4. Роль Сибири в региональной политике России в исторической ретроспективе и в современных условиях

В рамках научного направления <Проблемы российской государственности в контексте особенностей Сибири>, в частности, проведено фундаментальное монографическое исследование [12], представляющее из себя разносторонний исторический анализ процессов становления взаимоотношений между центром и периферией в Российской империи, их эволюции, попыток модернизации и консервации. Хотя [12] и посвящена анализу эпохи раннего имперского регионализма, она может способствовать пониманию происходящих в современной России изменений во взаимоотношениях между центром и субъектами Федерации, а в конечном итоге, выработке оптимальной модели государственной региональной политики.

Субъекты Российской Федерации, так или иначе, были вплетены в единый хозяйственный комплекс и территориальное пространство государства. Однако, последнее складывалось на протяжении длительного периода. Со времени образования Древнерусского государства и вплоть до конца XIX в. отмечается расширение территории России, сопровождающееся включением в ее состав новых окраинных земель, заселенных зачастую нерусскими народами. Так было на Кавказе, в Польше, Сибири, Дальнем Востоке... Разумеется, понятие "окраина" менялось. Признавалась как бы его изначальная историчность, временное значение. Однако на всех этапах формирования территории России и организации последующих хозяйственного освоения, политического взаимодействия с вновь присоединенными землями, перед российским правительством в качестве одной из важнейших стояла задача организации местного управления и административного устройства в соответствии с нуждами и потребностями империи. Поэтому изучение исторического опыта организации взаимоотношения центра и периферии в области управления и административного устройства приобретает несомненную общественно-политическую актуальность и практическую значимость.

Объектом исследования [12] является система государственного управления окраинами Российской империи в ее важнейшем административном аспекте, который рассматривается на примере Сибири, Польши, Финляндии, Кавказа. Основное внимание уделяется изучению административной политики правительства на территории бывших Енисейской, Иркутской губерний, Забайкальской и Якутской областей в границах середины XIX в. Эти губернии, области и народы, их населяющие, были тесно связаны между собой общностью социально-экономического и политического развития в составе России, этнографическими, культурными и иными традициями. По существу, основное направление политики правительства в этом регионе было характерно и для всех сибирских окраин империи.

В хронологическом отношении работа [12] охватывает период с конца XVIII в. до 60-х гг. XIX в. Это было время, когда Сибирь интенсивно втягивалась в орбиту общероссийских хозяйственных, политических и иных связей. В условиях усиливающегося с конца XVIII столетия кризиса феодально-крепостнической системы, дальнейшее функционирование единого хозяйственного механизма порождало общие тенденции социально-экономического и политического развития России и Сибири, находившие конкретное выражение в преобразованиях государственной машины и социальной политике Александра I и 30-летней эпохе царствования Николая I.

Административная политика правительства на восточных окраинах империи в этот период характеризуется разработкой региональной модели управления (преобразования 1822 г. М.М.Сперанского) и ее реализацией, а в конечном итоге - и первыми попытками трансформации <Сибирского учреждения>, связанными с именем и деятельностью Н.Н.Муравьева (впоследствии графа Амурского)

Взгляд на историю сквозь политику также правомерен, как и через призму экономики, культуры, религии и т.д. Политика, как известно, многогранна. Каждый из ее аспектов экономический, административный, религиозный и др. - имеют самостоятельный предмет изучения. Исходя из определения методологии, как системы принципиальных подходов исследователя к теме, подчеркнем, что предмет исследования, в данном случае - административная политика на окраинах империи - имеет четко обозначенный контур - окраины, и вполне определенный элемент внутреннего содержания. Эволюция форм государственного управления и устройства структур власти, реформ и реформизма, действий и результатов - вот важнейшие составляющие предмета административной политики.

Изучение управленческой и административной политики на окраинах потребовало и нового теоретического осмысления ряда понятий и терминов, и, прежде всего, самого термина <окраина>.

В российской административной практике XV - XVI вв. под окраинами понимались <порубежные> земли. Постсоветская историография постепенно отходит от Ленинского определения окраин, а все больше оперирует понятием <фронтир>. Концепция определяющего влияния фактора границы, рубежа в истории появилась к концу XIX в. в США. Современные исследователи вкладывают в нее различное содержание, трактуя подчас как границу между заселенными и незаселенными территориями. В современных исследованиях концепция <фронтира> широко используется для изучения различного круга проблем по истории внешней политики (фактор <новых рубежей>), истории города и т.д. Теорию <фронтира> пытаются развивать, выявляя общие и особенные черты в процессе освоения Североамериканского континента и Сибири (см., например, [6]).

Однако история освоения окраин в Российской империи вовсе не сводится к проблемам земледельческой колонизации, колониальной эксплуатации. В истории России немаловажное значение играл и процесс интеграции окраинных земель в единое административное пространство и общероссийский хозяйственный механизм. Поэтому представляется, что уже высказанные в литературе суждения об окраинах должны быть в теоретическом плане дополнены понятием <центр>-<периферия>. Ознакомление с конкретной стороной взаимоотношений центра с периферией свидетельствует о том, что в каждом отдельном случае набор признаков, попадающих под понятие <периферия>, был сугубо индивидуален. Таким образом, подчеркнем, что <окраина> - понятие не только экономическое, политическое, но и географическое, исторически сложившееся пространство. Это пространство может иметь отличное от центра, иных периферийных территорий административное устройство, особенности в экономическом развитии, этническом составе населения, его менталитете и т.д.

Интерес к проблемам внутренней политики России начала XIX в. в отечественной историографии возник в середине прошлого столетия, когда проблема проведения буржуазных реформ со всей очевидностью была поставлена всем ходом социально-экономического и политического развития государства. Однако вопросы управления и правового статуса окраин империи в этих общих работах освещались весьма фрагментарно. Однако, интерес правящих кругов к окраинам, практические задачи по организации управления ими, породили официальное направление в историографии темы.

В дооктябрьский период тема окраинной политики российского правительства привлекла внимание авторов различных идейных течений. Досоветскими исследователями были введены в научный оборот некоторые нормативные и делопроизводственные источники, мемуары, документы эпистолярного жанра, высказаны общие замечания об окраинной политике и намечены некоторые подходы к теме. На примере Восточной Сибири интересующие нас вопросы затрагиваются, в основном, в связи с личностью М.М.Сперанского, в меньшей степени Н.Н.Муравьева, Сибирь выступает у этих исследователей, прежде всего, полем для приложения реформаторских усилий высокопоставленных администраторов, а не объектом исследования.

Представители отечественной российской, советской, постсоветской историографии и иностранные исследователи, занимающиеся вопросами окраинной политики в Сибири, сосредоточили свое внимание на изучении административных реформ М.М.Сперанского (достаточно подробно описан ход и результаты его ревизии), гораздо в меньшей степени - Н.Н.Муравьева, высказали общие замечания о сибирской администрации предшествующего периода.

Применительно к западным окраинам России интерес исследователей привлекали, главным образом, нормативные акты, на основе которых осуществлялась управленческая политика в Финляндии и Польше. Более полно изучена административная политика на Кавказе. Однако предметом комплексного изучения окраинная политика в ее важнейшей административной сфере до сих пор не была. Целый ряд важных проблем таких, как вопрос о месте окраинной политики в системе внутренних мероприятий самодержавия, ее вариантах и факторах, их определяющих, требует специального анализа. [12] - это исследование административной политики российского правительства на окраинах империи и компаративный анализ общих и специфических черт этой политики.

Российская модель управления окраинами формировалась и развивалась параллельно с процессом складывания территории государства. В первой половине XIX в. в числе исторически сложившихся существенных особенностей России следует отметить ее гигантскую территорию, объединяющую два континента - Европу и Азию. В отличие от многих единых государств в Европе, которые складывались и развивались как государства мононациональные, Россия всегда была многонациональной. Роль объединителя различных народов в одном государстве сыграл русский народ.

Региональные особенности управления отдельными, подчас весьма разнообразными территориями огромного государства, вырабатывались правительством по мере вхождения этих территорий в состав России и упрочения власти и авторитета центрального правительства. Известный отпечаток на этот процесс накладывали и субъективные взгляды государственных деятелей каждой эпохи.

Здесь следует отметить, что понятие <окраина> давно присутствует в российской административной практике, однако внутреннее содержание его постоянно менялось. По мере завершения объединения русских земель в конце XV -начале XVI вв. Москва все отчетливее понимает, что управлять обширным государством с помощью архаичных институтов и учреждений становится невозможным. Становление и укрепление самодержавия повлекло за собой изменения во внутренней политике, направленные на ликвидацию остатков былой самостоятельности некоторых пограничных и окраинных территорий.

В последующий период русской истории в XVII в. в условиях совершенствования модели управления и усложнения функций государственного аппарата, стремлении к политическому единству огромного, но весьма разнообразного по характеру социального устройства и этническому составу населения государства, во внутренней политике правительства можно отчетливо наблюдать тенденцию к административно-финансовой унификации, и в то же время, необходимости учета территориальных и национальных особенностей окраин империи.

Первая половина XIX в. была отмечена дальнейшим увеличением территории Русского государства. В течение этого периода времени к России отошли почти все Закавказье (без Аджарии и Батума), Финляндия и значительная часть Польши. За счет этих приобретений территория Российского государства увеличилась примерно на 1/5 часть и достигла почти 18 млн. квадратных верст. При этом общая численность населения страны превысила к середине XIX в. 70 млн. чел.

Конечно, не все приобретенные за это время территории имели для России равное стратегическое и экономическое значение. Присоединением Сибири к Российскому государству собственно закончилось формирование его территории и начался процесс имперского строительства. Несмотря на отличие типов окраин и колоний, в каждом отдельном случае руководство страны пыталось учитывать опыт своей деятельности в конкретном регионе. Имперские амбиции толкали сановный Петербург на введение общероссийской системы управления на вновь присоединенных территориях. Это вело к быстрому и, как казалось, окончательному закреплению окраинных земель в составе империи и как следствие, повышению международного авторитета правящей династии.

При выработке доктрины окраинной политики правительство пыталось руководствоваться тремя принципами: увеличение налоговых поступлений, удобство управления и безопасность границ. Однако реализация только одного из названных принципов - доходности края - применительно к столь различным по уровню экономического развития и другим параметрам территориям, как Польша и Сибирь, Кавказ и Финляндия, со всей очевидностью свидетельствовала о невозможности проведения единых мероприятий. Применительно к Сибири единство взглядов проявлялось лишь в понимании значения переселения служилого и земледельческого населения в Зауральский край как основного средства обеспечения военно-стратегического присутствия России на Востоке.

Таким образом, в первой половине XIX в. правительство не смогло выработать универсальную модель управления окраинами. Политика унификации этой системы наталкивалась на неприятие и явную оппозицию противников такого подхода. На практике самодержавие было вынуждено учитывать различное геополитическое и экономическое значение окраинных территорий для судеб государства. Исходя из этого, понимались и определялись конкретные подходы к организации управления и административного устройства окраин империи.

Поскольку многие мероприятия правительства в области управления и административного устройства на востоке страны в немалой степени были связаны с происходившими (и предполагавшимися в недалеком будущем) изменениями в экономике, главным источником роста русского населения Восточной Сибири в ХVII - начале ХVIII вв. было государственное переселение.

Развитие экономической жизни Сибири, как городской, так и сельской, стимулировалось торговым движением, которое шло из России в Сибирь, далее в Китай и в обратном направлении по Московскому тракту и сибирским рекам.

Таким образом, в первой половине XIX в. наблюдается интенсивное втягивание экономики Восточной Сибири в систему общероссийских хозяйственных связей. Интенсивное развитие в крае золотодобычи, которая к 50-м годам XIX в. обеспечивала 80 % добываемого в России <желтого металла>, значительный доход государственной казны от постоянно увеличивающейся торговли с Китаем через Кяхту, рост численности населения, дальнейшее продвижение его на восточные и южные рубежи не могли остаться незамеченными правительством. Отмеченные изменения требовали от правительства не только их констатации, но и конкретных действий по управлению ситуацией. Это находило выражение в различных мероприятиях первой половины XIX в., в том числе и административных, приспособлении системы управления к изменяющейся экономической ситуации.

Присоединив Сибирь к Российской империи, правительство занялось вопросами организации управления новыми территориями. На восточную окраину была распространена общероссийская система административно-территориального деления и управления. В то же время, на политику центральной власти оказывали определенное влияние особенности геополитического положения региона (огромная территория с низкой плотностью населения, пограничное положение, постоянный приток новых жителей из европейской части страны и пр.), которые не учитывать было невозможно. Следствием этого стали частые перемены в политике государства по отношению к этому краю. Стремясь максимально унифицировать, в соответствии с общероссийской системой, управление этой территорией, самодержавие, с одной стороны, пыталось игнорировать сибирскую специфику, а с другой - соглашалось с доводами воевод, а позднее - губернаторов о необходимости учета особенностей последней.

К концу второго десятилетия XIX в. правительство пришло к пониманию, что проблема восточной окраины заключается не только в личных качествах ее администраторов, но и в самой системе сибирского управления. Вследствие этого императорский Петербург принимает решение о необходимости ее реформирования.

Первая треть XIX в. в области государственного строительства характеризовалась целым рядом важных направлений административной деятельности российского правительства. Одним из них стала организация управления окраинами империи, поиск их оптимального устройства и организации местного управления. Важным направлением деятельности правительства стала кодификация российского законодательства. Главную роль в этом процессе играл выдающийся государственный деятель М.М.Сперанский.

Сибирская реформа 1822г. явилась первым опытом Российского регионального законотворчества. Преобразования Сперанского в значительной мере учитывали особенности геополитического положения восточных окраин империи. Проведение реформы в жизнь подчас наталкивалось на ее непонимание, а иногда и откровенное саботирование местными чиновниками.

В 40-50-х гг. XIX в. сложный и динамичный процесс интеграции Сибири в систему общероссийских политических, экономических и иных связей оказал непосредственное воздействие на трансформацию правительственных взглядов на задачи административной, экономической и национальной политики на востоке. С одной стороны, блеск первых пудов сибирского золота заставил правительство по-новому взглянуть на зауральский край и возродил надежду на неисчерпаемость богатств Сибири. С другой - резкое сокращение поступления налогов потребовало энергичных мер для приведения налогового режима (сложившейся ситуации) в соответствии с нуждами и потребностями императорского кабинета.

Поэтому не случайно, что 40-50-е гг. ознаменовались активными попытками правительства по поиску и разработке оптимальных, с точки зрения самодержавия, вариантов государственной политики в регионе. Это нашло яркое воплощение в комплексе различных (жандармских, министерства государственных имуществ, сенаторских) ревизий этого периода.

Чиновничество время от времени представляло проекты по исправлению недостатков в административном устройстве региона, и проблемы его управления активно обсуждались на всех уровнях. Однако, несмотря на многочисленные попытки, корректировки и даже отмены ряда положений "Учреждения" 1822г. во второй четверти XIX в. оно, в основе своей, оставалось практически неизменным. Правительство строго следовало курсу незыблемости "Сибирского Учреждения".

Важной составной частью административной деятельности Н.Н.Муравьева в Сибири стала разработка проектов и реализация программ по закреплению в составе России Дальневосточных территорий. Однако эти грандиозные замыслы были только частью айсберга. Не менее важная задача заключалась в создании на этих территориях такой системы управления, которая смогла бы, прежде всего, прочнее увязать этот отдаленный край с Россией. Эти же цели преследовали административные мероприятия Муравьева в губерниях Иркутской и Енисейской, в областях Забайкальской и Якутской.

Сибирская деятельность графа Амурского полностью соответствовала духу николаевского времени: справедливо критикуя Сперанского за чрезмерное развитие "бумажного дела", Муравьев боролся за восстановление "настоящей администрации", опирающейся на личное доверие монарха. Доверие, ценимое выше закона.

Нельзя также не заметить, что в административной практике Н.Н.Муравьев-Амурского четко прослеживалось стремление учесть своеобразие геополитического положения восточных окраин России. Регионализм, причем подчас весьма продуманный и перспективный, находил свое выражение как в ряде частных предложений, так и в концептуальных программах. Это свидетельствовало о том, что в тот период времени российское правительство, в лице его региональных администраторов, сохраняло способность к гибкости и умело находить оптимальные, с точки зрения государства, подходы к решению внутри - и внешнеполитических задач.

Правительственная политика в отношении окраин империи в первой половине XIX в. формировалась и развивалась как составная часть внутренней политики самодержавия в целом. Для ее понимания очень важен региональный подход. Для восточных окраин России это замечание имеет первостепенное значение, ибо только в таком контексте представляется возможным выявить общие и особенные тенденции региональной политики в огромном по территории, пестром в этническом и социальном отношении крае.

Стержнем политики империи в отношении Сибири во второй четверти XIX в. стала реализация основных положений реформы М.М.Сперанского. Однако усилия столичных властей в этом направлении нередко наталкивались на непонимание, а подчас и откровенный саботаж местного чиновничества. Именно поэтому реализация реформы шла с трудом, введение новых уставов затягивалось. Большая часть замечаний исходила от представителей высшей сибирской администрации, настаивавших на расширении своей компетенции. Предпринимались попытки пересмотра системы государственных институтов, созданных М.М.Сперанским. Тем не менее, на этом историческом отрезке времени <сибирское учреждение> осталось практически без изменений.

К середине XIX в. имперский Петербург приходит к пониманию необходимости пересмотра всей системы сибирского управления. В значительной мере этому способствовали сенаторские ревизии (Б.А.Куракина, В.И.Безродного, И.Н.Толстого, Н.Н.Анненкова), ревизии государственных имуществ того периода и практические замечания в адрес предшествующей правительственной политики в отношения Сибири, высказанные Н.Н.Муравьевым. Перемены во взглядах на Сибирь были обусловлены также изменением социально-экономического положения региона, развитием в нем золотодобычи и увеличением ссылки; активизацией внешней политики России на Дальнем Востоке и недостаточных эффективностью реформ 1822г.

Создавая новые административно-территориальные единицы по проектам Н.Н.Муравьева, правительство все дальше отходило от принципов "Учреждения" 1822г., усиливая единоличную власть генерал-губернаторов, губернаторов и концентрируя в их руках местное управление.

Н.Н.Муравьев, в противоположность М.М.Сперанскому, был сторонником личного начала в управлении. Он боролся за власть, опирающуюся на личное доверие монарха, ценимое превыше закона. Эта линия поведения определялась самой сутью имперской системы управления государством времен Николая I.

Окраинная политика российского правительства формировалась и развивалась как составная часть внутренней политики империи в целом. Ее неотъемлемыми составляющими были экономическая, религиозная, фискальная и другие направления политики. Однако, стержнем всего правительственного курса в отношении окраин империи была политика в области управления и административного устройства.

Ее значение особенно возрастало в периоды начальных этапов закрепления вновь присоединенных территорий, поскольку именно административные мероприятия, по убеждению правительства, могли дать быстрый и желаемый феодальному государству результат. По мере складывания единого хозяйственного организма, усиления взаимовлияния центра и периферии, возрастало значение других направлений внутренней политики, в том числе экономических. Однако не подлежит сомнению единство целей внутренней политики правительства как в Европейской России, так и на окраинах государства, которая всегда была направлена на укрепление принципиальных основ империи.

На всех этапах разработки окраинной политики в ней присутствовал управленческий и административный аспект, но решался он по-разному. В основе дифференцированного подхода правительства к окраинам Европейской и Азиатской России лежали особенности геополитического положения конкретного региона, такие, например, как экономическое развитие, природно-климатические условия, этнический и религиозный фактор, пограничное положение, сословный состав населения и т.д.

Сибирь со времени присоединения к России стала объектом эксплуатации, организованной самой центральной властью.

На протяжении XVIII и XIX столетий для управления и административного устройства Сибири характерна дальнейшая централизация, что вызывалось политическими и финансовыми интересами самодержавия.

Дальнейшее развитие исследований по данной теме предполагает обращение к истории административного деления и государственного управления имперской России (СССР), что в современных условиях коренных преобразований многих общественных и государственных институтов является научно актуальным и практически необходимым. Игнорирование исторического опыта нередко приводит к недоучету российской специфики и повторяемости ошибок прошлого. В начале исследований особенно важной является выработка единой методологии, сущность которой можно сформулировать следующим образом: рассматривать основные направления правительственной политики в Сибири с позиций общего и особенного. Такой подход позволяет принципиально поиному анализировать все аспекты современной проблемы взаимоотношений центра и периферии как в сфере экономических, так и социально-политических отношений. При изучении и прогнозировании развития административной политики очень важен региональный подход, который позволяет в таком огромном регионе как Сибирь, очень пестром по социальному, национальному и конфессиональному составу населения, выявить возможное многообразие форм и методов государственной организации управления и, в то же время, не обеднить наше представление о региональной специфике процесса реформирования.

На всех этапах реформирования административной системы как в исторической ретроспективе, так и на современном этапе наблюдается неоднозначность подходов различных общественно-политических сил, различия в понимании целей и задач реформ, последовательности их проведения в центре и регионах. Очевидной является необходимость продолжения поиска оптимальной модели административно - территориального устройства региона и разграничения компетенции высших, центральных и региональных учреждений во властной вертикали управления. Большое значение для развития исследований по данной теме сыграл семинар <Административное и государственно-правовое развитие Сибири XVII-XXI веков>, проведенный Иркутским МИОНом 12-13 ноября 2002 г. [см. 13]. Предполагается издание научных материалов данного исследования, основная проблематика которых: областничество, регионализм, географические, административные и ментальные границы Сибири; административно-политическое устройство Сибири XYII - XX веков; сибирские ландшафты: проблемы административного и экономического районирования Сибири накануне XXI века.

Интегрированный, междисциплинарный подход к анализу сложных и противоречивых явлений имперской политики позволяет отчетливее представить особенности функционирования государственного механизма в историческом пространстве России и подойти к разработке научно обоснованной, в определенном смысле оптимальной, модели государственной региональной политики.

Обозначенную проблему можно условно расчленить на ряд крупных блоков: место и роль Сибири в составе российского государства (окраина или колония), формирование концепции российского федерализма (регионализма) и опыт инкорпорации региона в общероссийское пространство со стороны местного общества.

Колоссальные размеры и многонациональный характер Российской империи обусловили, с одной стороны, формирование концепции отечественного федерализма (регионализма), а, с другой, - дали толчок попыткам ее реализации. Областничество, как одно из наиболее заметных движений региональной интеллигенции, существенно эволюционизировало, развивая концепцию территориальной самостоятельности Сибири во главе с областным (региональным) представительным органом - областной думой, наделенной комплексом полномочий, аналогичных компетенции штата в федеральной системе США.

Вопрос о пространстве Сибири на географических, административных и ментальных картах не так прост, как может показаться на первый взгляд. Административное деление зачастую не совпадало с географическими границами сибирского региона, а образы Сибири приобретали расширенное символическое восприятие. Картографирование и конструирование географического, административного, экономического и ментального пространства Сибири составляло основу имперской географии власти. В ходе исторического развития Российской империи на ее огромном и многообразном географическом пространстве сложились большие территориальные общности - регионы, заметно выделяющиеся своей индивидуальностью, имевшие существенные отличия в социально-экономическом, социокультурном и этноконфессиональном облике, что закреплялось определенной региональной идентификацией. Под регионом в данном случае понимается не политико-административное, а историко-географическое пространство. Отдельные регионы в силу их специфики (времени вхождения в состав империи, географических и природно-климатических факторов, удаленности от имперского центра, этнического и конфессионального состава населения, уровня социально-экономического развития, влияния внешнеполитического окружения) представляли разные варианты протекания имперских процессов. Междисциплинарный подход в изучении территориальной организации общества, предполагает взаимодействие исторического (временного) и географического (пространственного) аспектов темы с позиций комплексного исследования временной динамики эволюции и трансформации империи.

Одним из таких историко-географических регионов является Сибирь. Важнейшей особенностью функционирования региональной власти в Сибири XIX - начала XX вв. было отсутствие четкой грани между внешней и внутренней политикой, незавершенность процесса оформления государственных границ, подвижность внутренних административных границ. Границы в условиях Сибири носили специфические фронтирные черты подвижной зоны закрепления и освоения. Долгое время (как в случае между Российской и Китайской империями, например) межимперская территория имела характер буферной полудикой территории, населенной редким кочевым населением. Интерпретация региона постепенно усложнялась с расширением, как внешних имперских границ, так и нарастанием внутренних политических и управленческих задач, управленческой специализацией и дифференциацией. Разреженность военных и административных центров при слабой заселенности русскими создавала опасную геополитическую ситуацию, усиливало значение физико-географических преград, которые должны были восполнить военные и управленческие лакуны на границе. Империя была обречена обращать на окраины больше внимания, нежели на центр, потому что именно на периферии лежали ее основные заботы о безопасности (внутренней и внешней), именно там конкурируя, империя соприкасается с себе подобными.

Но всякая административная, а тем более государственная граница, будучи однажды проведена, имеет тенденцию сохраняться, увековечиваться. Для Сибири и российского Дальнего Востока это тем более применимо, где экономические районы и даже ее физикогеографическое пространство формировались под сильным воздействием административного деления.

Административно-территориальное устройство за Уралом долгое время по преимуществу преследовало политические и "военно-мобилизационные" цели, отодвигая на второй план потребности экономики. В организации государственного пространства противоречия между административным делением и стихийно формируемыми экономическими районами вполне естественны. В этой части задача государственной власти заключается в том, чтобы правильно уловить границы формирующихся экономических районов и совместить с ними, по возможности, административные границы.

Для интеграции периферийных регионов в состав Российской империи чрезвычайно важным был процесс формирования внешних и внутренних границ, <оцентровывания> новой территории, создание локальных эпицентров имперского влияния. Их появление и миграция отражали изменение в направленности региональных процессов, а также перемены в административных, военно-колонизационных, хозяйственных и геополитических приоритетах. Изменение внешнеполитической ситуации в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Средней Азии, усложнение управленческих задач поставили на повестку дня проблему смены управленческих центров.

Империя, включая в свой состав ту или иную территорию на востоке, начинала, прежде всего, его властное освоение, интеграцию в имперское политико-административное пространство, последовательно используя окраины как военно-экономический плацдарм для дальнейшего имперского расширения.

Исторически менялась и внутренняя структура геополитического и этнодемографического пространства Сибири. Таким образом, Азиатская Россия получает новую географическую конфигурацию, в которой у Сибири как внутренней периферии империи появляются свои окраины.

Расширение империи на восток не ограничивалось только военно-политической экспансией, административным и экономическим закреплением новых территорий и народов в империи - это еще и сложный социокультурный процесс превращения Сибири в Россию. В российской колонизационной модели строительство империи считалось тождественным процессу поглощения Россией восточных окраин. Россия как бы росла за счет новых земель, русское государственное ядро постепенно поглощало имперские окраины. Именно русские переселенцы должны были духовно скрепить империю. В этом виделось кардинальное отличие Российской империи от колониальных империй Запада. Российский имперский проект, предусматривая постепенное поглощение имперским ядром (прежде всего за счет крестьянской колонизации и развития коммуникаций) Сибири. Это был сложный и длительный процесс превращения сибирских и дальневосточных территорий в Россию, в котором сочетались тенденции империостроительства и нациостроительства. Этот двуединый (хотя и внутренне противоречивый) процесс должен было придать империи большую стабильность и обеспечить национальную перспективу.

За всеми этими переменами прочитывался глобальный геополитический смысл.

Основным отличием России от других мировых держав считалось то, что она представляет собой цельный монолит. Таким образом, Сибирь включалась в более широкий дискурс <Европа - Россия - Азия>, составляющей частью которого и было новое прочтение проблемы деления России на европейскую и азиатскую части.

Регион - это не только историко-географическая или политико-административная реальность, но и ментальная конструкция, с трудно определимыми и динамичными границами. Ментальное картографирование есть продукт представлений и воображений пространства, сложного семиотического конструирования пространства. В этой связи важен процесс генезиса нового ментально-географического пространственного образа, выделения его в особый предмет общественного геополитического сознания и сегментирования в правительственной политике. Образование нового региона сопровождалось встраиванием его в иерархию политически референтных имперских вопросов (польский, кавказский, финляндский, остзейский, сибирский, дальневосточный и т.п.).

На определение управленческих задач влияли не только политические и экономические установки, исходившие из центра империи, но и <географическое видение> региона, его политическая и социокультурная символика и мифология, трансформация регионального образа в правительственном и общественном сознании. Территория власти нуждается в своих маркерах, включающие идеологически и политически окрашенные топонимы, знаковых фигурах исторических региональных деятелей. Параллельно с имперским административным строительством шел процесс вербального присвоения новых территорий, осмысления их в привычных имперских терминах и образах, формирования новых региональных идентичностей.

Серьезное воздействие на восприятие Сибири оказали теоретические представления, американский синдром, посеявший в головах российских политиков и интеллектуалов убеждение о том, что все колонии в будущем отделятся от метрополии. При этом, самодержавная власть отчетливо понимала, что открытое признание колониального характера сибирской политики может охладить чувства, как русских жителей, так и представителей коренных народов к метрополии.

Изменения на административной карте Сибири означали и изменения в ее статусе в составе империи. Согласно определению Ф. Броделя, "мир-империя" подразумевает наличие "центра" и "периферии". Внутреннее пространство "мир-империи" имеет свою иерархию, что подразумевает наличие различных видов неравенства периферийных регионов по отношению к центру.

В противовес формируемому сибирскому регионализму, вызывавшему политические подозрения в сепаратизме, понятие <Сибири> замещается понятием <Азиатская Россия>, в котором был заложен семантически акцентированный цивилизационный потенциал единства Российской империи. В центре же не могли не сознавать опасности длительного существования административного единства большого периферийного региона империи, который мог бы составить управленческую конкуренцию центру.

Вслед за присоединением Сибири к московскому государству, центральная власть занялась проблемами административного устройства новых территорий. Стержнем политики зарождающейся империи по отношению к вновь присоединенным землям всегда выступала именно административная политика, приходившая на смену военно-колонизационным методам управления. Самодержавие полагало, что посредством таких мероприятий достигнуть быстрого и желаемого результата - интеграции конкретной территории в политико-административное пространство государства. Именно по этой причине изначально на восточную окраину была распространена общероссийская схема административнотерриториального деления и управления. В то же время, на политику центральной власти определенное (а зачастую, и решающее) влияние оказывали особенности геополитического положения региона (огромная территория с низкой плотностью населения, приграничное положение, постоянный приток новых жителей из европейской части страны и пр.), не учитывать которые было невозможно. Следствием этого стали частые изменения в административной политике государства по отношению к этому краю. Стремясь максимально унифицировать, в соответствии с общероссийской системой, управление этой территорией, российское правительство, с одной стороны, пыталось игнорировать сибирскую специфику, а с другой - соглашалось с доводами своих представителей в крае - воевод, а позднее - губернаторов о необходимости учета особенностей последней.

Пристальное внимание исследователей к феномену патернализма в наши дни вполне объяснимо тем резко обострившимся противоречием между традиционными патерналистскими чаяниями значительной части населения и попытками государства перейти на новый уровень не покровительственных, а паритетных отношений с обществом. Сохранение иллюзорных надежд на всесильное государствопокровителя, известный инфантилизм граждан рассматривается с одной стороны как имманентная черта русского характера, с другой - как основное препятствие на пути формирования гражданского общества или "взросления" населения.

Сложность феномена отечественного патернализма заключается не только в его неоднозначных последствиях, долгой и противоречивой эволюции, но и в определении источников, характера и специфики регионального воплощения.

Особое, компенсаторное значение попечительные мероприятия государства приобретали на колонизуемых окраинах России, где крестьянское общество находилось в процессе формирования. Разрушение корпоративных связей, традиций и обычаев, индивидуализация <переселенческого> общества естественно и закономерно приводили к переориентации его членов от этики выживания, с ее приемами социальной поддержки, взаимопомощи, к рыночным ценностям, оправдывающим накопление капитала для повышения социального и экономического статуса.

Тревожные симптомы разложения патриархальных механизмов общинного патернализма отчетливо проявляются в сибирской деревне уже в XVIII в. Слабость бюрократического аппарата и отсутствие помещиков, в качестве попечителей, заставляло власть с большим вниманием относиться к деятельности крестьянского самоуправления. Сложный, неоднородный состав сибирской общины, наличие в ней значительного числа незащищенных слоев, слабых и с экономической, и с нравственной точки зрения, на которые не распространялись традиционные мирские ценности, снижали ее роль в качестве корпоративного гаранта выживания, социальной стабильности и защищенности населения всех без исключения членов общества. Нормы обычного права в условиях переселенческого общества, при очевидном разрыве локальности крестьянского социума, утрачивали свое безапелляционное значение. В этих условиях политика государственного патернализма была направлена на консервацию патриархальных традиций в сибирском крестьянском обществе и замещение уже утраченных (или еще не сложившихся) механизмов общественной поддержки и опеки. Важнейшей целью государственных мероприятий в этом направлении было сохранение платежеспособности крестьянского хозяйства, предупреждение пауперизации, т. е., в конечном счете, фискальные интересы казны. Тем не менее, видеть в этих действиях властей исключительно <эксплуататорскую и паразитирующую> роль государства будет не справедливо, потому что государство добивается этой цели, не только усиливая административно-полицейский и финансовый гнет, но и рационализируя систему хозяйствования, повышая уровень образования, модернизируя систему управления. Спектр попечительных мероприятий, направленных на поддержание стабильности крестьянского хозяйства был чрезвычайно широк и не противоречил интересам членов данного общества, соответствуя общинным традициям мирской взаимопомощи и общественного призрения.

Естественно, что попечительные мероприятия требовали от государства не только инициативы и <призора>, но и значительных финансовых затрат, особенно учитывая отношение населения ко всякого рода новациям. Так, например, и в русских, и в инородческих волостях открытие школ на средства обществ фактически не состоялось.

Помимо социальной поддержки (слабозащищенных категорий населения) населения и просветительных программ важной статьей попечительной политики государства и практики местных властей (включая и крестьянские) должны были стать мероприятия по местному благоустройству. Содействие и наблюдение за нормами общежития не представляли очевидной финансовой выгоды государства, но отражали представления всегда более <европеизированного> чиновника на русский неустроенный быт. Как и западные муниципальные органы, только в значительно меньшем объеме, волостные правления должны были следить за исправлением и ремонтом проселочных дорог, соблюдением чистоты в селениях, освещением улиц, водоснабжением деревень.

Наиболее острой проблемой реализации патерналистских установок государственной власти в Сибири было отсутствие достойных кандидатов на должность попечителя как в среде чиновников, так и в среде крестьян.

Естественно, что абсолютизировать попечительные порывы государства не стоит, т. к., они не являлись приоритетными в государственной политике, не всегда последовательно реализовывались и, в целом, соответствовали системе <вотчинного> патернализма, подчиняясь фискальным интересам казны. Но нельзя отрицать, что попечительные мероприятия второй четверти XIX в. реально способствовали укреплению общественного хозяйства, развитию производительных сил, повышению грамотности и, в целом были одухотворены идеями развития гражданских качеств в крестьянстве. В связи с этим, можно говорить об эволюции "вотчинного" и "узко фискального" патернализма к патернализму либеральному. Парадоксальность этого сочетания во многом снимается при учете обстоятельств места и времени.

Разграничение в данном случае результатов правительственного патернализма и общинного на уровне восприятия власти, а в последствии и в хозяйственной и правовой культуре, объективно верное. Основой патриархального (общинного) патернализма являлась моральная экономика, направленная на уравнение возможностей членов общества, на попечение ради выживания. Опека государства имела также экономические основания (поддержание платежеспособности населения), но она реализовывалась через рационализацию крестьянского хозяйства и быта. Этот путь достаточно быстро приводит государство к пониманию пагубности уравнительных тенденций и тотальности государственной опеки, развитию рациональной опеки, давшей результаты уже в период массовых переселений в Сибирь.

При изучении конкретных процессов реализации правительственных реформ в области школьного образования в Восточной Сибири и создания государственной системы образования в регионе основное внимание должно уделяться административно-правовым аспектам становления и функционирования школ Министерства народного просвещения (МНП).

Зарождение капиталистических отношений в стране неизбежно влекло за собой необходимость определенных изменений в области социальных отношений, политического строя, в области науки и образования. С одной стороны, само правительство уже остро ощущало потребность в более подготовленных чиновниках, а с другой стороны, растущая промышленность и торговля требовали наличия специалистов, обладающих соответствующей подготовкой. К тому же развитие прогрессивной мысли в стране толкало правительство на путь упорядочения дела народного образования с целью бдительного за ним надзора. Система городских школ, существующая в России к этому времени, не могла удовлетворить потребности в чиновниках для все увеличивающегося государственного аппарата и специалистов различного рода.

Общеобразовательная школа Восточной Сибири в первой половине XIX века была представлена единственной гимназией, 10 уездными училищами и несколькими десятками приходских училищ. Такое количество учебных заведений, конечно, не удовлетворяло потребностям региона. Но по степени развития школьного дела (количество школ, количество учащихся) Восточная Сибирь не уступала многим другим регионам России. В этом отношении она стояла вровень с Западной Сибирью.

Строго сословный принцип в образовании правительству так и не удалось провести в жизнь. Особенно это касалось провинции и окраин России, где дворянство в общем составе населения составляло незначительную часть. Сословный состав учащихся общеобразовательных школ Восточной Сибири был еще более пестрым.

В целом можно утверждать, что в первой половине XIX века в Восточной Сибири, как и во всей России, была создана государственная система общего образования. Все учебные учреждения в отношении управления располагались в строгом иерархическом порядке. Основные средства на них поступали из государственной казны. Исключение составляли приходские училища, которые существовали за счет сельских и городских обществ и частных благотворителей. В стране создавалась культурноисторическая традиция общественного участия в управлении образованием.

В процессе исторического освоения Сибирских территорий в системе центральных государственных учреждений Российской империи на протяжении ХIХ в. функционировали особые временные комитеты, занимавшиеся вопросами управления окраинными территориями. Они являлись лишь частью общей массы временных высших комитетов, создаваемых верховной властью для решения общих вопросов государственного устройства, или для разрешения какой-ибо специфической проблемы, требовавшей привлечения специалистов, сбора большого объема информации определенного рода и т.п. Комитеты не только не подменяли собой уже существующие государственные структуры, а напротив, вносили в их деятельность новое содержание. Создавая особые высшие комитеты, верховная власть действительно стремилась усилить централизации, но последнее в большей степени следует связывать с общим процессом развития имперского строительства.

В частности, деятельность I и II Сибирских Комитетов вовсе не может быть названа безрезультатной. Учитывая сложность проблем, связанных с административно-политическим устройством сибирского региона рассматриваемого периода, мы можем сказать, что работа комитетов принесла вполне осязаемые положительные результаты. В процессе деятельности I и II Сибирских Комитетов правительство получало более четкое представление о Сибири и её нуждах, смогло выработать стратегические направления политики по отношению к огромному зауральскому краю. Недостатки в работе этих Комитетов следует, прежде всего связывать с недостатками российской государственной системы XIX . в. в целом, поскольку решения Сибирских Комитетов претворялись в жизнь представителями традиционных государственных структур, причем в подобных случаях часто давали о себе знать противоречия центра и окраин. Поэтому, оценивая Сибирские Комитеты как институт власти, можно назвать их удачным решением правительства, столкнувшегося с необходимостью интегрировать в общеимперское политическое пространство новый обширный край, именуемый Сибирью.

Экономическое районирование означает планомерно реализуемую или стихийно (объективно) складывающуюся взаимосвязь, взаимную обусловленность, соответствие друг другу производственных процессов промышленности, сельского хозяйства, всех других способов использования природных и накопленных предыдущими стадиями развития населения материальных ресурсов, форм расселения и обживания территории, приемов эффективного природо-пользования и охраны окружающей среды. Основными факторами дифференциации экономических районов выступают закономерности общественного разделения труда и специализации производства, своеобразие природных условий и структуры природных ресурсов, уровень развития производительных сил, национально-этнические стереотипы природопользования. В конечном итоге, экономическое районирование - необходимая форма территориализации общества, особенно материально-технических средств его воспроизводства. Экономическое районирование - итог интеграции и динамики производительных сил и предпосылка их вечного обновления, форма синтеза вечно необходимых инновационных процессов, в современном обществе - форма материализации научно-технических программ реконструкции промышленности, транспорта, сельского хозяйства, всех других отраслей материального производства и его организации, сферы услуг, коммунально-бытового и архитектурно-строительного, информационного и организационного обеспечения, расселения и функционирования населения.

Определенное сочетание естественных предметов труда (с соответствующими условиями), население, способное воспроизводить себя своей собственной деятельностью с помощью известного набора орудий труда - и все: больше ничего не надо для существования экономического района, ядро которого составляет ТПК - территориально-производственный комплекс. Конкретные виды труда, производственных технологий, состав продуктов и т.д. и т.п. - все остальное исторически конкретно, преходяще, индивидуально и характеризует зрелость ТПК, уровень развития производительных сил, высоту общественной организации и т.д.

План и экономическое районирование - близнецы, комплементарные орудия реконструкции хозяйства с первых лет советской власти, но, к сожалению, последовавшая позднее централизация подорвала и то, и другое. Определение района как производственного комбината, имеющего общесоюзную специализацию, - основная идея экономического районирования ГОЭЛРО - подчеркивала, прежде всего, его хозяйственную суть. Подчеркивания обусловленности производственных процессов в районе дальновидно обходило неясный до сих пор вопрос о типах предприятий, укладах экономики, формах собственности и т.п. признаки, важные с политико-экономической точки зрения, т.е. заложило традицию отношения к району как объединению производительных сил. Однако это обстоятельство вовсе не препятствует рассмотрению района как субъекта сложной системы общественных отношений.

Официально, во всем объеме необходимой полноты понятий и соответствующих им практических действий, итоги экономического районирования советской властью никогда не подводились, разрозненные попытки отдельных учёных и их коллективов не только не поощрялись, но и встречались как нежелательные.

Концепция экономического районирования целиком входила составной частью в систему историко-политических и социально-экономических взглядов большевизма как специфической формы материалистического мировоззрения, опиравшегося на ряд основных принципов марксизма. Подчинение экономики политике и экономического районирования - очередным задачам советской власти составляют первый, никогда толком не упоминавшийся принцип территориальной политики нового режима. По существу, был сформулирован <социальный заказ> на экономическое районирование России и его прямое назначение: обслуживание интересов Центра как главной задачи всех районов страны.

Что означает принцип демократического централизма на деле теперь хорошо известно: безоговорочное подчинение нижестоящих органов вышестоящим, обязательность решений вышестоящих органов, подчинение меньшинства большинству, т.е. принудительное соблюдение или <выравнивание> политики в угоду центру. В региональной политике это означало, что ни один район не мог самостоятельно определять стратегию своего развития и не смел обеспечить у себя уровень жизни, превосходящий уровень других районов. Именно этот принцип и оказался основным тормозом активизации районирования впоследствии, приведшим к полной деформации свободных горизонтальных (межрайонных) связей в стране.

Весь последующий опыт советского общества показал, что вся жизнь СССР, к сожалению, определялась только <конъюнктурными способами управления>, не оставляя места для реализации долгосрочных программ развития экономики. Тем не менее, рост народного хозяйства, индустриализация и коллективизация вплоть до Великой отечественной войны шли вне рамок некогда намечавшихся экономических районов, хотя и на их территориях.

В годы войны пришлось эвакуировать в тыловые районы не только жителей многих городов, но и сотни промышленных предприятий. В результате хозяйство многих областей и республик оказалось подорванным, многие привычные экономические связи оказались утерянными. Еще до полного восстановления народного хозяйства страна оказалась втянутой в <холодную войну> и должна была срочно решать задачу создания атомного вооружения, а затем и развития ракетно-космической техники. Все это усилило потребность в жесткой централизации экономики, готовности мобилизации всех ресурсов для срочного решения ряда целевых технико-экономических программ.

Не удивительно поэтому, что ожидания возврата к принципам экономического районирования, нормам <естественного> развития хозяйства, перехода к демократическим отношениям в решении территориальных проблем не оправдались. Ни общесоюзного закона об экономическом районировании, ни развернутых и последовательных программ поэтапной реализации районирования, обязательных для всех уровней организации управления так никогда и не принималось.

В последний по времени период советского хозяйствования экономическим районированием не пользовались, напротив, разрушались даже остатки стихийного, вечного районообразования, которое складывается везде в сфере взаимодействия природы и общества, в ходе развития природопользования и которое служит вечной основой развития общества.

Кроме политических были и органические пороки концепции районирования. Особенно противоречивой представляется роль принципа специализации, определение которой производилось первоначально для экономики, существующей за <железным занавесом>, точнее - полностью абстрагируясь от учета расходов и цен, для экономики централизованного или <планового> распределения. Коммунистические методы управления делали невозможной планомерную специализацию хозяйства даже в тех отраслях, эффективность которых была бы явно выше, чем в других районах, а обеспечение своего населения своей продукцией вообще становилось невозможным. Направление специализации определялось <сверху>, неотложными интересами Центра, а не в силу доказанной выгодности производства в этом районе.

Принцип декретируемой специализации, участия в официальном или разрешенном разделении труда <снимал> задачу использования неравномерности развития, принудительно подводил все районы и республики к вымышленной схеме <выравнивания> уровней развития и, тем самым, консервировал, прятал существование фактически весьма значительных различий в условиях хозяйствования и оправдывал выравнивание по нищете.

Таковы некоторые последствия выпячивания принципа (или фактора) специализации хозяйства экономических районов в длительной ретроспективе. Напрашивается необходимость более взвешенного и гибкого использования специализации как фактора районообразования: вовремя <закрыть> производство - такая же неотъемлемая часть умелого управления хозяйством, как и правильное определение его специализации в соответствующих условиях.

Представляется также, что само понятие специализации требует более серьезного осмысления применительно к анализу современных процессов районообразования. Специализация - не столько товарообмен, сколько формирование районных комплексов народного хозяйства с учетом различия экономико-географического положения, специфичности территории, вечная разбросанность, несходимость территорий. Район - не формальный, механический признак, подчиненный какому-то статическому показателю, - это часть народа страны, проживающая на определенной территории с определенным стереотипом ее использования. Именно это последнее и составляет его специализацию в воспроизводстве нации, в формировании истории страны и ее судьбы, территориальное разделение ее истории, ее народа - и, благодаря этому, - отличающийся своеобразием своего хозяйства.

<Принцип перспективности> фактически оказался идейной основой неизбежной экстенсивности и сопровождающего ее застоя технического уровня производств. <Перспективы> большинства экономических районовтак никогда и не воплощались в жизнь. <Игра> в перспективность превратилась в удобный повод не видеть бесхозяйственности, диспропорции, низкую эффективность организации общества в любой данный момент.

Начавшийся переход к ноосферным принципам природопользования и восстановления полной свободы экономической деятельности субъектов производства предполагает устойчивое, экологически рациональное, технологически гибкое (<сменное> или переналаживаемое и перепрофилируемое) производство - звено в бесконечной цепи воспроизводства и совершенствования общества, не бесконечный <рост> как самоцель, а неуклонное повышение эффективности использования всего наличествующего в данное время, тем самым, на смену принципу перспективности должен прийти принцип актуализма.

Принцип подчинения района центру должен быть осмыслен в контексте современных модификаций теории центров, - как использование потенциала множества центров различного типа и масштаба (т.е. уже в рамках концепции структурных уровней организации региональных систем производительных сил).

О системе принципов нового экономического районирования в настоящее время можно говорить лишь в самом первом приближении. Развитие экономической и социальной географии в России, по-видимому, должно полнее ориентироваться на многообразие концепций и методологий социальных, исторических и экономических исследований и интерпретаций общественно-исторического прогресса, столь характерного для мировой науки.

Районообразование в условиях рыночной экономики полностью подчиняется критериям и соотношениям спроса-предложения, главным критерием эффективности производства выступает соотношение затрат-выпуска (за исключением особо регулируемых случаев).

Первым принципом районирования должно стать определение его социально-исторической природы (специфики как явления жизни общества).

Районом можно считать социально-территориальную общность, опирающуюся как на традиционные, так и вновь возникающие стереотипы поведения населения в природе, национальные и исторические накопления материальной и духовной культуры, демократические формы самоуправления, равноправие граждан, свободное хозяйствование по своему выбору как отдельными лицами, так и их объединениями, на основе предусмотренных государственными и региональным законодательством прав и привилегий. Район - субъект воспроизводства нации в экономически, экологически и социально-исторически обусловленных формах.

Второй принцип районирования должен учитывать специфику района с точки зрения определенности природных систем, в которых и посредством которых он формируется. Т.е. район обладает общностью природных предпосылок хозяйствования и жизнедеятельности населения, располагаясь, как правило, в пределах одной природно-ландшафтной системы или на их стыках.

Основой формирования территориально-производственного комплекса (или ядра) экономического района является природопользование, осуществляемое как наиболее целесообразное и эффективное использование природно-ресурсного потенциала и географических факторов формирования и развития народного хозяйства в соответствии с потребностями общества в наиболее современных технических формах.

Формирование и функционирование экономических районов подчиняется принципу множественности (неограниченности круга районообразующих отношений), один из уровней которого может составить материальную основу осуществления административного деления в соответствии со сложившимся уровнем развития производительных сил.

Для экономической географии наиболее плодотворно исследование так называемых <длинных волн> или больших циклов экономической активности, в возникновении которых основную роль играют наиболее <инерционные> части совокупного капитала, обладающие большим сроком службы, - крупные промышленно-энергетические установки, мелиоративные системы, важные части железнодорожной сети, квалификация рабочей силы.

В качестве индикационных признаков исследования больших циклов специалисты используют показатели колебаний занятости, цен на базисные продукты, циклов жизни продуктов, изменений норм прибыли, изменения техники и технологии производства, темпов ускорения или замедления хозяйственного роста, появления новых базисных технологий, ломки старых пропорций и т.д. Полная (законченная) теория длинных волн, повидимому, невозможна - ни в экономике, ни в экономической географии. Она должна быть синтезом прогнозов демографических процессов, экологических ситуаций, конъюнктуры мирового рынка сырья и продовольствия, социологических факторов, политических тенденций, цикличности природных режимов, неравномерности социально-исторического развития народов, ожидаемых открытий и изобретений и т.д., что непосильно пока для науки.

Есть основания видеть в теориях длинных волн отражение закономерностей капиталистического, товарного) производства. Обобщение опыта экономического районирования позволяет включить изменение сеток экономических районов в число признаков, эвристически важных для познания больших циклов в хозяйстве. А само районирование тогда можно было бы рассматривать в качестве объекта проявления больших циклов. При исследовании длительных хозяйственных процессов необходимо максимально использовать натуральные, в том числе демографические и общие экономико-географические параметры (плотность населения, состояние сельского хозяйства, уровень развития транспорта и транспортной освоенности территории и т.п.). Экономико-географические индикаторы длинных волн - практически единственный источник информации о колебаниях, хозяйственных циклах. Синтезом всех экономико-географических структур и процессов и выступает районирование (точнее районообразование).

Таким образом, формирование сеток экономического районирования - важный компонент больших циклов колебаний хозяйственной активности, подчиняющийся широко признанной периодичности 50-55 лет.

Итак, районообразование - сложное социо-природное явление, результат объективного формирования систем территориальных различий соотношения природно-ресурсных, социально-демографических, хозяйственно-экономических и геополитических структур (<комплексов>), итог исторического развития общества, освоения земной поверхности и, в то же время, - предпосылка нового этапа развития производительных сил и общественного разделения труда. Континуум районов охватывает всю ойкумену, подтверждая планетарность человечества. Разнообразные формы отражения этого континуума в сетках экономического районирования используются в качестве инструмента реализации государственной политики в сфере территориальной организации своего потенциала, отражая соответствующие стадии развития страны и определенную степень познания своих ресурсов для будущего экономико-политического развития. Роль и значение районных различий и степень их формирования во многом зависят от размеров страны, численности и этносоциального состава населения, они заметнее в континентальных, чем приморских странах. В конечном итоге районообразование служит основой возникновения и формирования территориального разделения труда, дифференциации социальной, экономической, экологической политики и решения других вопросов управления обществом. Пренебрежения учетом этих различий - источник значительных потерь, прежде всего - темпов общественного развития и снижения качества управления обществом.

Глобальное выравнивание качества и уровня жизни, формирование более или менее единой культуры потребления, казалось бы, не допускает районирования, но способы достижения достойной жизни везде разные - без районирования путей достижения необходимого уровня потребления нет. Если мы хотим добиваться ускорения подъема уровня и качества жизни, прежде всего, в трудных и дальних, но особенно важных для безопасности и целостности страны регионах (Арктика, азиатская часть России), то экономические условия для этого обязаны отличаться от <среднестатистических>.

В сильно дифференцированной (по природным, историческим, экономическим, этническим условиям) стране требовать <единого> правового или экономического пространства есть проявления уже пройденного во времена коммунистического режима.

Влияние присоединения Сибири к России на закономерности территориальной организации государства (общества), экономических отношений, недостаточно изучено. Есть основания считать появление Сибири в составе Российского государства качественным изменением территориальных отношений, началом развития экономического районообразования в стране.

Противопоставление концепций <саморазвития> Сибири и <выбрасывания> ее из <золотой> части России в ходе предлагаемого <сжатия пространства> не исчерпывает спектра альтернатив и не может служить основой разработки перспектив Сибири. Наиболее желательно совмещение генеральной стратегии ускорения развития производительных сил России (в том числе и за счет выборочного развития главных сибирских районов) и самостоятельного развития крупнейших районов второго и третьего порядка силами отдельных субъектов РФ и их разнообразных коалиций.

Коренные реформы во всех сферах жизни российского общества, пришедшиеся на последнее десятилетие XX в., в значительной мере положили конец доминирующим в советский период парадигмам сдвига производительных сил на восток и широкомасштабного освоения природных ресурсов Сибири. Между тем последствия многообразных трансформационных процессов, протекающих в специфических сибирских условиях, еще только начинают осознаваться научным сообществом и находят пока крайне слабое отражение в государственной региональной политике. Выбор экономических, социальных и политических ориентиров развития сибирских регионов, моделей их внутрироссийской и международной интеграции до сих пор происходит преимущественно спонтанно и на интуитивном уровне, со значительной долей субъективизма и примитивного функционализма. Научно обоснованное определение стратегии развития Сибири требует обязательной объективной оценки резкой дифференциации социальноэкономического состояния и степени освоенности отдельных частей этого крупнейшего макрорегиона страны, а также преодоления некоторых стереотипных и не совсем корректных представлений о реальном положении здесь дел с освоенческими процессами.

В зависимости от той или иной трактовки Сибири - естественно-географической, экономической, административно-политической и пр. - ее территориальный состав будет различным.

Сибирь находится в глубине евразийского континента на очень большом удалении от незамерзающих морей и океанов, центра страны и основных внутренних и внешних рынков сбыта своей продукции. С необходимостью преодоления гигантских сухопутных расстояний и снижения неизбежно возникающих при этом повышенных транспортных издержек связаны формирование особых линейно-территориальных систем производительных сил вдоль важнейших транспортных магистралей, создание близких по типу специализации промышленных центров и сельскохозяйственных баз в различных частях макрорегиона, ориентированных на повышение степени самообеспеченности. В связи со стремительным внедрением рыночных принципов хозяйствования, активной интеграцией экономики страны в мирохозяйственную систему, непропорциональным ростом транспортных тарифов в последнее десятилетие резко актуализировалась значимость экономико-географического макроположения, причем сибирские регионы в транспортно-экономическом отношении оказались объективно поставлены в особо невыгодные условия по сравнению с другими регионами России.

При всей общности сибирских регионов и местностей, основанной на удорожающем влиянии внутриконтинентального экономико-географического макроположения и сравнительно суровых природно-климатических условий, Сибирь остается территорией чрезвычайно резких естественно-географических, социально-экономических, этнодемографических и других контрастов. Анализ территориальной социально-экономической дифференциации Сибири целесообразен с помощью исследования "мозаики" ее освоенности. Под освоенностью в данном случае понимается результат процесса освоения территории, т.е. характеризуемый наличием достигнутого определенного экономического и демографического потенциала результат включения территории в общественный оборот, прежде всего, в хозяйственный. Комплексным и наглядным показателем степени освоенности территории, наиболее удобным с точки зрения информационной обеспеченности, может служить плотность населения (число жителей на единице общей площади), отражающая как демографический потенциал, так в значительной мере и уровень экономического развития, и отчасти тип хозяйства, и степень благоприятности окружающей среды для обитания людей и их деятельности.

Выбор исходных территориальных единиц оценки освоенности будет наиболее приемлем на основе существующего АТД Сибири. Вместе с тем применение в качестве оценочных единиц субъектов РФ следует считать недостаточно корректным, так как при этом очень сильно нивелируется чрезвычайно контрастная картина фактического размещения населения и хозяйства внутри крупных и неоднородных сибирских регионов. В то же время по понятным веским причинам технического и информационного плана практически невозможен "сквозной" анализ степени освоенности всей Сибири на самом нижнем "этаже" местного уровня АТД, т.е. на уровне сельских администраций и поселений, городов и поселков городского типа.

По нашему мнению, лучше всего для выявления территориальных особенностей освоенности Сибири подходит верхний "этаж" местного (низового) уровня АТД - уровень административных районов и городов республиканского, краевого, областного и окружного подчинения. Этот уровень дает, с одной стороны, достаточно дробную, дифференцированную картину, а с другой, - хорошо обеспечен необходимой статистической информацией.

Применение такой методики оценки освоенности дает совокупность из 400 территориальных выделов (микрорегионов или ареалов), расположенных в основном в границах административных районов.

Необходимо особо подчеркнуть, что вопрос объединения районов и городов в единые ареалы носит принципиальный характер. Мы исходим из того, что город, особенно крупный и полифункциональный, в значительной мере сам организует прилегающее социально-экономическое пространство и оказывает влияние на более отдаленные территории; город и окружающая его сельская местность находятся в неразрывном единстве и должны поэтому рассматриваться на уровне микрорегиона совместно как единое целое. В последние десятилетия повышение степени освоенности той или иной территории Сибири обычно сопровождалось не изменением границ и дроблением соответствующих низовых административных районов, а наделением выросших там городских центров статусом городов республиканского, краевого, областного и окружного подчинения.

Выбор в качестве оценочных территориальных единиц именно низовых административных районов (с включением в их состав городов с равноценным административным статусом) представляется весьма удачным: относительная устойчивость числа и границ административных районов существенно облегчает проведение ретроспективного анализа изменения уровня хозяйственной освоенности территории в разрезе данных ареалов.

По сравнению с Европейской частью России уровень освоенности Сибири в целом ниже в 10 раз, по сравнению с Центральным экономическим районом, включая Москву, - в 23 раза. Вместе с тем произведенные нами расчеты плотности населения по выделенным ареалам выявили чрезвычайно резкие типологические различия в степени и характере освоенности территории, что объясняется действием целой совокупности факторов природного и экономического происхождения.

При выделении типов микрорегионов по степени (уровню) хозяйственной освоенности основным признаком служила плотность населения. Таким образом, на территории Сибири удалось выделить 6 типов микрорегионов по степени их хозяйственной освоенности, объединяемых в две основные зоны:

• зону сплошного и условно сплошного освоения (ареалы 1-го - 4-го ти-пов освоенности), приуроченную в основном к южной и частично к средней частям макрорегиона, охваченным сетью железнодорожных магистралей и круглогодичных автомобильных дорог (в совокупности менее 1/3 всей площади);
• зону разреженного и очагового освоения (ареалы 5-го и 6-го типов освоенности), занимающую малообжитые таежные и тундровые пространства Дальнего и Ближнего Севера и частично наиболее труднодоступные местности горных систем юга (свыше 2/3 всей площади).

Главная отличительная черта ареалов первого типа - обязательное наличие в каждом из них значительного города-центра, безраздельно доминирующего над прилегающей территорией и формирующего ее основные хозяйственно-расселенческие структуры.

Микрорегионы первого типа в подавляющем большинстве представляют собой "командный" состав для остальных сибирских ареалов и в рамках центро-периферической дихотомии относятся, безусловно, к "центральным" районам, обладая наиболее полным набором организационных функций и развитым третичным сектором экономики. Функции их базовых городов весьма многообразны: почти все они выполняют роль развитых хозяйственных центров (промышленных, транспортно-распределительных, торгово-складских и др.), очень значимы обслуживающие, административно-управленческие, культурные, финансовые, рыночно-инфраструктурные, реже инновационные научные и информационные функции. Подавляющее большинство ареалов имеет ярко выраженную индустриальную специализацию, причем масштабы промышленного производства, как правило, очень велики. В окружении городских центров и агломераций получило развитие преимущественно сельское хозяйство пригородного типа. Почти все микрорегионы первого типа располагаются в пределах Главной полосы расселения России и обеспечены железнодорожными магистралями и круглогодичными автодорогами.

В морфологическом отношении в рассматриваемых микрорегионах представлены следующие формы хозяйственно-расселенческих структур (формы расселения и хозяйства): агломерационноузловые, агломерационно-линейные, линейно-узловые.

Для ареалов второго типа характерной чертой является обязательное присутствие одного доминирующего города-центра (иногда сразу нескольких таких центров). Однако в числе базовых выступают уже менее значительные города - главным образом средние и реже большие. Подавляющее большинство ареалов отличается ярко выраженной индустриальной специализацией с высоким и средним уровнем развития промышленного производства. Сельское хозяйство имеет преимущественно пригородную направленность.

Все микрорегионы второго типа расположены внутри Главной полосы расселения России и обеспечены как железными, так и круглогодичными автомобильными дорогами.

Третий тип освоенности получил распространение в довольно большом числе микрорегионов со средней степенью хозяйственной освоенности и плотности заселения, сформировавшихся вокруг центров местного (реже субрегионального) уровня вдоль основных железнодорожных магистралей, во многих случаях окаймляя ареалы первых двух типов. По набору выполняемых функций (ограниченность организационного потенциала) и специализации экономики на первичном (сельское хозяйство) и вторичном (промышленность) секторах ареалы третьего типа являются переходными от полуферийных к чисто периферийным. В структуре хозяйства примерно в половине ареалов преобладает промышленность, уровень развития которой высокий в немногом их числе. В другой половине ареалов повышенное значение имеет сельское хозяйство.

В четвертый тип освоенности входит самое большое число сибирских микрорегионов, для которых характерны пониженная степень хозяйственной освоенности и плотности заселения и расположение вокруг центров местного уровня как в прижелезнодорожных полосах, так и на прилегающих к ним более обширных территориях, обеспеченных автомобильными дорогами круглогодичного действия. Ареалы данного типа занимают в сумме свыше четверти всей территории Сибири и концентрируют около трети ее населения, образуя сплошной массив, простирающийся с запада на восток вдоль Транссиба и его ответвлений, и охватывая со всех сторон микрорегионы трех предыдущих типов.

Функции базовых центров в ареалах выполняют главным образом малые города (57), поселки городского типа и опорные сельские поселения (районные центры). По ограниченности выполняемых организационных функций и специализации экономики на первичном и частично вторичном секторах ареалы четвертого типа за очень небольшим исключением можно отнести к периферийным районам. Меньшая часть ареалов имеет отчетливо выраженную промышленную ориентацию, однако высокий уровень развития индустрии характерен для немногих из них В большем числе ареалов преобладает сельское хозяйство различных типов.

Пятый тип освоенности характерен для довольно большого числа микрорегионов с низкой степенью хозяйственной освоенности и плотности заселения, причем в связи с расположением данных ареалов вдали от железнодорожных магистралей (за небольшими исключениями) и круглогодичных автодорог (во многих случаях) очень значительные территории до сих пор остаются труднодоступными в транспортном отношении, обслуживаясь посредством сезонных водных путей и автозимников и дорогостоящего воздушного транспорта.

По всем показателям ареалы пятого типа представляют собой ярко выраженные периферийные районы. Имеющаяся в ряде ареалов промышленность характеризуется в основном узкой горнодобывающей и отчасти лесной специализацией. Городская сеть развита слабо: все 17 имеющихся здесь городов являются малыми Функции местных центров в большинстве случаев выполняют поселки городского типа и опорные сельские поселения (районные центры). Подавляющая часть ареалов отличается поэтому отсутствием или незначительной долей городского населения.

Шестой тип освоенности объединяет небольшое число микрорегионов с крайне низкой степенью хозяйственной освоенности и плотности заселения, находящихся на больших расстояниях от железнодорожных магистралей и круглогодичных автодорог и связанных с "Большой Землей" (если не учитывать дорогостоящий воздушный транспорт) только в ограниченный период навигации. Ареалы шестого типа - это пример наиболее отсталых и заброшенных глубоко периферийных районов с экстремальными природно-климатическими условиями, исключительно редкой сетью поселений и громадными незаселенными пространствами, тотальным бездорожьем и экстенсивными видами хозяйства. Формы расселения и хозяйства представлены в основном линейно-дискретными структурами, которые из-за чрезвычайной разреженности поселений и отсутствия устойчивых связей между ними зачастую выглядят как рассеянные, дисперсные структуры.

Как показал проведенный анализ, наиболее распространенными формами расселения и хозяйства Сибири выступают линейно упорядоченные экономико-географические структуры - агломерационно-линейные, линейно-узловые, линейно-дискретные. В Сибири эти системы формируются почти исключительно вдоль основных экономических осей, под которыми понимаются транспортные магистрали антропогенного или природного происхождения с фиксированными зонами их непосредственного влияния, положение на которых сопряжено с получением более высокого, чем на окружающих территориях, экономического и социального эффекта.

Говоря об общих тенденциях трансформации хозяйственно-расселенческих структур и заселенности Сибири на различных уровнях, следует учитывать, что социально-демографическая ситуация во многом определяется экономическим состоянием, которое носит преимущественно локальный предприятийно-поселенческий характер. Тем не менее, наблюдается устойчивая тенденция усиления поляризации расселения и хозяйства.

К экономическим, социальным и геополитическим аспектам современных тенденций в освоении и заселении Сибири можно отнести следующие.

"Фронтальная" ликвидация ("реструктуризация") предприятий и отраслей, значимых для хозяйства и населения Сибири, но нерентабельных по критериям мирового рынка, невозможна ни сейчас, ни в обозримом будущем, поскольку чревата угрозой непредсказуемых социальных потрясений, способна привести к полному подрыву национальной экономической безопасности страны. Массовое переселение северян невозможно по финансово-экономическим, этническим, культурно-психологическим, медицинским и прочим причинам. В Сибири, особенно в зоне разреженного и очагового освоения, с более широких позиций важнее будет не "выбраковка" и ликвидация "неперспективных" предприятий, городов и районов, а наоборот, максимальное сохранение и укрепление существующей сети опорных поселений и коммуникаций.

Повышенного внимания требует и решение вопроса выбора регионов, приоритетных для массового расселения вынужденных мигрантов. Массовое заселение южной части Сибири русскими и русскоязычными мигрантами из стран СНГ и переселенцами с Севера позволяет не только решить непосредственную проблему их обустройства, но и преодолеть неблагоприятные последствия ухудшения демографической ситуации, в значительной мере обеспечить необходимые условия для модернизации экономики и перехода к устойчивому несырьевому развитию, укрепить национальную безопасность России на ее восточных рубежах в условиях нарастающего демографического давления Ки-тая и стран исламского мира.

Проблема геополитических последствий негативных демографических и социально-экономических процессов в Сибири пока что осознается лишь как стратегический (и чисто теоретический) вопрос, актуальный лишь в отдаленной перспективе. Тем не менее это стимулируют интерес зарубежного капитала к Сибири не только как источнику ценных видов сырья, но и как к немногим на планете резервным территориям, способным принять новые крупные ресурсо- и отходоемкие производства и излишки населения.

Уменьшение демографического потенциала многих сибирских районов серьезно затрудняет также реализацию ряда стратегических, важных в геополитическом плане программ и проектов.

Таким образом, в сибирских условиях одни стандартные рыночные механизмы не способны осуществлять накопление, перераспределение и рациональное использование созданного прибавочного продукта в целях сглаживания действия неблагоприятных факторов и чрезвычайно резких социально-экономических контрастов. Поэтому сложившаяся здесь ярко выраженная территориальная дифференциация степени освоенности и связанной с ней остроты социально-экономической ситуации требует осуществления активной государственной региональной политики. В ее основе должны лежать детальные научные исследования на максимально дробном территориальном уровне.