менее крупные производственные начинания осуществлялись на основе принудительного труда, в форме простой кооперации. Добыча золота, производство свинца и меди основывались на подневольном труде мастеровых, приписных крестьян и ссыльнокаторжных. Фактор принудительности - хотя и в меньшей мере - сохранил свое значение и в годы советской власти. В основе <первоначального накопления> в Сибири зачастую лежали грабежи и разбои. Частнопредпринимательская практика осуществлялась отнюдь не по законам капиталистического рынка. В ней также преобладало принуждение-экономическое и внеэкономическое - и неэквивалентный обмен.

В скваттерстве, или вольнозахватном землепользовании, находила отражение архаичная ментальность, рассматривавшая собственность как продолжение личности собственника или коллектива собственников. Понятие собственности как самостоятельной сущности восторжествовало на американском Западе с принятием гомстед-акта. Окончательное утверждение этого понятия в массовом сознании происходит в процессе развития земельного рынка. В Сибири этот процесс развивался вяло, нединамично. Здесь право, прагматичное по своей природе, часто приходило в столкновение с традиционной народной моралью. Православная этика вообще не знает четкого выделения права. Отсюда неотрефлектированность этого понятия и аморфность в отношениях собственности.

На американском Западе укоренившееся ощущение частной собственности придавало форму всем социальным отношениям. В Сибири ссылка, каторга, лагеря катализировали хаос, препятствовали становлению отношений на основе собственности. Аморфность, инвайронментальная детерминированность элементарных действий не перекрывалась морфологичностью.

Одно из главных свойств границы - аморфность социальной организации. На американском Западе аморфность преодолевалась путем самоорганизации; в Сибири - путем распространения единой, сквозной, централизованной системы власти.

Заселение американского Запада и образование новых штатов происходило по принципу суверенизации, который лежал в основе отделения североаме-риканских колоний от Англии - старые штаты (метрополия) не могли посягать на права новых. Расширение Союза за счет вхождения новых штатов происходило на принципах общественного договора. На фронтире, по мере его продвижения, происходил переход от <владения> к <собственности>.

Централизованная модель власти существовала в России со времен принятия православия, так как именно византийская идея доминирования государства над личностью обеспечивала собирание земель и устраняла междоусобную рознь. Сибирь рассматривалась как единоличная собственность монарха, как его домен. В дальнейшем эта собственность несколько расщепилась (кабинетская, монастырская, казенная). Продажа Аляски - ярчайший пример распоряжения территорией и живущим на ней населением как личной собственностью. Русская община в Сибири не может рассматриваться как гражданский коллектив. Территориально-административные единицы, на которые делилась Сибирь, никогда и ни в коей мере не были субъектами права (до начала 90-х гг. XX в.).

Образуемые на Западе новые штаты входили в состав Союза по принципу суверенизации - на основе соучастия в общегосударственном суверенитете, сохранения большой самостоятельности во внутренних делах штата и значительных властных полномочий. Суверенитет реализуется через представительство, а федерализм - это способ распределения власти.

В России принцип <губернизации> сложился вследствие исторически обусловленных особенностей формирования русской государственности, а в дальнейшем - сложившейся формой государственной власти. К невозможности введения в Сибири федеративного принципа добавлялись и иные факторы - чрезвычайная удаленность, малочисленность населения, отсутствие интеллектуально и административно подготовленных людей, способных дать стимул процессу самоорганизации, отсутствие у населения привычки и способности к самоорганизации.

Критерием классификации фронтиров может служить как преобладающая форма хозяйственной деятельности, так и направления пространственного расширения. Можно выделять фронтир меходобывающий, горнодобывающий, скотоводческо-ковбойский - каждый из них имел свою ярко выраженную хозяйственную и пространственную направленность.

Первые русские экспедиции имели иной характер. Это были вооруженные, но не правительственные военные экспедиции, скорее, торгово-промышленные предприятия, имевшие целью извлечь самую непосредственную выгоду. Товаров для меновой торговли они с собой почти не имели и получить пушнину могли лишь путем самостоятельного промысла или прямого грабежа.

До того, как началось развитие капитализма в России, а не просто развитие рыночных отношений, Сибирь по способу эксплуатации в большей мере не была переселенческой колонией (по типу Канады, Австралии), а колонией в прямом смысле по типу испанских, азиатских и африканских колоний других держав. В этом очень существенное отличие Сибири от американского Запада. Коренные народы - при всех издержках - сохранились, а среди русского народа, вследствие ассимиляции, возникли особые этнические группы наподобие креолов.

Если - в порядке контрфактического моделирования - предположить, что крепостное право было бы распространено и на Сибирь, то процесс ее заселения, без сомнения, пошел бы быстрее. Но в том то и проблема, что крепостническое хозяйство (в силу природно-климатических условий и страшной удаленности от центра) в Сибири не могло утвердиться: объем прибавочного продукта был настолько невелик, а его производство требовало таких усилий, что землепашцу совсем не оставалось бы сил и времени, чтобы обрабатывать еще и барскую запашку. Сибирь в течение длительного времени не могла обеспечить себя хлебом.

На американском Западе и в Сибири была и аграрная проблема как общий фактор, характеризовавший социально-экономическое развитие, существовал и аграрный вопрос в его социально-политическом аспекте, обусловленном борьбой различных социальных слоев и их политических агентов за демократизацию аграрного законодательства или, напротив, за его консервацию. Аграрное освоение американского Запада и Сибири - это не частный и не региональный вопрос. В обоих случаях - это вопрос формирования национальных моделей экономики, в отношении американского Запада - это еще и вопрос развития европейско-американской (<атлантической>) экономической системы. Аграрная тема - это вопрос, переходящий в сферу конституирования национальных государств, получившего оформление в законодательно-правовом определении государственных границ. Как невозможно представить Соединенные Штаты без Запада, также невозможно представить Россию без Сибири. Но в отличие от американского Запада, Сибирь в течение четырех столетий после ее вхождения в состав русского государства была не столько передовой линией перманентно расширяющегося государства, сколько его глубоким подкармливающим тылом. Так, интеграция Сибири в общероссийские экономические связи благодаря проведению Транссиба имела и ряд негативных последствий для этого обширнейшего региона.

<Фронтирное воображение>, <предопределение судьбы> и иные, связанные с Западом констелляции, формировали ценностно ориентированное поведение, которое, в отличие от поведения спонтанного, обладает мощными креативными свойствами.

Культурный (социокультурный) фактор играл столь же важную роль, как и факторы природно-географические или экономические.

Американское движение на Запад происходило рамках нового восприятия времени, в контексте эпохи Нового времени, породившей поговорку <время-деньги>, - когда можно было быстро разбогатеть или достигнуть власти. В русском движении в Сибирь рамки динамичного времени хронологически оказались очень узкими - это период первоначального пушно-мехового промысла и золотодобычи. Основная масса поселенцев находилась в объятиях архаичного, почти недвижного, времени, и новое, обширное пространство слабо влияло на восприятие времени.

Ф.Дж. Тернер - не только основоположник теории границы, но и автор секционной теории. Секция, по Тернеру, - это физико-географическая область с определенным укладом хозяйства и особым психическим складом населения. Теория борьбы <динамически расширяющихся секций> дополняла теорию <расширяющейся границы>.

В отношении Сибири уже широко применяется тернеровская теория <подвижной границы>. Но пока неизвестны случаи применения к Сибири секционной теории, хотя с большой долей вероятности можно предсказать, что в ближайшее время такие попытки будут сделаны или в контексте общей теории федерализма, или в рамках недавно возникших дисциплин регионоведения и регионологии, или в связи этногеополитическими проблемами. Применить тернеровскую теорию секций к Сибири можно только с очень большой натяжкой, так как сложно выделить морфологическую специфику ее регионов. Колонизационный поток в Сибирь в сравнении с иммиграционными потоками в Америку и колонизационными потоками на американский Запад был весьма однородным во всех отношениях - национальном, религиозном и даже социальном. Старообрядцы общей картины не меняют; природный фактор в своих самых существенных проявлениях является общим для всей Сибири.

Принято считать, что сепаратизм имеет место в империях или полиэтнических государствах. Американский сепаратизм - яркий пример того, как сепаратистские тенденции проявляются в период формирования национального государства, а его носителями становятся не этносы, а <секции>.

Американский федерализм считается образцом: сильная федеральная власть сочетается с большими полномочиями штатов.

Современные апологеты сибирского областничества делают упор на <особый тип сибиряка> и намекают, ссылаясь на основополагателей движения, что областничество было выражением национального движения. Понятие <сепаратизм> использовали сибирские областники в пору расцвета своего движения. Областничество не являлось общественным и тем более политическим движением. Это было своего рода <диссидентство> среди сибирской интеллигенции, совпавшее, а отчасти порожденное общим подъемом демократических и либеральных настроений первой половины 60-х годов XIX в.

Самостоятельное государственное существование Сибири и морфологически и функционально было невозможно. Североамериканские колонии решили добиваться независимости не потому, что угнетались метрополией, а потому что ощутили свою способность обойтись без нее.

В последнее время в обиход, по известным обстоятельствам вошло - даже в название диссертаций - понятие <сибирский федерализм>. Очевидно, что никакого научного смысла это обозначение не имеет. Федерализм не может быть введен в каком-нибудь одном, хотя и весьма обширном, регионе страны и не введен в других. При унитарной форме власти разговоры областников о том, что теперь обозначается как <сибирский федерализм>, были лишены всякого смысла, прежде всего в силу отсутствия более или менее развитой политической культуры, навыков самоуправления и просто сколько-нибудь административно подготовленных людей. <Теория сибирского федерализма> - представленный областниками эклектический набор формул - это не федерализм, а самый заурядный партикуляризм, имевший целью увековечить изолированность Сибири и консервацию архаичных социальных и культурных отношений. Изживание Сибирью ее колониального статуса и эмансипация могло быть достигнуто не на путях культурной и экономической изоляции, а, напротив, путем интеграции в общероссийскую экономическую и социокультурную систему.

Российская <граница> принципиально отличалась от американской <границы> (<фронтира>). Американский <фронтир> - это постоянное движение на новые территории гражданских вооруженных людей, формально никак не связанных с государством. Русские южные и восточные границы - это в самом полном смысле рубеж, цель которого воспрепятствовать вторжению в пределы империи представителей других народов.

Существует закономерность, действующая с неумолимостью экономического закона: вместе с капиталами мигрирует рабочая сила. Немалые капиталы потребуют немалого количества рабочих рук, которых в Китае с его уже почти полутора миллиардным населением в избытке. Проблема освоения Сибири, таким образом, превращается в проблему развития производительных сил Китая, в метод преодоления огромной перенаселенной державой энергетического, сырьевого и даже пространственного дефицита, в способ создания для растущего населения новых рабочих мест.

Доходы, которые надеется получать Россия от предполагаемых операций, могут стать разновидностью фиксированной ренты. Как и любая рента, она будет тратиться на текущие расходы, а колониальное положение Сибири незаметно перейдет из переходного в статусное, которое будет продолжаться до тех пор, пока не будут вычерпаны и выкачаны невозобновляемые запасы сырья. Затем последует деградация, которая станет необратимой. Громадную территорию придется продавать на международных аукционах малыми кусками, которые еще смогут сохранить некоторую ценность. Б

Экспансия мехового фронтира в Сибири и в Северной Америке происходила более или менее одновременно. Это объяснялось сходством - почти идентичностью - ареалов меходобычи, почти равнозначной (трудно) доступностью, аналогичными способами транспортировки мехов и предметов обмена, общими или однотипными рынками сбыта и, наконец, наличием общего - хотя и не равного по значению - финансиста (Англия, Голландия).

В Северной Америке все факторы (объективные и субъективные) действовали в одном направлении: создать поприще для экспансии капитализма, не обремененного пережитками прежних экономических укладов и условностями <старой> Европы. Капитализм в Америке начинался сразу. Это была эстафета. Точкой отсчета американского старта (take-off) был самый "продвинутый" европейский уровень и в области производственных отношений, и в технологиях, и в сфере ментальности.

"Подвижная граница" делала американцев хищниками, но она не сделала их лодырями. Щедрая природа приучила их к мысли, что меньшим количеством труда можно получать большую прибыль. Это убеждение приобрело свойства "хозяйственного императива". В Европе у предпринимателя под рукой всегда была "резервная армия труда". Он мог получать прибавочную стоимость, увеличивая долю переменного капитала. В Америке, и тем более на Западе, такая возможность отсутствовала. Фермеру и иному предпринимателю, еще до того, как исчезла возможность постоянно перемещаться на новые земли, приходилось часть прибавочного продукта превращать в постоянный капитал, т. е. повышать органическое строение капитала. Фермер мог оставаться непосредственным производителем (что ни в коей мере не исключало применения наемного труда), но благодаря увеличению объема прибавочного продукта и вследствие увеличения суммы овеществленного капитала его прибыль увеличивалась, и он мог осуществлять уже не простое, а расширенное товарное производство, его накопление превращалось в капиталистическое. Изживание черт "придатка" и "периферийности" наглядно выражалось в том, что на Западе средняя норма прибыли (т.е. и в аграрном, и добывающем, и промышленном секторах) была выше, чем на Востоке, не говоря уже о Европе. При оценке динамики первоначального американского капитализма следует, конечно же, иметь в виду громадную долю иностранных, в первую очередь английских, инвестиций.

Если для Америки Запад был основным направлением территориального расширения государства, то для России со времен Ивана IV главным направлением было западное, а затем еще и юго-западное. Людские и материальные ресурсы Россия использовала, прежде всего, на продвижение к западным и южным морским коммуникациям. По сравнению с трехсотлетней историей американского продвижения на Запад и колонизации континента присоединение Сибири - с учетом колоссальных пространств и физических возможностей их преодоления - было едва ли не единовременным актом. В дальнейшем России не пришлось прилагать сколько-нибудь значительных усилий (по крайней мере, до конца XIX в.), чтобы оборонять эту территорию, и еще меньше внимания Россия обращала на ее хозяйственное развитие.

В истории русского продвижения на Восток и американского - на Запад можно выделить несколько "фронтальных прорывов". В отношении Сибири - это само "покорение", выход в течение нескольких десятилетий к Тихому океану, второй "прорыв"-столыпинские переселения и, наконец, - уже в советское время - создание угольно-металлургической и энергетической базы на востоке страны. В отношении американского Запада - это колонизация Северо-Западной территории в первые десятилетия XIX в. и экспансия плантационного рабства, пересечение континента и заселение Тихоокеанского побережья и, наконец, реализация гомстед-акта.

Геополитическое значение Сибири с течением времени усложнялось тем, что в комбинацию с географий и политикой стала входить проблема этносов. К настоящему моменту положение Сибири в глобальном пространстве актуализируется в этногеополитической проблематике. В этой связи можно высказать предположение: хотя уже существуют весьма убедительные данные этнологии, что в Сибири, если иметь в виду <старожилов>, продолжался процесс антропогенеза, Сибири свойствен иной антропологический субстрат даже по сравнению с центральной Россией, не говоря уже об Америке; ассимиляция имела, в частности, следствием образование субэтносов.

Сходство Сибири и американского Запада скорее функциональное, нежели морфологическое. Сходство не может определяться только наличием идентичных элементов. Функциональное значение явления определяется не просто наличием сходных элементов, а способом их сочетания между собой, и, следовательно, может быть не просто другим, но и противоположно направленным. Так, вложение капиталов в колониальную экономику при одних условиях становится фактором развития и процветания, при других-ведет деградации и упадку.

На российском <рубеже> подданническая идентичность сохранялась и даже обострялась, на американском <фронтире> привязанность к оставшимся за спиной атрибутам государственности ослабевала, прежняя идентичность затуманивалась, становилась расплывчатой.

В механизме стимулов или реакций при движении евроамериканцев на запад и русских на восток религиозный фактор играл заметную роль, но едва ли следует считать, что религия даже в отдельные периоды представляла собой первичный институт. В отношении Сибири попутно можно высказать предположение о наличии языческо-христианского синкрезиса, причем языческое иногда доминирует, а христианское становится оформлением. Американский Запад и Сибирь благодаря отсутствию регламентирующих правил государства и условностей <цивилизованной> жизни, налагавших многочисленные табу, становились прибежищем специфических религиозных практик - мормонства и хлыстовства.

И американский Запад, и Сибирь требовали включения особых адаптивных механизмов, механизмов выживания. Но для жизни в Сибири нужен был намного более мощный адаптивный ресурс.

Главный фактор, обусловивший коренные различия социально-экономической эволюции Сибири и американского Запада, заключался в том, что Сибирь очень долгое время оставалась в стороне от влияния промышленной революции. Промышленная революция в Европе (Англии) на Сибирь не повлияла.

Российская колонизация была преимущественно моноэтнической (украинцы и белорусы в социально-культурном плане не очень значительно отличались от переселенцев-великороссов). В Америку прибывали люди разных национальностей и разных конфессий. Они были носителями резко отличавшихся друг от друга социально-культурных типов. Взаимодействие и взаимообмен разнородных культурных потенциалов в <плавильном котле> стимулировали социально-экономическую динамику.

Таким образом, главным научным выводом [6] является следующее. Основное различие между Сибирью и американским Западом состоит в разных природно-климатических условиях и географическом положении; другое - в базовых основаниях движения на новые территории.

В отличие от связей Европы с Америкой, связи центральной России с Сибирью в силу географических условий встречали большие препятствия. Понятно, что это не могло не оказать существенного влияния на заселение и экономическое развитие отдаленного края. Русская колонизация восточного направления пошла в места еще более неблагоприятные, нежели сама метрополия.

Многочисленные примеры показывают, что попытки копировать то, что было где-то и когда-то, оказываются деструктивными. Деструкция является следствием того, что условия, в которых эксперимент мог бы иметь успех, утрачены безвозвратно. Никакого <сибирского фронтира> быть не может, потому что <фронтира> больше не будет нигде и никогда.

Крупномасштабная колонизация Сибири началась тогда, когда в международном разделении труда сельское хозяйство отходило на второй план. По этой причине Сибирь не смогла занять места сколько-нибудь сходного с местом американского Запада в международном разделении труда. Но значение источника первоначального накопления она продолжала иметь и в социалистическую эпоху.

Фронтир преодолевает свое <пограничное> (колониальное) состояние тогда, когда социальная среда, как основополагающая система воздействий на человеческие коллективы со свойственным ей набором интегративных функций, заменяет естественную среду, и бывшие фронтирные регионы становятся частью метрополитенских районов. При этом ситуативность (например, конфликты по поводу распределения власти) в момент изживания фронтирных черт, т.е. изменение характера взаимодействия различных элементов социальной системы в сторону преобладания тех или иных элементов, становится не аномалией, а функцией самой социальной системы. Возникающая на новых территориях социальная организация не просто создает набор функций, а формирует иерархию функций, подчиненную доминирующему ключевому началу - культурному (ценностному), социальному, экономическому, политическому и т.д. При этом сохраняется функциональное единство культурного, социального и личностного уровней социальной организации.

В отношении Сибири еще предстоит определить, происходит ли здесь процесс формотворчества с возникновением чего-то нового, или мы имеем дело с монотонно повторяющимися явлениями или даже с процессом деградации.

На Западе бинарная система <метрополия-колония> была саморегулирующейся системой, у нас - это система, которую регулировали.

Это движение - русских на восток и американцев на запад - было не только движением людей в пространстве и расширением хозяйственных укладов; оно представляло собой также экспансию универсальных культурных систем: религии, языка, форм сознания и восприятия мира.