Православная церковь

Матханова Н.П.

Мемуары сибирского духовенства XIX века

Источники личного происхождения - воспоминания, дневники, письма, являются одним из самых востребованных видов исторических источников. Они нужны не только профессионалам историкам. В последнее время они широко издаются и принимаются обширной читательской аудиторией. Феномен всплеска интереса к мемуарной литературе, который отразился, в частности, в многочисленных переизданиях, парадоксальным образом сочетается с невниманием ко многим весьма ценным и интересным источникам.

Становление и развитие русской мемуаристики в XVII-XIX вв. прослеживается в трудах историков А.Г. Тартаковского, С.С. Минц, А.Е. Чекуновой, литературоведов Л.Я. Гаранина, Г.Е. Гюбиевой, Г.Г. Елизаветиной и др.1 Однако история региональной мемуаристики, в том числе и сибирской, остается сравнительно малоизученной. В еще большей степени это относится к мемуарному наследию сибирского духовенства. Численность этой социально-профессиональной группы в XIX веке была сравнительно небольшой, но ее роль в истории культуры и общественной жизни Сибири была чрезвычайно велика.

Говоря о значении мемуаристики, можно выделить (как, впрочем, и по отношению к любому нарративному источнику) два основных аспекта. Во-первых, интерес к мемуарам продиктован имеющейся в них информацией, живым рассказом об ушедшей эпохе. К сожалению, в трудах по истории Сибири, за исключением истории политической ссылки, мемуары используются сравнительно редко. Чрезвычайно редки случаи использования мемуаров в работах по истории церкви и духовенства Сибири. Одна из объективных причин сложившейся ситуации - сравнительно меньшая известность сибирских мемуаров. Внимание исследователей привлекали только путевые записки Св. Иннокентия (Вениаминова), архиепископа Нила, миссионера Аргентова2 и некоторые другие. В то же время мемуары сибирского духовенства представляют собой важный источник информации - прежде всего, о жизни этого сословия.

Во-вторых, "мемуаристика, - как писал А.Г. Тартаковский, - представляет интерес и самим фактом своего... существования в качестве длительно бытующей культурно-исторической традиции. Создание, а еще более обнародование мемуаров тоже есть событие в истории культуры, поступок, акт деятельности исторически мыслящего человека"3. Мемуары являются своеобразной частью духовной культуры, ""остатком" породившей их социально-психологической среды"4. Сказанное в полной мере относится и к мемуарам сибирского духовенства - это важная часть его культурного наследия. Они характеризуют многие черты этой среды и, в частности, показывают, как мы увидим из дальнейшего изложения, довольно высокий уровень исторического самосознания духовенства.

Традиционно при обращении к мемуарам возникает вопрос об их достоверности. Вопрос вполне резонный и справедливый. Но необходимо сделать две ремарки. Во-первых, этот вопрос должен стоять при обращении к любому источнику - так, общеизвестно, что в высшей степени недостоверные сведения встречаются и во вполне официальных документах. Во-вторых, нельзя путать недостоверность и субъективность. Иногда субъективизм мемуаров расценивается как дефект5. Субъективны любые мемуары - это их сущностная черта. Как бы ни стремился мемуарист к объективному изложению событий, он не может избежать собственных оценок, тенденциозного подбора фактов - иногда неосознанного. Другое дело - ошибки памяти, прямое и сознательное искажение действительности, осуществляемое в конкретных целях, что также встречается в мемуаристике и переписке. В любом случае, при обращении к мемуарам, как и к любому другому источнику, необходима его критическая оценка.

Необходимо уточнить, какие сочинения мы относим к источникам мемуарного характера.

Наиболее широким, по мнению многих историков, является понятие мемуары. В Справочнике под редакцией П.А. Зайончковского, под этим понятием - правда, с оговоркой, что это делается условно, - объединены и воспоминания, и дневники6. Крупнейший отечественный специалист по мемуаристике А.Г. Тартаковский также в одной из последних своих работ относит к мемуаристике не только воспоминания ("мемуары в узком смысле слова", "собственно мемуары"), но и дневники как исторически первейшую и простейшую форму "запечатления личного опыта своего участия в исторической жизни"7. С.В. Житомирская высказывала мнение о "необходимости собирательного понятия для воспоминаний и дневников как особого типа источников" и предлагала использовать в качестве такого собирательного понятия термин "мемуарные источники"8. Многие исследователи возражают против подобного отождествления, приводя вполне убедительные аргументы9. Нам представляется возможным и в то же время удобным использовать первый вариант.

После этого уточнения вернемся к сибирской мемуаристике. Под сибирскими мемуарами мы имеем в виду воспоминания, дневники, путевые записки постоянных жителей или уроженцев Сибири, выросших и воспитанных в крае, а также мемуары временных обитателей Сибири, в которых рассказывается о ее природе, экономике, общественной, политической и культурной жизни10.

В данном докладе мы рассматриваем сочинения мемуарного характера (дневники, воспоминания, путевые записки, автобиографии) сибиряков, происходивших из духовного сословия и оставшихся в нем, а также представителей духовенства, приехавших в Сибирь и живших в ней, если в их сочинениях говорилось о Сибири. Оговоримся, что речь идет только о православном духовенстве. Не включены воспоминания о представителях духовенства, написанные не принадлежавшими к сословию людьми. Рассматриваются сочинения, не просто описывающие события XIX столетия, но написанные в 1801-1895 гг. и опубликованные отдельными изданиями, в журналах и епархиальных ведомостях. Всего нам известно более 70 таких произведений. За единицу принимается публикация, имеющая особое название, независимо от объема текста. Если при издании одно сочинение было разделено на несколько самостоятельных частей, каждая из которых имеет собственное название - они учитываются отдельно.

Большую часть рассматриваемых источников составляют воспоминания (38), несколько меньше дневников (22), сравнительно немного путевых записок (15) и меньше всего автобиографий (5). Однако границы между разновидностями, как это вообще характерно для мемуаристики, недостаточно четки, многие из путевых записок по содержанию близки к дневникам, а в дневниках немало воспоминаний о далеком прошлом. Среди 42 авторов - 5 архиереев, 21 миссионер. Вообще миссионерская деятельность - одна из основных тем мемуаров сибирского духовенства. Довольно много сочинений посвящено также жизнеописанию видных представителей духовенства, преимущественно сибирских иерархов. Своеобразный пик мемуаротворчества приходится на 1860-е годы, в это время было создано 20 произведений. Одна из наиболее очевидных причин - появление и развитие церковной периодики.

Среди авторов выделяется несколько человек, чье мемуаротворчество представляет собой особенно заметное явление. Это, прежде всего, А.И. Сулоцкий (к мемуаристике может быть отнесено примерно 10 из его опубликованных работ), первый енисейский епископ Никодим (Н.И. Казанцев), игумен Парфений (П. Агеев), миссионеры В.И. Вербицкий и Макарий (Глухарев), протоиерии М. Путинцев и П. Громов.

Можно выделить несколько весьма интересных сочинений, внимание историков к которым было до сих пор недостаточным.

Прежде всего, это группа мемуаров, написанных миссионерами, как из черного, так и из белого духовенства. Большей частью это дневники и путевые записки. В них, как правило, описывались образ жизни аборигенов, их обычаи, отношения с властью, содержание бесед и проповедей самих миссионеров, их споры с ламами и шаманами, приводились результаты собственной деятельности. Подробно рассказывалось о встречавшихся трудностях - и бытового, и более серьезного характера. Одной из самых важных среди отмечавшихся мемуаристами была проблема перевода - при незнании языка аборигенов чрезвычайно трудно (если вообще возможно) было найти переводчика, способного адекватно передать основные понятия христианства. С этой проблемой встречались и знаменитый архимандрит Макарий (Глухарев) в 1830-х гг. на Алтае, и мало кому известный священник А. Малков в 1860-х гг. в Восточном Забайкалье11.

Большая часть записок миссионеров относилась ко второй половине XIX столетия. К первой половине столетия относятся хорошо известные записки архимандрита Макария и практически не использовавшиеся, но чрезвычайно интересные отрывки из дневника за 1831 г. семинариста Егора Добросердова, впоследствии епископа Герасима12. Сын дьячка Иркутской епархии, он по окончании семинарии несколько лет был священником, а в 1841 г., овдовев, постригся в монахи и был принят в Санкт-Петербургскую духовную академию. Прослужив более 10 лет по духовно-учебной части, Герасим в 1863 г. стал епископом Старорусским через год - Ревельским, в 1865 - Ладожским, в 1866 - Самарским, и в 1878 - Астраханским13. Дневник, очевидно, он вел всю жизнь - во всяком случае, кроме упоминавшихся, опубликованы отрывки за 1841 г., в которых описано путешествие из Иркутска в Петербург14 и за 1852 - 1855 гг., когда он был ректором Симбирской семинарии15. Заметим, что дневником в точном смысле слова можно назвать только записи 1831 г., так называемый "дневник" 1841 г. явно обработан - очевидно, при подготовке его к публикации.

В 1841 г. священник Иркутской Преображенской церкви Добросердов оказался в числе нескольких сибиряков, которые читали нелегальные произведения декабриста М.С. Лунина и были привлечены к следствию. Списки с рукописей Лунина (как было установлено следствием, Добросердов получил копию со "Взгляда на русское тайное общество с 1816 до 1826 года", "Розыска исторического" и первого из "Писем из Сибири", снятую с экземпляра П.Ф. Громницкого) он получил от иркутского учителя А.К. Журавлева и "возвратил их в скором времени"16. Священник показал, что, хотя он и читал рукописи, но не списывал их. Судя по донесениям следователя, П.Н. Успенского, допрос состоялся в апреле 1841 г.17 Как и многие другие "прикосновенные к делу лица", Добросердов по высочайшему повелению не понес наказания. Характерно, что, хотя окончательное решение по его делу было принято в феврале 1842 г., он уехал из Иркутска уже в июне 1841 г. Сам интерес священника к сочинениям Лунина, знакомство с распространителей его сочинений свидетельствует о незаурядном интеллектуальном и образовательном уровне.

Как исторический источник, дневник Добросердова ценен конкретными сведениями о некоторых церквах и священниках (например: в церкви при Тельминской фабрике в 1831 г., благодаря усилиям священника Пономарева, "нашли мы такую чистоту и порядок, каких нигде не видели" - заметим, что само это указание косвенно свидетельствует о том, что это не слишком распространенное явление; в 1841 г. в Тулуле "о. Феодор трезв, но излишне тесная связь с заседателями много может повредить его правилам"18), об отдельных шуленгах и ламах (шуленга Бажей Косомов - человек достаточный, владелец кожевенного завода, и образованный19), о спутнике молодого миссионера - священнике Николае Комаровском. Подробно рассказывается в них о разговорах с ламами и простыми бурятами, о реакции их на доводы миссионеров и аргументах обеих сторон в спорах. Разумеется, как и всякий источник мемуарного характера, дневник Добросердова содержит сведения о повседневной жизни автора и его знакомых. Как явление мемуаристики, дневник показывает очевидную образованность автора, его знакомство с многими образцами художественной литературы. У Добросердова хороший литературный слог, богатый словарный запас, он явно испытал влияние сентиментализма, ему присущи наблюдательность, любовь к природе и умение описывать ее красоту. Он ясно понимает значение своей миссии, серьезно относится к своему делу и стремится достичь реальных, а не формальных результатов. Как и другие мемуары духовных лиц, дневник Добросердова отражает повышенное внимание к внутренней жизни, постоянные размышления на религиозные темы.

Путевые записки, написанные сибирскими архиереями, скорее должны быть отнесены к предыдущей группе - миссионерами по преимуществу были Иннокентий (Вениаминов) и Дионисий (Хитров), миссионерская деятельность занимала значительное место в жизни архиепископа Нила (Исаковича).

В дневниковых записях архиепископа Тобольского и Сибирского Евгения (Казанцева) сибирский период отражен в минимальной степени. Мемуары архиепископа Вениамина (Благонравова) представляют собой классическую автобиографию: в начале объясняются мотивы, повествование ведется, начиная с предков, излагаются основные события в хронологическом порядке, более подробно описывается борьба с трудностями (конфликт с томским епископом Порфирием (Соколовским) в бытность Вениамина ректором семинарии, споры с деятелями восточносибирской администрации, препятствовавшими или не содействовавшими христианизации бурят), в конце подводятся основные итоги миссионерской деятельности20.

Весьма обширны и информативны дневники и путевые записки первого енисейского епископа Никодима (Казанцева). В них более или менее подробно характеризовалось состояние множества церквей Енисейской епархии: каменная или деревянная, когда построена, был ли ремонт, каков архитектурный облик, иконостас; содержатся сведения о многочисленных священниках: трезв ли, образован, откуда родом, семейный или вдовый, какие отношения с прихожанами, прилежен ли в службе, насколько обеспечен материально, нередко с одобрением отмечаются занятия их земледелием21. Весьма полезны эти мемуары для изучения повседневной жизни духовенства. Как явление духовной культуры, записки Никодима обнаруживают очевидную привычку к рефлексии и письменному закреплению своих размышлений, а также вполне понятную в писаниях архиерея стилистическую близость к проповедям.

Автобиографические записки епископа Дионисия (Хитрова), в той их части, которая относится к сибирскому периоду жизни, убедительно показывают, сколь условной в Якутской области была грань между деятельностью приходского священника и миссионера.

Большая часть воспоминаний рядовых представителей духовенства повествует о ком-либо из выдающихся представителей сословия. В пяти из них говорится о митрополите Иннокентии (Вениаминове)22, в трех - о знаменитом миссионере Макарии (Глухареве)23, в двух - о епископе Дионисии (Хитрове)24, в двух - об архиепископе Варлааме (Успенском)25. В них рассказывается о разных периодах жизни, освещаются разные стороны деятельности. В отличие от дневников и автобиографий, подобные воспоминания содержат больше конкретных сведений о биографии, взглядах, человеческих качествах тех лиц, о которых в них повествуется. Воспоминания о святителе Иннокентии показывают очевидное понимание исторического значения его деятельности, осознание масштаба личности. Чрезвычайно редко можно заметить в этой группе источников влияние агиографического жанра, оно заметно сказывается в воспоминаниях игумена Парфения (Агеева) о преосвященном Афанасии (Соколове), епископе Томском и Иркутском26. Впрочем, и в них скорее видна идеализация своего героя, рассказов же о чудесном вмешательстве высших сил в сравнительно немного. Чаще подобные рассказы встречаются в автобиографиях и дневниках. В воспоминаниях об архиепископе Варлааме его младших современников и подчиненных, священников Путинцева и Недосекова бросается в глаза стремление оправдать епископа, известного своей строгостью и суровостью, не всегда оправданной, по отношению к духовенству. Защищая его, мемуаристы подчеркивали его трудолюбие, неутомимость, честность и бескорыстность. Но и Недосеков был вынужден признать "довольно упругий характер" преосвященного, "своеобразность" некоторых его решений, необоснованность выказанного им пренебрежения к уважаемому, благочестивому и умному протоиерею С.Я. Знаменскому27. М.П. Путинцев также был вынужден - в воспоминаниях об А.И. Сулоцком - упомянуть о несправедливости Варлаама по отношению к этому уважаемому законоучителю и писателю: после выхода в свет сочинения Сулоцкого "Описание многочтимых икон в Тобольской и частью в других сибирских епархиях"28, Варлаам "крепко прогневался", что работа не была представлена ему заранее и запретил Сулоцкому впредь печатать что-либо без разрешения епархиального начальства, но оного более не давал и вплоть до отбытия Варлаама из Тобольска Сулоцкий вынужден был печататься под псевдонимом29.

Особое явление в мемуаристике сибирского духовенства - творчество А.И. Сулоцкого. Педагог и историк, он был автором ряда биографических очерков, посвященных сибирским иерархам и отдельным выдающимся представителям белого духовенства. Значительная часть этих сочинений содержит элементы мемуарного характера, в некоторых мемуарное начало преобладает, хотя и в них, наряду с собственными воспоминаниями, автор использует другие источники. Исследовательская сторона превалировала в первом из очерков об архиепископе Афанасии (Протопопове) и в работе о протоиерее П.А. Фелицыне30, мемуарная - во втором из очерков об Афанасии, в жизнеописаниях архиепископа Владимира (Алявдина) и епископа Платона (Троепольского)31, а также протоиерея С.Я. Знаменского. Особое внимание в очерках об архиереях Сулоцкий обращает на образование, общенаучные и богословские познания, интеллектуальные интересы, подробно описывает их участие в богослужениях, тематику проповедей, особенности управления епархиями и отношения к подчиненным. В очерке о протоиерее С.Я. Знаменском подчеркивается его усердие, благоговейность в службе, дополнительные миссионерские и просветительские усилия. Можно сказать, что здесь обрисован тип идеального священника: "Если ... к исправности о. Стефана на всех должностях присовокупить еще его совершенную нестяжательность,... его всегдашнюю трезвость, строжайшую, высоконравственную, образцовую жизнь, глубокое смирение, ласковое обращение со всеми, между прочим, и со своими подчиненными, снисходительность к ним,... его доступность для всех и скорое и верное разъяснение недоуменных вопросов из церковной практики,... усердную помощь ищущим полезного и спасительного духовного чтения, - тогда будет понятно, почему его везде и все почитали и любили"32. Эта характеристика важна и для понимания взглядов самого Сулоцкого - ведь не случайно он выделяет и подчеркивает именно такие качества. Своеобразное произведение мемуарного жанра - "Авторская исповедь" А.И. Сулоцкого33. Это не традиционная автобиография, а история собственного сочинительства. В ней рассказывается о мотивах создания работ, их темах, истории прохождения через цензуру, отношении духовного начальства к сочинениям, о неосуществленных планах. Упоминает автор и о намеренно неправильном указании дат написания статей или подписи их именами знакомых (в связи с запрещением печататься).

Подводя итоги, отметим, что как исторический источник мемуары сибирского духовенства содержат ценнейшую информацию о религиозной деятельности духовенства, его отношениях с населением, духовными и светскими властями, повседневной жизни, о биографиях и взглядах отдельных его представителей. Как социокультурный феномен, они позволяют судить о мотивах мемуаротворчества, в том числе и таких, как привычка к рефлексии и письменному закреплению своих размышлений, а также осознание своей причастности к истории. От мемуаров других социально-профессиональных групп они отличаются подчеркнутым вниманием к духовной жизни и близостью к сочинениям религиозного характера.