Неправославные конфессии

Баяртуева Д.Л.

Жизнь и деятельность буддийского ламы Лубсан-Сандан Цыренова

Бурятская духовная интеллигенция выдвинула из своей среды немало выдающихся лам-ученых, известных не только в Бурятии, но и во всем монголоязычном и буддийском мире. До сих пор в памяти бурятского народа живы легенды и предания об именитых ламах, обладавших глубокими знаниями. К их числу относится Лубсан-Сандан Цыденов, который даже на этом фоне выделялся своей колоритностью и талантливостью. Он был фигурой, чья жизнь, как в фокусе, собрала самые характерные черты бурятского народа. Однако он интересен и оригинальностью своего мышления, убеждений, которые определяли его поступки.

Таинственность его жизни - почти тридцать лет созерцательного затвора, разрыв с официальной буддийской церковью, гордое достоинство философа в ответственных встречах, будь то с российским императором или с высоким ламой из Тибета, неожиданные национально-политические шаги в период гражданской войны, загадочное исчезновение в конце пути - все это окутывало имя Лубсан-Сандана легендой.

Лубсан-Сандан Цыденов как лама-ученый, йог-практик, реформатор буддизма известен не только в Бурятии, но и во всем монголоязычном и буддийском мире.

Лубсан-Сандан Цыденов родился в 1851 году (в год свиньи-железа XIV) в местности Шана, в 2-3 километрах от с. Кижинга в семье ламы Балтуева Цыдена. Мать Сандана была родной сестрой Цыдена.

В 6-7 лет как, и большинство мальчиков, Сандан был отдан в хувараки в Кижингинский дацан. Учился он прилежно, проявлял усердие, успехами в учебе выделяясь среди остальных хувараков.

Уже в начале учебы ламы-наставники стали замечать у мальчика незаурядные способности, странности в поведении, необычайную серьезность и замкнутость, отстраненность от общих детских игр своих сверстников. Об этом сохранилось предание Кудунского круга. В нем рассказывается о том, как однажды в одной из комнат в дацане сидел маленький Лубсан и играл, ударяя деревянной палочкой о глиняный кувшин. Раздавались ритмичные негромкие звуки. Ламе, находившемуся рядом с Лубсаном, наскучила игра мальчика, и он велел ему перестать забавляться таким образом. Однако Лубсан продолжает взмахивать палочкой и ударять ею о кувшин. Но пораженный лама не слышит никаких звуков. Присмотревшись внимательнее, он обнаруживает, что мальчик бьет о кувшин, и палочка проходит насквозь, не издавая никаких звуков, как будто кувшин стал как пустота, а тело самого Лубсана в сидячем положении парит неподвижно в воздухе над полом.

О странностях в поведении мальчика говорится в другом предании. Однажды он позвал своих друзей по послушничеству и предложил им игру. Она была несложной и странной. Показав на небольшой куст в поле, он предложил кидать в него камни. Вначале игра увлекла их, но затем один за другим они оставили Лубсана, и он один продолжал кидать камни. За этим занятием его видели до самого вечера. А на следующий день в том месте, где рос куст, обнаружили небольшое озеро с прозрачной и холодной водой. Его так и называют до сих пор - Озеро Лубсан-Сандана, точнее - Ключ Сандана. Есть версия, что это происходило не в районе Кижингинского дацана, а около Гусиноозерского"1. Наблюдая такие странности, старшие ламы стали говорить, что он в столь раннем возрасте познал сущность философского учения о пустоте - шуньи.

Несмотря на то, что Кижингинский дацан являлся "опорой разума, основой созерцания и источником высокой науки, создав твердую почву добродеяния"2, долгое время в нем не было факультета философии. Поэтому многие способные хувараки и молодые ламы, чтобы глубже понять учение Будды и повысить самообразование, отправлялись изучать философию (чойра) в другие дацаны3. С блеском закончив обучение, Лубсан Сандан продолжил учиться в Тамчинском (Гусиноозерском) дацане, где получил философское образование и степень "гэбши". Сандан-лама вернулся в Кижингинский дацан. И продолжив обучение, вскоре получил степень габжи4. Одновременно он занимался изучением таинственной мистики и созерцательной практикой. Сандан-лама в народе славился как первый бурят, получивший звание габжи5.

После того, как Лубсан-Сандан Цыденов получил полное образование, в 1890 году он становится общепризнанным в Бурятском духовенстве ученым-ламой. Эта известность пришла к нему благодаря его глубоким философским знаниям, в совершенном владении всеми тонкостями философии Мадхьямики и учения Праджняпарамиты6. Столь высокая богословская степень открыла перед Санданом Цыденовым новые возможности.

Одним из знаков его признания в ламском сообществе было его включение в состав возглавляемой пандидо-хамбо-ламой Чойнзоном Иролтуевым делегации буддийского духовенства, командированной в Санкт-Петербург в 1894 г. для участия в торжествах коронования Николая II. Предполагалось, что на случай возможного в Санкт-Петербурге диспута с учеными-востоковедами по буддизму с этой ролью лучше него никто не справится. Однако, будучи в столице он отказал академикам-востоковедам во встрече, советуя обратиться им по инстанциям, т.е. первоначально вести беседы с той категорией делегатов, которые еще не достигли обладаемых им, Цыденовым, научных знаний и могут дать им достаточную справку по вопросам буддийской культуры и науки. Лишь профессору А.Позднееву, интересовавшемуся его идеями и считавшему егореформатором современного буддизма, поддерживающим мистическое направление на основе критики желтошапочников и преследующим цели воссоздания классического индийского (первоначального) буддизма7, удалось встретиться с ним для краткой научной беседы.

Лубсан-Сандан Цыденов не отличался покладистым характером, был принципиален во всех вопросах, строг к себе и другим. Он не любил роскошной жизни, тех или иных бесед, в частности дружеских, был негостеприимным, предпочитал держать себя, изолированно от общества. При совершении религиозных треб (молебен) среди мирян старался исполнять их в упрощенном порядке, отступая от общепринятых правил. Будучи критиком, в молодые годы, не пользовался особым авторитетом среди окружающего ламства, мнения которого всегда расходились с его взглядами.

Все его поведение согласовывалось с буддийскими правилами, от которых он не отступал ни при каких обстоятельствах. Так, будучи в Петербурге, на аудиенции делегации с Николаем II, Лубсан-Сандан единственный не принял участия в поклонении делегатов царю, что не только поставило их в неловкое положение, но и вызвало сомнение в лояльности со стороны дворцовых чинов и министерства внутренних дел. В ответ на осуждение делегатов в лице Пандидо-хамбо Иролтуева, Цыденов настаивал, что он как гэлун не обязан поклоняться царю как христианину, что неучастие его в данном поклонении не является преступным деянием и поклонение буддийской делегации, в частности, хамбо-ламы Иролтуева как гэлуна и главы буддийского духовенства Сибири, является отступлением от законов Винаи и служит позором.

В связи с этим делегация направляет к министру внутренних дел Горемыкину главного тайшу хоринских бурят Аюшеева, который утешает первого заранее обдуманной махинацией: имевший место во время аудиенции случай непоклонения царю одним из делегатов объясняется последствием чрезмерно патриотического чувства, создавшего потерю сознания и умопомешательство при встрече с царской особой, и что данный случай является результатом того, что он никуда не отлучался из захолустного уголка и не бывал в культурных центрах, что он считал свидание с царем редкостью и наилучшим счастьем. Это удовлетворило министра, так как он был уверен в возможности подобного явления. Но сам Лубсан-Сандан не был удовлетворен таким ответом и укорил Аюшеева за то, что он напрасно не доложил министру истинное положение дел, поскольку действие его не должно было вызывать нежелательные последствия8.

Лубсан-Сандан вел себя подобным образом не только со светскими людьми, но и со знаменитыми ламами. В 1894 году в Кижингинский дацан в первый раз приехал Жаягсан-гэгэн9. На встречу со столь высоким ламой из Тибета пришло все население кроме Лубсан-Сандана. В ответ на укоры и уговоры Агади-ламы, брата его матери, Лубсан-Сандан сделал вид, что идет, и стал одеваться. Агади пошел к выходу, Лубсан за ним, но в последний момент, когда Агади переступил внешний порог, Лубсан-Сандан вдруг запер дверь и остался внутри дома. Между Лубсан-Санданом и Жаягсан-гэгэном развернулся своего рода заочный диспут путем переписки по различным вопросам. Например, рассматривая в одной из записок культурное строительство и культурную жизнь народов европейских городов (электрическое освещение, фабрики, заводы, места увеселения, светскую жизнь и проч.), Лубсан-Сандан потребовал дать ему правильную оценку таковых и исчерпывающий ответ, ибо такие легкомысленные буддисты, вроде его, Цыденова, увлекаются данной культурой и веселой жизнью, чуть ли не до признания этих мест божьим раем, а также обращается к нему с просьбой предсказать ему, где и как он провел прошедшую жизнь и где он проведет будущую жизнь после смерти. Жаягсан по первому вопросу дает ему ответ: "Нельзя определить божий рай по признакам общей культуры", а по второму вопросу отвечает: "Стремление его о дознании его прошедшей жизни нецелесообразно и не вызывает необходимости. Что же касается погробной его жизни, то таковая должна зависеть от того, как он будет вести себя при текущей жизни". Цыденов был удовлетворен данным ответом, что являлось почти единственным случаем удовлетворения ученого10. И таким образом через трое суток после переписки Лубсан-Сандан все же приходит в дацан. Жаягсы-гэгэн встал ему навстречу, и они на равных поклонились друг другу11.

Сандан-лама жил замкнуто и посторонних к себе не допускал. Будучи в Петербурге, по архивным документам, Цыденов не посещал ни театров, ни цирка, ни других мест увеселения и не любил ходить по улицам12. Однако, после приезда из Петербурга в 1896 году Сандан Цыденов написал на тибетском языке поэтическое произведение "Лечу по небесам", которое говорит об обратном. В своем сочинении "Лечу по небесам" он пишет о своей поездке на Запад. Оно было опубликовано в 1896 г. в Монголии.

Рукописное наследие Лубсан-Сандана состоит из произведений и документов балагатского движения. Имеется произведение "Манифест Лубсан-Сандана" на монгольском языке. Он труден для перевода. Его язык символичен. В нем содержатся удивительные и смелые предсказания о распространении Тантры, о будущем цивилизации. Идеи текста близки, а в целом даже опережают самые смелые догадки В.И. Вернадского и К.Э. Циолковского. В архиве Кижингинского района в черном переплете хранится подлинная рукопись Лубсан-Сандана.

После приезда из Санкт-Петербурга, Сандан-лама решает уйти из монастыря и погрузиться в медитативную практику вдали от мирской суеты. В 1908 году Сандана Цыденова, как бывшего ламу, избрали настоятелем Кижингинского дацана. Когда ему сообщили об этом, он ответил отрицательно, так как не хотел отказываться от отшельничества. Необходимо отметить, что Сандан-лама, еще, будучи ламой Кижингинского дацана, постоянно уходил в затворничество на 2-3 месяца в течение двадцати лет, после возвращения из Гусиноозерского дацана. Об этом факте говорится в архивах Совета по делам религии при Совете Министров Бурятской АССР: "Спустя немного времени после возвращения из Петербурга он устраивает в урочище Халцагай-Толгой келью, где и возобновляет созерцание в честь бога "Ямандага"13.

Подобная практика является довольно сложной и глубокой для начинающих, поэтому во время затворничества Лубсан-Сандан Цыденов сочинил магтал (гимн) гневной ипостаси Манзушри Ямандаги для своих учеников в упрощенном варианте, который является сокращенным и облегченным методом созерцания, что позволяет постепенно перейти к более сложной медитации.

Поэтому от его имени почти до конца 1915 года обязанности настоятеля исполнял Цыремпилов Гэнин (Тыхэйн-лама)14. Позднеев А.М. во время поездки в Кижингинский дацан пишет: "Приехав в этот дацан, я не застал здесь ширетуя, о котором мне сказали, что он удалился в степь и сидит там в созерцании. Таким образом, мне пришлось иметь здесь дело с заступившим на место ширетуя простым гэлуном известным в официальных ведомствах под именем Намжил-Цыден Абидуев. В разговорах он рассказал мне, что имя его Лобзан-Цырен"15. Лубсан-Сандану предложили не только стать ширетуем Кижингинского дацана, но и хамбо-ламой. По преданиям Кудунского круга, Сандану Цыденову принадлежит знаменитая фраза, которую он бросил на предложение стать хамбо-ламой: "Дацан - это сансара"16. Его не удовлетворял образ жизни в монастыре, так как много времени уделялось административно-хозяйственной деятельности дацана и ежедневной ритуальной службе и совсем мало, порой вовсе не уделялось - медитативной практике.

Вскоре Сандан Цыденов и его близкий ученик Агван-Силнам вышли из состава лам Кижингинского дацана и со своими сторонниками поселились в тайге на склоне Кудунского хребта. В основу практического буддизма Лубсан-Сандан положил строгость правил и интенсивность духовной практики времен индийских йогинов-махасиддхов. Кроме этого им были возрождены принципы непосредственного ведения учителем ученика. Проповедовались и осуществлялись практики Тантры уровня махамудры. Лубсан-Сандан считал, что в меняющихся условиях жизни, в наступающем ХХ веке, монастырская форма учения будет нежизнеспособной, и перешел к нетрадиционным, с точки зрения доминирующей в Бурятии школы гелугпа, видам практики и установил внешкольные правила устройства сангхи, которые могли бы помочь устоять учению в будущем.

Избрав отшельнический путь со своими последователями, Лубсан-Сандан начинает распространять нетрадиционную форму буддизма в Бурятии, т.е. немонастырскую. Безусловно, что в то время для многих верующих и лам подобное решение было непонятно, По нашему мнению, причиной неприятия и даже осуждения было ясное понимание, что занятие серьезной тантрической практикой - путь, который избрал Лубсан-Сандан, - мог осуществить не каждый, а только хорошо подготовленный для многолетнего затворничества человек.

Сандан Цыденов решил построить поселение в Нижнем Кудуне на западном склоне горы Шилэнтуй, в местности Суархэ (урочище Халцагай-Тогой Хоринского ведомства). В буддийских текстах, содержащих разъяснения по практике Ямандака-тантры говорится, что местом проведения затворничества отшельника являются кладбища, берега рек, перекрестки дорог, пустые дома, места сражения, вершины гор, храмы, дома, населенные различными вредоносными духами, и густые леса. Чтобы устранить блуждание ума, затворничество нужно осуществлять в тихом и безлюдном месте, т.е. оно должно находиться вдали от мирской суеты. Суархэ было как раз идеально подходящим местом для затворничества. Эта местность находилась в 15 километрах от села Усть-Орот на правом берегу реки Кудун. Суархэ ("соорхэ") в переводе с бурятского языка означает "поляна, прогалина". Это довольно суровое и дикое место, недалеко от нее начинается густая тайга и глубочайшие овраги, поблизости находился лечебный аршан. По преданиям, здесь раньше было кладбище, где обитали разные духи, оборотни, которые пугали жителей близлежащих поселений. Особенный страх внушал дух медленно умирающей от проказы женщины, которая не была захоронена ритуальным обрядом. Именно такое место выбрал Лубсан-Сандан, которое позже стали называть "Ламской пядью" и которая с тех пор для верующих людей стала святым местом.

На время строительства Сандан-лама уединился в дацане, а когда в 1898 году поселение было готово, перекочевал туда с Доржи-ламой и другими последователями. По некоторым источникам, в ставке Цыденова строятся шикарные дома с особняком для Цыденова и маленький дуган, исключительно на средства, добытые им у населения путем различного рода вымогательства, якобы для нужд выполнения столь трудного учения "тарни" (тантрийское учение). Подобные обвинения опровергаются очевидцами событий. Кельи в виде маленьких домиков имели весьма убогое и простое устройство, необходимое только для существования. Маленьким дуганом, по-видимому, было небольшое построение, которым являлась мандала Ямандаги. По преданиям Кудунского круга, в период созерцания на Суархэ ученики и приглашенные тибетские ламы-художники построили Лубсан-Сандану жинхор (мандалу) Ямандаги. Это был деревянный дворец, прекрасно разрисованный, украшенный драгоценностями. Когда дворец был готов, Лубсан-Сандан зашел в него, сел в центре и провел несколько часов в созерцании17. Скорее всего, "шикарным домом - особняком для Цыденова" вполне мог оказаться маленький дворец-мандала.

Двадцатилетнее затворничество Цыденова и его учеников было прервано событиями августа 1918 года, когда власть в Забайкалье захватил атаман Семенов.

При царе у бурят не было воинской повинности. "Правда, те бурятские роды, которые были приписаны к казачьему сословию, участвовали в охране границы. В годы гражданской войны, когда в Забайкалье была установлена диктатура атамана Семенова, Бурнардума объявила о мобилизации бурят в армию, в ряды монголо-бурятской бригады "Зорикто-батор". Указ о призыве в "народные цагды" бурят, родившихся в 1895-1898 гг., был обнародован 23 января 1919 года. Вместе с бурятами призывались также тунгусы-буддисты. Это решение было принято Бурнардумой в порядке реализации Постановления ноябрьского (1918 г.) общебурятского съезда о мобилизации на военную службу 2000 человек из Агинского, Селенгинского, Хоринского и Баргузинского аймаков. В указе говорилось, что решение Бурнардумы о призыве бурят в армию состоялось "в годину мировых народных бедствий, коснувшихся и мирных степей бурятского населения, и вызвано заботой Думы о сохранении религии и народного достояния".

Поясняя существо решения, Бурнардума писала управляющему Забайкальской области, что "происходившие в течение последнего года в бурятских аймаках насилия, грабежи и захваты земель" вынудили общенациональный съезд бурят, состоявшийся в ноябре 1918 года, дать согласие на предложение атамана Семенова о формировании двух бурятских конных полков18.

Указ о призыве бурят на военную службу вызвал недовольство населения, и они избегали призыва. Весной 1919 г., когда усилилось противостояние и дело едва не дошло до репрессивных действий со стороны семеновцев, представители народа обратились к Сандан-ламе и вручили ему мандал-прошение, в котором просили его, как весьма уважаемого буддийского деятеля Кижинги, посоветовать, как избежать выполнения указа о призыве в армию. В ответ на это обращение Сандан-лама высказал мнение, что лучшим выходом было бы создание самостоятельного государства, только в этом случае атаман Семенов вынужден будет проявить уважительное отношение к бурятскому населению. Эта идея Сандан-ламы была встречена с энтузиазмом. Началась подготовка к созданию Учредительного собрания. Были проведены выборы делегатов на хошунных собраниях, в частности на собраниях Цаганского, Бодонгутского, Хальбинского хошунов. Одновременно работала комиссия по выработке Основного закона намечаемого государства, проводилась запись желающих стать подданными образуемого государства. Подданные его получили название "харлики". Пожелало статьхарликами подавляющее большинство населения Кодун-Кижингинской долины, а также других мест, таких как Ульдурга, Булум и др.

В феврале 1919 г. представителями "Кижингинского кредитного товарищества" была составлена письменная просьба "о принятии населения под свое покровительство и защиту" и направлена самому авторитетному и всеми почитаемому ламе Сандану Цыденову. В мае 1919 года было проведено Учредительное собрание или Великое Собрание. На нем 102 делегатами было провозглашено создание теократического государства, ханом-ламой был объявлен Сандан Цыденов. Также были избраны должностные лица. Был обнародован Манифест об образовании теократического государства, наподобие Тибета, во главе с легендарным ламой-ханом Цыденовым. Этот документ был вручен представителям соответствующих инстанций, прежде всего атаману Семенову. Правительство теократического государства извещало Семенова о том, что это государство создано по воле народа ради его защиты, и что оно не намерено ущемлять интересы других.

В постановлении Учредительного собрания говорилось: "В силу данным нам прав свободы мы постановили оставить власть управления народной думы, аймачных управ, хошунов и сомонов, действия которых направлены в особенности к военной цели, совершенно противной и притеснительной для нашего религиозного и гражданского сознания и войти во власть всемогущего Дарма-Ранзын-хана"19. Основной закон (Конституция) теократического государства состоял из 36 пунктов: о государстве, о Великом суглане, о правительстве, о суде, об охране общественного порядка и пр.

Теократы отказались подчиняться Бурнардуме, а на территории образованного государства, было объявлено о ликвидации сомонных и хошунных управлений. Учредительное собрание постановило именовать сомоны впредь "тосхонами", а хошуны - "балагадами". Отсюда это движение нередко называют "балагатским движением". В теократическое государство вошли одиннадцать балагатских обществ: Кодунское, Челсанайское, Кижинга-гольское, Улан-Бургасанское, Цаганнорское, Сарантуевское, Ород-гольское, Могсохонское, Чесано-гольское, Ехэ-Булакское, Кульхисонское. В целом территория государства занимала долины Чесана, Кодуна, Кижинги, часть территорий нынешних Хоринского и Еравнинского районов20. Характерной особенностью этого государства было полное отсутствие каких-либо полицейских и военных сил. Местонахождение кельи Сандана Цыденова было объявлено столицей теократического государства под названием "Соемпкус".

Лидеры Бурнардумы в первое время надеялись ликвидировать теократическое движение мирным путем, для чего дважды посылали к теократам своих представителей. Но члены теократического правительства наотрез отказались идти на переговоры, заявив, что они не подчинятся никакой власти, кроме власти хана-царя Сандана Цыденова. Бурнардума не имела достаточных вооруженных сил, но ей на помощь пришел Семенов, который направил отряд казаков во главе с начальником Верхнеудинского гарнизона полковником Коровиным-Пиотровским в ставку теократов. Глава государства теократов и его министры, должностные лица были арестованы и отправлены в верхнеудинскую тюрьму.

Руководитель теократического движения Сандан Цыденов и его ближайшее окружение в период семеновщины подвергались аресту по два-три раза, но семеновцы, продержав их в тюрьме месяц, выпускали на свободу. Этого было достаточно для того, чтобы продемонстрировать всю утопичность этого государственно-теократического проекта и усилий по его воплощению в жизнь.

О попытке реализации этого проекта С.Ю.Лепехов пишет слудующее: "одна из наиболее ярких и драматичных попыток реализации на практике в государственном строительстве наиболее важного принципа цивилизационной программы Ашоки - "управление с помощью дхармы, принесение счастья с помощью дхармы и защита с помощью дхармы" - имела место в период между 19 и 26-х годами ХХ столетия в Бурятии. Имеются в виду усилия и инициативы, исходящие от значительной части населения Хоринского аймака по созданию теократического государства "наподобие Тибета"21.

Как отмечает Э.Ч. Дарибазарон: "Факты свидетельствуют, что теократическое движение, преследуя благородную цель - защиту народа, спасло много жизней и сумело защитить население, хотя и временно, от насилия и грабежей. Это движение продолжалось и после падения режима Семенова, при Советах, вплоть до 1926 года. Оно то утихало, то усиливалось. Оно защищало население от террора, сначала от белого, затем от красного"22.

20 января 1922 года Сандан Цыденов был арестован представителями советской власти. В ордере на его арест говорилось, что Сандан Цыденов проживает в местности Суархэ Хоринского аймака и материалами следствия изобличен как глава и руководитель теократического государства. Его обвинили в ведении контрреволюционной, антисоветской пропаганды. Четыре месяца содержали его в Верхнеудинской тюрьме, затем через Иркутск переправили в Новониколаевскую (Новосибирскую) тюрьму. Он умер в этой тюрьме 15 мая 1922 года. Спустя 75 лет, 28 августа 1997 года состоялась гражданская и политическая реабилитация Сандана Цыденова, руководителя теократического движения, ученого-буддиста, крупного реформатора буддизма.

Следует отметить, что теократическое движение, организованное Лубсан-Санданом Цыденовым, носило реформаторский характер. Л.С. Цыденов стоял у истоков зарождения и развития теократического движения в среде простого населения, сыгравшего в его судьбе далеко не однозначную роль. Политическое значение этого движения и попытки основания отдельного государства, состояло в демонстрации того, насколько большое влияние имел буддизм среди бурятского населения, на его политические интересы.

Нельзя не согласиться с оценкой этого движения, сделанной С.Ю. Лепеховым "Прибежище", которого в условиях жестокой гражданской войны искали хоринцы (в полном соответствии с формулой: "Прошу прибежища у Будды, прошу прибежища у Дхармы, прошу прибежища у Сангхи") носило характер вступления под защиту ценностей и норм буддийской цивилизации. Поэтому здесь не было и не могло быть никаких этноцентристских, националистических сепаратистских стремлений, поскольку они как раз находятся в резком противоречии с духом и буквой принципов буддийской цивилизации, для которой национальные и государственные границы не имеют никакого особого значения"23.

Духовная деятельность Сандан Цыденова, которую он вел практически на протяжении всей жизни, была активной и весьма плодотворной. Исследование основных аспектов этой деятельности позволяет прийти к определенному выводу о том, что С. Цыденов является незаурядной личностью, ученым-философом, талантливым поэтом.

Основой всей его деятельности и поведения было буддийское учение. Более двадцати лет он в окружении самых близких учеников проводит в обители для созерцания. В этом заключалась и реформа буддизма в Бурятии, развитие немонастырской формы буддизма, т.е. отшельнической, которая преобладала в Тибете до укрепления позиций школы желтошапочников - гелугпа.

Буддийские принципы были также заложены в создании теократического государства, которое было образовано по просьбе большинства населения Кижингинской долины и за ее пределами из-за военной смуты. Создать такое государство под силу только смелому, бесстрашному и глубоко верующему человеку, каким и являлся Цыденов Л.С.