Титов В. Ю.
Иркутский государственный педагогический университет
Дальний Восток был и останется регионом со сложным социально-политическим устройством. Здесь многонациональный уклад, сложные религиозно-конфессиональные связи и наличие большого процента переселенцев, что неизменно приводило к обострению многих конфликтов между представителями власти и местными жителями. Свержение царизма, а затем существование ДВР подтолкнуло к устранению многочисленных ограничений и запретов, касавшихся социально-политической и национально-религиозной жизни населения. В итоге, вчерашние угнетенные: "инородцы", старообрядцы, чернорабочие и пересе-тенцы - бедняки "из национальных" окраин получили возможность организовывать свои общества, коммуны и поселения. Зольшевики, занятые борьбой во время Гражданской войны и юзднее во время установления советской власти в годы НЭПа, закрывали" глаза на разнообразное классовое и идеологическое остояние Дальнего Востока.
Во время существования ДВР многие социумы получили официальное признание. Например, украинское население легитим-о пользовалось национально-культурной автономией; тем же самым, по принципу де-факто, воспользовались старообрядцы и др. группы населения. Когда же части НРА ДВР заняли Владивосток, большевики в течение месяца пытались привлечь социо-культурные объединения на свою сторону и по этой причине не производили повальных арестов. Но, как только в ноябре - декабре 1922 г. по городам современного Приморского края прокатилась волна арестов, многие общины, ассоциации и объединения попытались уйти в тайгу, подполье, вообще "спрятаться" от карающего ока пролетарской диктатуры 1.
В этой связи с 1922-24 гг. по 1932-34 гг. на Дальнем Востоке наблюдал ось сильнейшее противостояние отдельных социокуль-турных объединений, направленное против власти коммунистов 2. Протест развивался по трем направлениям: город - промышленные объединения; город - периферия; сельскохозяйственные районы - крестьянские восстания на почве коллективизации.
Протест город - промышленность больше всего доставлял беспокойства партии и ОГПУ. Этот спектр протестных настроений объединял вокруг себя рабочих промышленных предприятий, служащих железной дороги и порта, а также коммунистов и комиссаров, занимавших низовые должности в армии. Такие люди свято верили в непоколебимость коммунистической идеи. Их протесты были связанны с нарушением норм социалистической законности, с невыполнением обещанного представителями высшей краевой власти, с "перегибами" во внешней и внутренней политике СССР. Краевая администрация не имела возможности по идеологическим мотивам подавлять эти протесты репрессивным путем или связывать их с громкими политическими процессами в стране. Поэтому бюро Далькрайкома ВКП(б) в срочном порядке рассматривала апелляции граждан на различные нарушения, допущенные со стороны краевых партколлегий, обкомов, горкомов и первичных партийных организаций. В отношении исключенных из рядов партии и РККА коммунистов бюро Далькрайкома вводит "индивидуальный подход", обязывающий всех руководителей пересматривать подобные дела и убеждать пострадавших в ошибке, допущенной со стороны парторганизаций во время исключения их из партии и армии. Для этой цели регулярно созывалось бюро крайкома 5,16 и 25 числа каждого месяца. Было выделено для постоянной работы двое инструкторов и две тройки из числа проверенных товарищей 3. В г. Хабаровске, где подобная работа не получила должного развития, в дело об апелляциях по перегибам был вынужден вмешаться отдел руководящих партийных органов ЦК ВКП(б).
Протест город - периферия распространялся в городской среде, в кругах служащих, интеллигенции и отчасти красноармейцев. Чаще всего протестовали во время неформальных сходок, вечеринок, семейных праздников в форме негативного обсуждения советской власти. Бюро Владивостокского окружкома ВКП(б) связывало все это с эсеровскими настроениями и периодически "одергивало" через печать, политсобрания и пр. мероприятия общественное мнение. 22 апреля 1926 г. выходит закрытое постановление бюро окружкома о проведении соответствующей работы ОГПУ "по выявлению злостных элементов", подрывающих политическое спокойствие в регионе. Данные по этому поводу не подлежали оглашению и, видимо были уничтожены в момент "чистки" архивов 4. Круг вопросов, который затрагивался во время строптивых бесед, касался сферы личной жизни протестующих, воспоминаний по утерянным свободам с приходом красных, социально-бытовых и коммунальных условий жизни. В 1920 - 1940-х гг. эти вопросы хоть и вызывали животрепещущий интерес, но не являлись актуальными т.к. они воспринимались обществом, строящим коммунизм, фантомом действительности, поэтому находились на периферии внимания, как ОГПУ, так и всего населения в целом.
Протест в сельскохозяйственных районах Дальнего Востока имел невиданную в Советском Союзе специфику. Во-первых, по причине близости границы. Во-вторых, из-за несовершенства законодательной базы страны. Практически 80 % всего населения Дальнего Востока было занято в сельском хозяйстве и на смежных промыслах, связанных с рыбной ловлей.
По признанию Далькрайкома, каких-либо контрдействий в отношении социальных протестов селян местные партийные организации Приморья не проводили. Курсы повышения, ком. путевки на отдых во Владивосток, Москву, пьянство - вот не полный перечень работы партийцев на местах. Секретари парткомов, как правило, были главными организаторами коллективных пьянок, на которых обсуждались политические вопросы, волновавшие крестьян и рабочих. Но даже разъяснительная работа, проходившая в основном по линии "популяризации советского законодательства" через демонстрацию льгот и преимуществ, предоставляемых тем гражданам, которые выполняли все обязательства перед государством, не давала желаемого результата. Приезжие агитаторы из Москвы могли разбить лоб о меркантильный консерватизм сельского населения, но так ничего ни добиться. Причина этого своеобразия скрывалась в достаточно высокой степени сплоченности и взаимовыручки в среде сельчан и рыбаков. По всей видимости, эти люди достаточно хорошо представляли себе смысл происходившего и задолго до установления новой власти определили свое место в жизни, которая вся подчинялась ведению собственного хозяйства. Времени и сил на политические прения не оставалось, отчего к ним относились формально.
Оргбюро Далькрайкома, обсуждая сложившуюся ситуацию в приграничных районах, отмечало отсутствие коммунистического патриотизма и рвения к службе в рядах РККА, рекрутские настроения призывников 5 , выпивки на партсобраниях, спекуляции и прочее нарушение законодательства о рыбной ловле (особенно китобойного промысла) 6 , контрабанду 7. Несмотря на стремление партии доказать идеологическую и социальную несостоятельность этих и подобных явлений, население продолжало жить жизнью прошлых лет. Уровень потребления даже батраков, работавших на зажиточных крестьян, был на много выше, чем утех, кто вошел в состав коммун 8. Когда же партийные и хозяйственные органы начинали "прижимать и давить" сельских эксплуататоров, последние еще с большим рвением принимались за контрабанду, весьма часто связанную с пересечением границы!
Исход был предрешен заранее. Контрабандистов и других строптивых селян приграничных районов судили показательными судами за шпионаж, контрреволюционную деятельность и разложение трудовой дисциплины 9. Тем самым, многие социальные проблемы, в том числе вызывающие протестные настроения, государство "прятало" под уголовное законодательство. В результате, спорные вопросы между властью и обществом оставались нерешенными, а протесты перерастали в конфликты и продолжали существовать.
Ярким примером заявленного служат многочисленные оправдательные постановления товарищеских судов за тех граждан, которые исключались из партии и преследовались НКВД (например, поселки Славянка, Посьет) 10. Часто рабочие крупных промышленных предприятий отказывались присутствовать на показательных судебных процессах. Так, в городе Николаевске во время показательного суда над 16 кулаками - спецпереселенцами, свидетели, состоящие преимушественно из рабочих горняков, "через свое начальство выразили нежелание быть на этом процессе из-за нецелесообразности и простоя производства". По их мнению, разбираемый вопрос мог быть квалифицирован, как недоразумение, возникшее между местной милицией и подсудимыми 11.
Официальные объяснения таких инцидентов связывались с отсутствием достаточной подготовки у судей Приморья, медлительностью и формализмом в судопроизводстве. Вот, что по этому поводу писали хозяйственные руководители приисков: "... к моменту расследования дела в суде указанные в заметках факты теряют свое общественное значение, и интерес общественности к ним резко ослабевает" 12. Нередко именно хозяйственные руководители крупных сельскохозяйственных и рыболовецких объединений во время заседаний парткомов, в продолжение выше процитированного, называли более правдоподобную причину консолидации масс протестными настроениями, которые таились в невнимательном отношении и контроле прессы. Действительно, если посмотреть прессу Дальнего Востока, то заметки выходили не совсем лояльные к власти или создающие после прочтения такое мнение. Несколько раз на эти факты обращала внимание Москва 13.
Далькрайком с 1929 по 1937 гг. попытался провести несколько заседаний, посвященных непосредственно "двурушничеству" местной прессы. Разоблаченных журналистов, "по связям с врагами народа", арестовывали органы НКВД. Но через пару месяцев противоположные политике правительства публикации снова появлялись на газетных полосах Дальнего Востока. С 1938 г. близкие по духу с этими обстоятельствами передачи стали транслироваться на Приморском радио 14. Когда советские руководители Приморья, в конце концов, сумели провести параллели между низкой потребительской способностью населения и тем "изобилием", которое освещалось через прессу, их самих арестовали. Такого рода откровения происходили на каждом заседании Оргбюро. Только на рубеже 1935-1938 гг. были приняты решения о моральной и политической нечистоплотности всего комплекса действий властей: декларировать одно, а в реальности делать совершенно другое 15. Скорее всего, та кие разговоры, происходившие с особым контекстом на заседаниях бюро Далькрайкома ВКП (б), были отражены в постановлениях за 1937-1938 гг. К сожалению, большая часть документов, точно также, каксудебные дела о браконьерстве, проходили по 58; 59 статьям Уголовного кодекса РСФСР и до сих пор не рассекречены. О содержании особых политических дел можно догадываться только по косвенным замечаниям, сохранившимся в фондах бывшего партийного архива 16.
В кругу интеллигенции и служащих, колхозников и членов рыбацких артелей аналогичные примеры противостояния власти и общества не шли дальше "глухих" разговоров и ропота несогласия 17. Дело было не только в том, что в этих социумах более обостренно чувствовалась внутренняя замкнутость и выражалась политическая обнаженность перед органами власти. Идейная и общежительная близость позволяла им быть проще и откровеннее в своих повседневных мыслях, разговорах и действиях. Это достаточно четко было осознано властью еще к середине 1930-х гг. Политические рассматривались, что называется, "более снисходительно", если дела разбирались в сельской местности или в учреждениях, где более половины работников были представлены инженерно-техническим составом 18.
При разборе "снисходительных постановлений" органы НКВД обнаружили еще один немаловажный фактор. Все они были протестами на периферии, т.е. находились на "обочине" крупных политических процессов страны. География периферийных протестов проходила в отдалении от крупных административных центров и Транссиба. Периферийные протесты были широко представлены в поселках старожилов, староверов, на новостройках и в районах компактного проживания малых национальностей. Наиболее яркие формы протестов, отразившихся в забастовках и восстаниях развивались на фоне административного беспредела, дополненного информационным голодом, который испытывали протестовавшие. Максимальное воздействие на восприятие доведенных до отчаяния людей порождали слухи о готовящейся войне (Китая против СССР, нападения Японии на СССР, походы белогвардейских банд к границе), возможной поездки римского папы на Дальний Восток 19 , скорой смерти высших руководителей Советского Союза 20.
Нередко на почве слухов формировалось прямое противопоставление возмущенных людей советским законам и политики ВКП(б). Например, в Хабаровском крае в 1932 г. "нанайцы ... отказались категорически от переходов на трудодни". Партийная администрация "кое-как, с большим трудом", применением крайних мер добилась перехода на трудодни, но возмущение еще долго будоражило нанайцев 21.
Пожалуй, самым ярким примером того, как на почве слухов на Дальнем Востоке возникали антиправительственные конфликты, народные мятежи является эсхатологическое восстание на р. Бикин в 1932 г. Этому инциденту посвящено 29 томов уголовного дела, заведенного по статье 58 - 2 УК РСФСР 22. В восстании приняли участи староверы. Их община расселилась в 80 населенных пунктах (села, хутора, заимки) в 70-х гг. XIX столетия и до 1931 г. сумела сохранить самостоятельность и автономию (де-факто) от государства. При таких экстремальных условиях жизни огромную роль у староверов играла община, которая помогала встать крестьянину на ноги и обзавестись своим хозяйством. С 1931 г. населенные пункты староверов попадают под пристальный надзор Далькрайкома и облагаются единым 60 % сельскохозяйственным налогом, а с 1932 г. партия пытается из староверческой общины сделать колхоз. В итоге на северном побережье ДВК и р. Бикин в 1932 г. против Советской власти начинает действовать "староверческая контрреволюционная, повстанческая организация". В этом же году "крупное старообрядческое волнение" силами НКВД было подавлено. Тем не менее, органы НКВД продолжали фиксировать идеологическое сопротивление местного населения вплоть до 1938 г. 23
В данном случае понятие эсхатологического ожидания необходимо рассматривать, как желание любыми способами сохранить свое независимое, полуавтономное от внешнего мира существование в рамках Советского государства. На этой почве в староверческой общине отдельными лицами проводилась следующая политика внушения: через 3-4 месяца будет переворот в стране, Япония пойдет войной на СССР и установит новую власть. Поэтому, как "только растает снег, мы выступим, ибо боятся нам нечего, тайга в случае чего скроет". Если кто-то откажется от борьбы против СССР, то он не сможет жить в общине 24. Но даже в кругу семьи и очень близких лиц эти идеи вызывали сомнения. Вследствие этого, разговоры подобного толка велись на охоте, коллективной молитве и при неизменном употреблении алкоголя. Сами участники и руководители восстания на следствии подчеркивали огромную роль слухов, через которые и формировалось не здоровое общественное мнение, направленное на неподчинение светским законам, пускай ведущее к гибели всей общины 25. Мотивом к превращению слухов в реальные, убедительные аргументы служили картины коллективизации в Приморье: принудительное изъятие хлеба, скота, посылки на лесозаготовки. Постоянное обсуждение страданий, которые испытывали на себе колхозники, жалобы друг другу о скором конце жизни, произвол властей, повергли староверов к открытому выступлению с оружием в руках против коммунистической власти 26.