Секция «Сибирь: диалог цивилизаций»

Шаракшинова Е.К. (доц., Иркутск)

Фольклор бурятских родильных обрядов

Семейная обрядовая поэзия бурят – явление сложное и разнородное. В нее входят произведения, разные по времени и по жанру, начиная от простейших языковых формул и даже отдельных слов до сложных поэтических форм. Объединяет все эти произведения общий, основной для них признак - все они были неразрывно связаны с магическими действиями, составляли с ними единый ритуальный комплекс, выполняли единую функцию. Обряды исполнялись по соответствующему поводу в важные моменты семейной жизни, в данном случае - по поводу рождения ребенка. Неразрывная связь в обряде слова и действия и их функциональная направленность определяли не только содержание словесных текстов, соответствовавших тому или другому типу обрядовых действий, но и их структуру, поэтические особенности. Поэтому без анализа обряда в целом и выяснения места и роли словесного компонента часто нельзя понять не только их смысл, но и структуру, символику, образность и другие поэтические особенности.

В последнее время заметно возрос интерес этнографов, фольклористов к народным обычаям, обрядам. Они привлекают внимание исследователей своей специфичностью, нередко воспринимаемой как уникальность, как живая старина. Обрядам присуща консервативность, традиционность, сильная преемственность.

В этнографической науке появилось достаточно много новых публикаций материалов, статей, сборников, посвященных отдельным видам и циклам бурятских обрядов. Рассматривая разные стороны бытования обрядов, авторы как-то упускают из виду их словесное сопровождение, т.е. вербальный компонент. Между тем в жизни само обрядовое действие не обходится без словесного сопровождения, обряд и обрядовая поэзия сосуществуют и почти не встречаются один без другого. Неслучайно в обрядовом фольклоре, как ни в каком другом виде народного творчества наиболее ярко проявилась одна из особенностей устной поэзии – гармоничное сочетание элементов словесно-поэтического, музыкального, хореографического, драматического искусств. Из всего многообразия бурятских обрядов наиболее полно изучен свадебный обряд c его богатой поэзией. Обычаи же и обряды, связанные с рождением детей, их устная поэзия исследованы недостаточно. Родильные обряды в отличие от красочных эмоциональных свадебных обрядов характеризовались простотой, практической направленностью. Несмотря на имеющиеся исследования по семейным обрядам в целом, специальных работ, посвященных изучению устной поэзии родильных обрядов, нет. Между тем изучение родильной обрядовой поэзии необходимо для выяснения важных вопросов, касающихся происхождения обрядов, форм их бытования, а также генезиса, эволюции отдельных жанров фольклора, изучения типологии фольклорных явлений. Не претендуя на полноту раскрытия данной темы, нами предпринята попытка изучения фольклора бурятских родильных обрядов.

В основу статьи положены материалы, взятые из имеющейся научной литературы по теме, а также полевые записи автора разных лет.

С давних пор буряты благополучие своей семьи, свое будущее связывали с детьми, поэтому каждая семья стремилась иметь как можно больше детей. Неслучайно их желания, помыслы о продолжении рода закреплены в самых разных произведениях фольклора, к примеру, благопожеланиях: Халуунда hууха хYбYYтэй, хадамда ошохо басагатай болоорой (Имей сыновей, чтобы продолжить род, имей дочерей, чтобы замуж выдать), или ХYнжэлθθр дYYрэн хYбYYдтэй, хоройгоор дYYрэн малтай болоорой (Чтобы детей было много в доме (одеяле), чтобы во дворе было много скота). В них выражена мысль о том, что дети – главное богатство и счастье человека, что дети-продолжатели рода. Самым страшным наказанием для человека считалась бездетность. Остаться без потомства значило прервать свой род, не сохранить домашний очаг. В бурятских пословицах человек, имеющий детей, сравнивался с горящей свечой, а бездетный-со стоптанной подошвой: Yрэтэй хYн – зула, YрэгYй хYн – ула.

Рождение ребенка воспринималось как важное событие для семьи, было большой радостью, сопровождалось весельем и отмечалось гулянием. В то же время рождение ребенка вызывало тревогу родных за судьбу и жизнь новорожденного, опасение за его здоровье. Желание близких оградить маленькое существо от болезней и невзгод вызвали появление различных магических церемоний, обрядов. Родильная обрядность имеет большую устойчивость, ревниво охраняемую в течение веков бытовой традицией и суеверием народа.

Первоначальным в комплексе родильных обрядов и церемоний был обряд тоонтолхо (или тоонто мантаха) – обряд захоронения последа. Повсеместно, по поверьям бурят, захоронение последа имело большое значение для жизни ребенка. Послед считался частью, душой ребенка, и жизнь новорожденного зависела от того, какие предосторожности предпринимались относительно последа. По верованиям бурят – шаманистов, чтобы сохранить жизнь новорожденного, следовало всячески уберечь послед от злых духов. Аналогичное поверье существовало и у бурят – ламаистов: с последом связана жизнь ребенка (человека) и поэтому необходимо уберечь послед от собак и других зверей, от коварства недругов, чтобы никто его не осквернял, иначе жизнь ребенка будет недолгой. Б.Э. Петри оставил интересное описание этого обряда у кудинских бурят (4). По его материалам, на обряде захоронения последа присутствовали только женщины, а все мужчины временно удалялись из юрты (в некоторых случаях исключения делали для бездетного мужчины, который приходил на этот обряд вместе с женой, и их участие в этом обряде имело особый магический смысл, т.е. сулило “избавление” от бездетности). Обряд исполняли лишь избранные пожилые женщины, число которых должно быть 3, 5 или 7 (эти числа у всех монголоязычных народов считались священными). Все остальные женщины, в том числе и повивальная бабка, отходили в сторону. В северо-западной части юрты за очагом (хоймор) поднималась половица и роженица клала на землю серебряную монету. На этом месте исполняющие обряд старухи копали ямку, на ее дно стлали войлок, на который клали шерсть, затем зерна, на них – правую заднюю бабку ноги овцы и на все это сверху клали послед; затем ямку засыпали. После этого варили саламат. Над ямкой разжигали огонь, вокруг которого садились исполняющие обряд старухи и роженица. Чашка с саламатом передавалась трижды по кругу, и каждая из женщин бросала кусочки саламата на ямку (видимо, на огонь), а также ела его. На этом обряд заканчивался и половица закрывалась.

Этот обряд, по описанию Б.Э. Петри, обставлялся большой таинственностью, все подробности его отправления хранились в тайнах семейной жизни из суеверного страха перед духами. По всей вероятности этим объясняется небольшое количество зафиксированных словесных текстов, отразивших эту часть ритуала. Но, судя по действиям женщин, проводивших этот обряд, можно предположить, что он сопровождался простыми лаконичными формулами, призванными уберечь послед, а значит оградить ребенка от посягательства злых сил. После завершения обряда начиналось угощение присутствующих, на котором произносились благопожелания в адрес новорожденного, ведь с захоронением последа ничто не должно было беспокоить ребенка, и он будет спокойно расти, радуя своих родителей.

Несмотря на то что родильная обрядовая поэзия монголоязычных народов в главных чертах однотипна, у каждой локальной группы бурят существуют свои особенности по содержанию этого обряда, поэтому остановимся лишь на некоторых моментах (3).

Согласно имеющимся материалам у аларских, боханских бурят к концу XIX в. самостоятельного обряда захоронения последа (хани), видимо, уже не было, а проводился обряд по случаю рождения ребенка, который включал в себя все церемонии (5). Захоронение последа зимой совершалось в подполье зимнего жилища – избы. Но по старинке соблюдались все предохранительные меры: в ямку с последом клали пучок конского волоса и три камня. По поверьям этих групп бурят злые духи боялись волос, камень не могли одолеть, а съесть душу ребенка, не проглотив предварительно последа, было нельзя. При таком захоронении последа произносились такие заклинания, как: “ХYр шулуунhаа хYндэ, хара шулуунhаа хатуу ябаарай!” (Будь тяжелее коричневого камня, тверже черного камня) (В).

Судя по описаниям М.Н. Хангалова, у унгинских и бильчирских бурят в конце XIX века самостоятельного обряда так же не было (5). Но при захоронении последа придерживались традиционных обычаев - сопровождать его разными предметами. В каждый предмет вкладывался определенный смысл, и каждое действие могло сопровождаться словесной мотивировкой, выступающей в форме заклинаний. Так, например, уголь символизировал огонь, которого злые духи боялись, а значит, не смели подойти к последу (предохранительная магия). Зерно клали, чтобы ребенок вырос здоровым и расплодился (размножился), как зерна (имитативная магия), причем, кладя зерна, произносили заклинание: “Таряан бYтэ тара, будаан бYтэ будара” (Как зерно, распространись, как просо, рассыпься (размножься). Три черных камня не только означали твердость и крепость, которые придавались последу – душе родившегося ребенка, но и являлись заслоном, преградой на пути злых духов к последу. Неслучайно эта часть обряда сопровождалась заклинанием: Хара шулуун хаалга, хYрин шулуун хорео (Пусть черный камень будет створкой, коричневый камень – оградой) (1). Магический смысл данного выражения вряд ли был понятен вне этого обряда. Следует отметить, что заклинания, возникшие в глубокой древности и являвшиеся по своему происхождению и сущности обрядовым жанром народного словесного творчества, сохранялись долго, пока сохранялись обряды, с которыми они были неразрывно связаны. Со временем связь таких словесных формул с обрядом теряется, и они продолжают бытовать как самостоятельные выражения, взаимодействуя с близкими им жанрами. При этом менялась их словесная структура – от простой фразы, кратко выражавшей пожелание или требование, до ритмически организованных, рифмованных поэтических произведений.

При проведении обряда использовали серебряную монету, которую клали в ямку, и она должна была обеспечить долгую жизнь новорожденному. При этом произносили: “МYнгэндли мYнхэ наhатай боло” (Живи долго, как долговечно серебро). Березовые лучинки - тоже по типу имитативной магии – клались, чтобы ребенок рос, развивался (размножался), и, как бы объясняя свои действия, заклинали: “Хуhан модондли намшалжа, намаалжа бай” (Развивайся, расплоди многочисленное потомство, как береза, покрытая листьями). Здесь налицо, когда слово воспринималось, как дело, оно органически сливалось с действием, поясняло и как бы закрепляло его. Как видим, повсеместно послед сопровождался различными предметами с целью “передачи” ребенку тех качеств, которые были свойственны этим предметам. Главным назначением этих предметов являлась защита последа от злых духов. Этой же цели служили и произносимые заклинания, они призваны были закрепить совершаемое действие и вызвать желаемый результат. Они выражали требование, пожелание или просьбу. Как показывают приведенные образцы заклинательных формул, они, как правило, краткие, лаконичные, в них выражена только основная мысль, для них характерным является повелительный тон, требование, что вполне объяснимо желанием добиться положительного результата. Как можно предполагать, заклинания были исконным, древним видом бурятского обрядового фольклора.

Из приведенных материалов видно, что захоронению последа буряты придавали исключительно большое значение, и все действия, связанные с этим обрядом, основывались на древних религиозных представлениях народа. Многие элементы этого обряда вследствие коренного изменения семейных отношений потеряли реальную основу и забылись или наполнились новым содержанием.

Следующим, в ряду обрядов, связанных с рождением ребенка, является обряд “Yлгээдэ оруулха” (θθбэйдэ оруулха) – укладывания ребенка в колыбель.

Через несколько дней после родов, когда у ребенка отпадала пуповина, буряты справляли обряд “Yлгээдэ оруулха” - укладывания ребенка в колыбель. До этого времени ребенок лежал рядом с матерью на кровати. По существу, это было праздником, семейным торжеством по случаю рождения ребенка. В зависимости от материального положения родителей специально для этого торжества кололи бычка или барана. Но поскольку главным в этом празднике было исполнение этого обряда, все торжество носило это название.

Повсеместно главным атрибутом этого обряда являлась колыбель-люлька. Заранее делать люльку у бурят было греховным, поэтому она готовилась к моменту проведения самого ритуала. Отправление обряда укладывания в колыбель носило строго регламентированный характер. Вокруг колыбели собирались дети. Одна из женщин, обычно повивальная бабка, держала на руках новорожденного, другая – сваренную бедренную кость бычка (или барана) – шаата сэмгэ как обязательный атрибут этого обряда.

Около колыбели клали молоток, точило. Следует заметить, что в разных районах предметы, используемые в обряде, варьировались: помимо шаата сэмгэ были кинжал, молоток, точило, стрелы и т.д. Изначально обряд обставлялся таинственностью, носил магический характер. Но со временем в связи с утратой магического характера совершаемых действий эстетическая функция становится доминирующей и обряд стал восприниматься как веселое праздничное гуляние. Торжественно-праздничное настроение присутствующих детей и взрослых придавало обряду развлекательный, увеселительный характер, и весь ход обряда напоминал целое драматическое действо. У собравшихся детей спрашивали: “Кого укладывать в люльку: ребёнка или кость?” Дети отвечали: “Ребенка”. Следовал следующий вопрос: “Кого положить в люльку: ребенка или молоток?”. Отвечали: “Ребенка”. Эти вопросы с перечислением предметов повторялись дважды или трижды. Затем следовал вопрос: “Как пеленать ребенка: вверх головой или вниз?”. Малыши дружно отвечали: “Вверх головой”.

После этих традиционных вопросов – ответов, которые составляли основную часть обряда, ребенка, завернутого в шкурки, укладывали в приготовленную люльку, и детей просили спеть для малыша колыбельную песню. Дети вместе со взрослыми исполняли известные им песни. Большинство колыбельных песен носило шуточный характер. В них перечислялись домашние животные: собака, конь, которые являются постоянными спутниками в жизни человека. Старинных колыбельных песен, известных в науке, не так уж много. В сборнике Д.С. Дугарова “Бурятские народные песни” нами обнаружены такие песни:

1.	БYYбэй, бYYбэй, бYYбэй дээ	Баю, баю, баю бай
	БYYбэйн абань гэртээ,	Папка наш теперь уж дома,
	Тагдгар шар нохойнь хаяадаа	Пес лохматый у порога,
	Табан тарваган табюур дээр,	Пять тарбаганов уж на полке,
	Саадаг номонь ханадаа	Колчан с луком на стене.
	БYYбэй, бYYбэй, бYYбэй...	Баю, баю, баю бай.

2.	БYYбэй, бYYбэй, бYYбэй доо	Баю, баю, баю бай
	БYYбэйн баабай гэртэйл дээ	Малыша отец уж дома,
	Шара нохойнь гэнжэндээл,	Рыжий пес на цепь посажен,
	Шабдаг номонь тэбхэндээ	Лук упругий уж в колодке
	Сагаан боронь сэргэндээ...	Светло-серый конь привязан...

3.	Бааюу, бааюу бааюундай,	Баю, баю баюшки,
	Баабайн жаахан бааюундай,	Батькина крошка малая,
	Бууюу, бууюу бууюундэй	Бую, бую, буюшки,
	БYYбэйн жаахан бууюундэй...	Моя крошка милая.

Как показывают примеры, ранние колыбельные песни не отличались особой поэтичностью, но, тем не менее, в них наблюдается аллитерация, перекрестная рифма, которые придают им благозвучие, мелодичность.

Ритмичность данных песен достигается за счет одинакового количества слов в строке, повторяющихся слов и выражений, которые так же важны для осмысления содержания. Следует заметить, что колыбельная песня, как и любая другая, подвержена импровизации, поэтому образы, возникающие в них, зависят от исполнителя.

Произведения, которые сопровождали обряд, имели не только магическую, но и игровую, развлекательную функцию. С ослаблением, а затем и почти полным забвением магического смысла обрядов эти элементы выступали на первый план, а ритуал пополнялся за счет необрядовых произведений. Утилитарная функция всего действа сменялась эстетической и сам обряд воспринимался уже как увеселение, веселое праздничное гулянье. После того как завершался обряд, детей угощали сладостями, развлекали их, отгадывали загадки, пели песни. Например:

ШYдэгYй айлшан ерэбэ	Беззубый гость пожаловал,
Яhагуй хони алаба.	Барана без костей закололи.
(θθбэй, хYхэн)	(новорожденный ребенок, груди)

Таг дээрэ табишагYй эдеэн,	Еда, которую на тарелку не выложишь,
Табан хургаар баришагYй эдеэн.	И руками (пятью пальцами) не тронешь.
(Yбэрэй эдеэн)	(грудное молоко). (А)

А взрослые одаривали новорожденного. Женщины приносили все необходимое для пеленания: выделанные шкурки домашних животных, рубашечки, некоторые дарили деньги. Если подносилась готовая одежда, то обязательно к ней пришивалась монета. Иногда близкие родственники преподносили новорожденному овцу, теленка, ягненка и т.д. Мальчику- новорожденному принято было дарить мужские принадлежности: нож в ножнах, лук со стрелами, седло. Родители, в свою очередь, одаривали присутствующих, исходя из своих возможностей: старикам подносили новые рубашки, женщинам - шелковые или простые платки, а так же золотые или серебряные монеты. Торжество заканчивалось пиршеством и благопожеланиями в адрес новорожденного и его родителей. Произносимые по этому случаю благопожелания были разнообразными по своей структуре, содержанию и адресовались то ребенку:

Наhанайнгаа харгыда	Пусть твой жизненный путь
ДYYрэн hанаатай, золтой	будет полон мечты, удачи и счастья,
Жаргалтай ябаарайш.

Арба хYрэжэ аляархажа ябаарайш.

В десять лет игривым будь

Yдэр ерэхэ бYри	Изо дня в день
Yндэр боложо,	Выше становись,
Жэл ерэхэ бYри	Из года в год
ЕхэнYYд боложо байгаарайт.	Взрослее становись;

то родителям:

Хойто жэлдэ хYбYYтэй боложо,	В следующем году родите сына,
Саада жэлдэнь басагатай болооройт	А еще через год – дочь.

ХYбYY гаргажа,	Кисет сшейте,
ХYдэhэ оёжо байгты.	Сына родите.
Аха дYYгээ найрлуулжа,	Братьев развеселите,
Айл зоноо баярлуулжа байгты.	Соседей обрадуйте.

По своему строению, структуре и содержанию эти благопожелания близки заклинаниям, что дает основание предположить их генетическую связь. Изначально они представляли собой словесные формулы магического характера, которые, по мнению бурят, должны были обеспечить тому, кому они посвящались, всяческое благополучие. С утратой магической направленности они стали восприниматься как произведения, доставляющие эстетическое удовольствие. Постепенно оттачивалась их художественная форма, совершенствовалась образная система и символика, поэтические приемы (гипербола, сравнение, эпитет и др.). В настоящее время они являются одним из самых распространенных, активно бытующих видов устной словесности бурят. Ни одно торжество не проходит без красочных благопожеланий.

Когда ребёнку исполнялся год, независимо от пола ребёнка, ему стригли волосы (Yhэ хайшалха) налысо. У бурят существовало поверье, если не обстричь внутриутробные волосы (эхэ соохи Yhэн), то ребенок всю жизнь будет мучиться головными болями. Эти волосы не сжигали, не выбрасывали, а зашивали в детский матрасик или подушку. Считалось, если совершить все эти обряды, то ребенок будет расти крепким, здоровым, жизнерадостным. Не в этом ли счастье и радость родителей? Обряд “Yhэ хайшалха” проводили повсеместно. Стрижкой внутриутробных волос заканчивался период младенчества. Обряд стрижки младенческих волос знаменовал не только переход в следующую возрастную группу, но и отдаление ребенка от “мира предков, божеств” и установление более близких отношений с социальным коллективом. Многие буряты придерживаются данного обычая и ныне.

В настоящее время эти обряды не проводятся, а если проводятся, то в упрощенном виде или ограничиваются лишь незначительными действиями, служащими оберегом от злых духов. У западных бурят, например, перед тем как привезти ребенка из больницы, окуривают комнату, в которой будет жить ребёнок (для этого используют богородскую траву – ганга), на лоб ребёнка ставят отметку сажей (тэмдэг табина) – это служит защитой от злых духов, у порога кладут кочергу как препятствие для злых духов, нечистой силы. Все это может завершаться небольшим застольем, куда приглашаются близкие родственники, соседи, друзья.(5) Они поздравляют родителей с рождением ребенка, произносят благопожелания, дарят подарки.

К комплексу предохранительных мер, бытующих сегодня, можно отнести обряд омывания - “hабалга” (пошлепывание) (Б), или “булхаадhан” (окропления) (1). Суть данного обряда заключалась в следующем. Если ребенок в три месяца плохо спал, был беспокоен и криклив или сильно потел во время сна, родители проводили обряд омывания. Для обряда необходимы были пучок прошлогодней травы или ветки шиповника, 5-6 гладких, ровных камней. Кипятили воду (аршан) в котле, туда же закапывали несколько капель молока или тарасуна. Для проведения данного обряда приглашали шамана или человека, хорошо знающего этот ритуал. Обряд справляли на восходе солнца. Он ставил в середине дома котел с кипящей водой, усаживал возле него мать с раздетым догола ребенком. Затем он начинал обряд с очищения дома, возлияния молоком, произнося молитвы, легонько стегал ребенка окропленными кипящей водой ветками шиповника. И так три раза. Интересно то, что ни мать, ни ребенок не ошпаривались. Во время обряда одни дети плакали, а другие переносили эту процедуру спокойно. После завершения обряда ребенок становился тихим и засыпал спокойным, здоровым сном. Пучок травы (ветки шиповника) подвешивали над дверью в течение 2-3 недель, после чего хозяин дома сжигал его, а камни клали обратно в колыбельку. Этот обряд должны были повторить обязательно три раза с перерывом в два-три месяца. По рассказам бурят бывали случаи, если обряд этот не проводили три раза, то дети могли часто болеть. Обряд заканчивался угощением присутствующих и одариванием шамана.

Таким образом, жизнь ребенка с момента рождения и до самого совершеннолетия сопровождалась множеством разнообразных обрядов и церемоний, предохранительных мер, основанных на древних религиозных представлениях бурят. Родильная обрядность у бурят в значительной мере ушла в прошлое, но сохранилось немало произведений устной народной поэзии бурят, в которых они нашли отражение.