Старообрядчество

Бураева С.В.

Материалы архива УФСБ по республике Бурятия как источник по истории старообрядческой книжности Забайкалья

Проблема отношений с царской властью возникла у старообрядцев сразу после раскола Русской православной церкви и оставалась острой практически постоянно, несмотря на краткие периоды политики веротерпимости на определенных исторических этапах. Отношения же старообрядчества с советской властью были определенно обречены на обострение. Новое государство практически сразу после своего возникновения взяло курс на преследование религии как таковой - всех ее направлений и культов, включая староверие. Дополнительным важным фактором конфронтации старообрядчества и светских властей стала социальная политика последних (насильственная коллективизация, борьба с кулачеством и т.п.).

Учитывая все вышесказанное, неудивительно, что определенное количество архивных документов по истории старообрядчества отложилось в фондах правоохранительных органов как царской, так и советской России. В процессе деятельности этих учреждений сложился специфический комплекс делопроизводственных материалов - отчеты, исторические справки, секретные распоряжения, циркуляры, донесения информаторов, судебно-следственные материалы.

Документы, которые нам удалось проанализировать, относятся к периоду 1920-1930-х гг. Архивные материалы местного ОГПУ подразделяются на три основных группы: делопроизводственная документация, копии частной переписки (т.н. меморандумы с писем), материалы уголовных расследований.

Делопроизводственная документация представлена, прежде всего, значительным массивом всевозможной отчетности - отчеты, справки, информационные сводки, списки и т.п. Интересны для исследователя старообрядческой книжности и "историко-этнографические заметки", а также доклады о семейских 1924-1926 гг., содержащие разнообразные сведения о функционировании и бытовании книг в семейской среде. Так, "тов.Ефремов" в своем докладе 1924 г. отмечает, что "гражданская грамота считалась большим грехом у старообрядцев и вся учеба находилась в руках начетчиков...практика в чтении проводилась по старославянским книгам..."1 В "историко-этнографических заметках" сотрудника ОГПУ К.Гишма упоминается о том, что уже в 1820-х годах старообрядцы выписывали и читали газеты и журналы из Санкт-Петербурга, при этом автор заметок ссылается на описание Мартоса и свидетельство декабриста Беляева2. В 1924 году начальник ОГПУ Берманов в докладе о старообрядцах отмечает, что "с 1840-х годов в царствование Николая I старообрядцы, особенно беглопоповцы, подвергались гонениям... все религиозное имущество (книги и др.) было конфисковано ..." В этом же документе содержатся сведения о различных направлениях в старообрядчестве Забайкалья. Так, например, о темноверцах говорится: "У них нет уставщика, потому, что могут исполняться религиозные обряды всяким, кто по словенски грамотен... У них нет никакого религиозного имущества кроме одних книг ..."3

Следующим специфическим делопроизводственным источником являются информационные сводки и донесения агентуры. Эти материалы существенно расширяют наши знания о лицах, сыгравших важную роль в жизни старообрядчества Забайкалья.

В информационных сводках содержатся сведения о старообрядческих общинах различных направлений и их уставщиках (с указанием фамилии, имени, отчества и возраста)4. Более подробная характеристика на каждого старообрядческого уставщика или священника содержится в индивидуальных справках..

Следующая группа документов - копии частной и служебной переписки старообрядческих церковных деятелей. Основной массив этой документации относится к белокриницкому направлению, очевидно в связи с самой "бурной" деятельностью последнего. В частности, большой интерес представляет переписка А.Федотова с епископом Иосифом, находившимся в Харбине, существенно дополняющая уже известные нам письма из фонда епископа Афанасия. Эти документы выявляют читательскую эрудицию и круг чтения духовных пастырей, уточняют понимание священниками места духовной литературы в системе традиционных ценностей старообрядчества.

Для объяснения своей позиции или доказательства правоты, в письмах священнослужителей неоднократно цитируются Кормчая, Решения Соборов, другие книги Священного Писания. Так, обсуждая спорные моменты в духовной жизни старообрядцев второй половины 1920-х гг. епископ Иосиф пишет отцу Амвросию в апреле 1926 г.: "...Посмотрите в Кормчей Трехтолковой, 6 Собора правило 37 и все прочитайте и тогда увидите все ясно...Возьми Кормчую двухкратного Собора правило 16-е прочитай-ко все хорошенько и там все увидишь..."5 Интересно, что цитаты из духовной литературы или просто ссылки на определенные места в ней помогали священникам завуалировано высказывать свое мнение по поводу происходящих вокруг них событий. Тот же епископ Иосиф пишет: "...и вот, дорогой мой отец духовный о.Амвросий, дожили до какого времени, смотри Апостол, зачало 395-е и в Златоусте смотри в 20-ю неделю слово 98-е лист 279-й, и весьма печально за это..."6. Отметим, что о.Амвросий в своих письмах также постоянно цитирует Св. Писание и богословскую литературу7.

В материалах архивных дел хранится также и копия с заказом Амвросия в московскую редакцию "Вестник Синода" на подписку "Православного календаря" 1925-1926 гг., что свидетельствует о достаточно тесной связи центральными районами страны и использовании синодальных изданий старообрядцами белокриницкого направления8.

О способах создания и распространения собственной литературы этого согласия содержится информация в копии доклада Аввакума Старкова Собору епископов Древле-Православной церкви о поездке в 1927 г. в Бичуру. Описывая поездку священник отмечает: "Заезжал в дом Николаевского священника и натянули его на беседу. Эта беседа прошла для нас благоприятно, по всем 12 вопросам они остались совершенно безответными. Эта беседа у нас описана и два десятка экземпляров отпечатано на машинке и распространено по беглопоповцам..."9

Документы этого архива содержат сведения и о других, кроме белокриницкого, направлениях забайкальского старообрядчества. Так, из материалов текущей документации здесь имеются копии Протоколов заседаний Главного церковного совета Древле-Православных христиан - старообрядцев за 1926-1927 гг. Эти документы были пересланы в с. Никольск местному уставщику беглопоповцев И.Брылеву; здесь же хранится копия конверта с адресом: "из г.Нижнего Новгорода, ул.Острожская 26-2 в село Никольское Забайкальской губернии Верхнеудинского уезда, Брылеву Ипату Ипатовичу"10.

Отдельный и очень важный блок документов представляют собой судебно-следственные материалы. Необходимо отметить, что в настоящее время исследователями других регионов Сибири документация такого рода активно вводится в научный оборот. Материалы следствия содержат порой уникальную информацию о культуре и быте староверов, отражая в судьбах отдельных людей "все перипетии неравной борьбы с государством". Именно так определила исход этой борьбы Н.Д. Зольникова, рассматривая историю нелегальных монастырей часовенного согласия в Красноярском крае по материалам уголовного дела из архива ФСБ11.

В нашем регионе эта группа документов оказалась пока наименее информативной. Нам удалось поработать только с уголовными делами 1930-х гг. Мы предполагали наличие там различных анкетных данных, конфискационных описей, протоколов допросов. Таким образом, появлялась возможность существенно расширить имеющиеся сведения о бытовании духовной литературы в семейской среде первой трети ХХ века. Однако, информации оказалось значительно меньше ожидаемого. Действительно, в уголовных делах имелись анкеты арестованных, описи изъятого имущества и протоколы допросов. Изредка в описях имущества указывается наличие одной или нескольких "церковных книг" (например, в следственных делах хасуртайских уставщиков).

Однако, зачастую описи и другие документы интересующих нас сведений не содержат. Яркий пример - дело Степана Евстигнеевича Шурыгина, "потомственного уставщика" из села Куйтун. В анкете и донесениях подчеркивалось, что и отец и дедушка у обвиняемого были уставщиками, а сам он также "грамотный по церковно-славянски". Однако ни в конфискационной описи, ни в протоколах допросов факт наличия книг у С.Е. Шурыгина вообще не упоминался, хотя очевидно, что они должны были быть и в немалом количестве. Вероятно, потому, что С.Е. Шурыгина арестовали как участника "кулацкого заговора", следователей при составлении описи имущества гораздо больше книг интересовали имеющееся у арестованного оружие, сельскохозяйственный инвентарь, надворные постройки и т.п.

Особое внимание уделялось служителям культа и системе распространения религиозных верований. В архиве УФСБ РФ по Республике Бурятия сохранились различные доклады, историко-этнографические заметки, оперативные сообщения и разработки, информационные сводки по персоналиям, уголовные дела, касающиеся представителей старообрядчества. Естественно, что значительное место в них отводится "книжникам", как наиболее грамотной и, соответственно, наиболее опасной для новой власти части семейских.

Отметим, что тональность документов существенно менялась. Для 1920-х гг. характерна некоторая отстраненность власти от "дел церковных" - органы правопорядка удовлетворялись фиксированием персоналий и отслеживанием их деятельности посредством информационных сводок. Имелись своеобразные "объективки" на каждого уставщика каждого старообрядческого поселения. Помимо этого, большое место в архивах занимали и "меморандумы" с переписки местных старообрядческих деятелей с духовными центрами России (например, с Москвой, Нижним Новгородом и др.).

К концу 1920-х и в 1930-е гг. ситуация кардинально меняется. От констатации фактов и составления различного рода информационных справок и исторических докладов органы правопорядка перешли к разработке специальных операций ("Староверы", "Фанатики" и др.) и массовым уголовным делам.