Секция «Этноязыковое пространство Сибири»

Шишкина Т.А. (доц., Новосибирск),
Стрельцова М.И. (студ., Новосибирск)

Отражение этнокультурных контактов в промысловой сфере на территории Сибири

Межэтнические контакты являются сложным многоступенчатым процессом. Наиболее ярко этот процесс находит отражение в словарном запасе языка, сохраняющем следы языковых, социальных, экономических, политических связей на разных этапах исторического развития народов. Язык – одна из форм сохранения и восстановления того исторического пути, который прошли этносы вследствие культурного взаимодействия в пределах одного географического пространства.

Сибирь еще до прихода русских переселенцев представляла собой неоднородную в этническом отношении территорию, население которой формировалось на протяжении тысячелетий, при этом единая географическая среда и одинаковая хозяйственная деятельность привели к тому, что у многих коренных народов Сибири сложился комплекс элементов, этническую принадлежность которых вряд ли можно в настоящее время установить (14, с.22; 6, с.9-10). Так, элементы самобытной культуры эвенов сложились в результате взаимодействия предков современных юкагиров и тунгусов, а на протяжении последних веков подверглись влиянию коряков, чукчей, якутов и русских (1, с.131). Н.В. Лукиной отмечены общие этнонимы, антропонимы, сходные легенды у васюганско-ваховских ханты и селькупов (14, с.21). Тот же исследователь выделяет группу элементов материальной культуры ханты, свидетельствующих об этногенетических связях угров Приобья с финно-угроязычными народами Европейской части России (14, с.22). Первые русские переселенцы, пришедшие за Урал из Поморья и Верхневолжья, так же не представляли однородного этнического монолита: наличие значительного коми-зырянского и коми-пермяцкого пласта среди переселенцев-промысловиков отмечается в работе О.В. Бычкова (5, с.9-10) и др.

Обширные контакты в сфере материального производства, промысловой, бытовой и хозяйственной деятельности обусловили как множественные заимствования отдельных элементов культуры, так и создание специфических форм, вобравших в себя элементы взаимодействующих культур. Так, А.В. Головневым отмечены модификации охотничьего промысла тазовских энцев в связи с заселением Таза в XYII в. селькупами: гоньба по насту как способ охоты вытеснила свойственные энцам коллективные загоны и охоту с манщиком (7, с.54). Об изменении традиционного костюма под влиянием местных сибирских народов пишут многие исследователи русского населения Сибири: Н. Абрамов, Т. Успенский, Г.Н. Потанин, Н. Щукин, Н.А. Миненко, О.В. Бычков; изменения в постройках крестьянского дома, питании, способах заготовки и хранения продуктов отмечают Н.Щукин, В.А. Липинская и др. (26, с.12-20; 5, с.13). В зависимости от сфер контактирования культура русских переселенцев вбирала в себя отдельные разнородные элементы, синтезировала их в единое целое и в дальнейшем, видимо, складывалась подобно культуре русского населения Приангарья (исследования Л.М. Сабуровой): "укреплялись отдельные традиционные черты и под влиянием местных условий вырабатывались новые особенности, они дополняли традиционные и сочетались с ними различным образом. " (26, с.16).

Одним их способов проследить историю взаимодействия различных народов на территории Сибири служит изучение языков коренных жителей этого пространства и русских переселенцев; в последнем случае наиболее яркое отражение межэтнические контакты получили в русских сибирских диалектах. К настоящему времени описание взаимодействующих на территории Сибири языковых систем нашло отражение в работах Б. Кальмана, М. Фасмера, А.И. Селищева, П.Я. Черныха, О.И. Блиновой, А.И. Федорова, А.К. Матвеевой, С.И. Ольгович, Н.К. Дмитриевой, М.А. Романовой, В.Ф. Ивановой, Т.И. Орловой, Д.Г. Тумашевой, Л.В. Дмитриева, Г.А. Ахатовой и др., посвященных изучению заимствований в русский литературный язык и диалекты, а также заимствований в языки и диалекты коренных народов Сибири.

Примером языкового взаимодействия может послужить значительная по объему группа промысловой лексики русских сибирских диалектов, отчасти сохранившая и видоизменившая наследство материнских говоров, а отчасти вобравшая в свой состав лексику тюркского и финно-угорского происхождения из языков местного населения. Промысловая лексика сибирского региона (в том числе наряду с другими тематическими группами) являлась предметом описания сибирских лингвистов: С.И.Ольгович, О.И. Блиновой , Н.Т. Бухаревой, Л.Г. Панина, Т.Н. Чайко, Т.Н. Дмитриевой, Л.В. Петропавловской, Т.Б. Юмсуновой, М.Б. Матанцевой и др. Языковой материал привлекается для анализа и авторами историко-этнографических исследований: О.В. Бычковым, Е.А. Глинским, С.Г. Жамбаловой, Ф.М. Зыковым, И.А. Селезневой и др.

Формирование промысловой лексики в русских сибирских диалектах во многом обусловлено нелингвистическими факторами развития словарного состава. К таковым можно отнести :

1. Многоступенчатый характер развития сибирского охотничье-промыслового комплекса на отдельных участках Зауралья. Так, О.В. Бычковым, исследовавшим развитие охотничьего промысла таежного Прибайкалья, выделено три этапа формирования охоты как жизнеобеспечивающего промысла, в соответствии с которыми происходило приспособление к местным условиям хозяйствования, развитие и поиск наиболее оптимальных моделей организации добычи пушнины и боровой дичи (5, с.7-8). Можно предположить, что на первом этапе осуществляется приспособление орудий труда и промысловой одежды переселенцев к местным условиям, вследствие чего русский диалект пополняется заимствованиями из местных языков. На последующих этапах под влиянием более развитого русского комплекса охоты появляется обширный пласт русских заимствований в языках коренных народов Сибири. Основания такому предположению дают многочисленные факты, свидетельствующие о влиянии развитой промысловой системы русских на охотничий комплекс коренных народов Сибири. С появлением русских связывают распространение рыболовных сетей (24, с.18), сетей для промысловой охоты на соболя – через посредство коми и остяков (7, с.65), появление орудий пассивной охоты у эвенков и бурят, стационарного жилья на промысловом участке, комплекса промысловой одежды и вычленение его из зимней одежды (5, с.10; 24, с.14; 10, с.93), появление огнестрельного оружия, заменившего лук и самострел, металлических капканов (6, с.16; 7, с.71);
2. Роль промыслового компонента в традиционном хозяйственном комплексе жизнеобеспечения определенных групп населения. Не на всей территории Зауралья охотничий промысел был основным занятием населения: А.А. Кауфман указывал на охоту как основное занятие населения "северной, некультурной окраины Сибири и переходной полосы, отделяющей эту окраину от культурной области" (11, с.76); различную роль охоты на пушного зверя отмечает И.И. Серебреников (23, с.164); географические и климатические характеристики района расселения тарских татар способствовали отсутствию специализированной направленности традиционного хозяйственного комплекса (22, с.16); в Верхнем Прииртышье охотой занимались в основном жители Бухторминского края, рыболовство было развито главным образом у казаков, а основным занятием остального населения было земледелие и скотоводство. Степень пополнения взаимодействующих языков промысловой терминологией очевидно зависела от степени значимости охоты как жизнеобеспечивающей отрасли хозяйства;
3. Природные характеристики местности. Так, четко различались тундровые и лесные приемы охоты: тундровые были единообразны по всему Крайнему Северу, лесные – варьировались в зависимости от традиций народной культуры и значительно отличались от тундровых (7, с.57-60, 71; 24, с.14). Например, перевесы и кысканы при лове перелетной водоплавающей птицы являются характерным элементом среднетаежной хозяйственной культуры, предполагавшей изготовление сетей из крапивного волокна. Северо-таежно-самодийская традиция выражалась в плетении орудий из тальникового лыка, непригодного для лова птицы (7, с.73); якуты для лова боровой и водоплавающей птицы применяли петли, силки, черканы (10, с.81,84-86); тундрооленеводческое население использовало загонную охоту, а малооленное южно- и лесотундровое характеризовалось разнообразными способами (7, с.71); в культуре нгасан, юкагиров, энцев, саамов, эвенов и эвенков был известен способ промысла кожаными сетями (24, с.16); сеть, подобная обмету русского населения Сибири, применялась тубаларами (19, с.72); киргизы Степного края охотились на птиц и некоторых пушных зверей с беркутом или ястребом (23, с.16); алтайцы горностепной зоны охотились на верховой лошади гоном (корсаков, волков и лисиц убивали плетью), массовой была охота на сурка, которого выкапывали из нор; теленгиты практиковали охоту с беркутом (19, с.72). Разнообразные способы охоты коренного населения Зауралья обусловили различия заимствованной лексики в отдельных русских диалектах сибирского пространства;
4. Культурные традиции охотников, тесно связанные с территорией проживания и традиционными верованиями. В связи с культурными традициями местного населения современные исследователи отмечают активное воздействие русских, чаще всего нарушающее вековые правила коренного сибирского населения и пагубно действующее на экологическое равновесие отдельных географических зон. До проникновения в Сибирь русских местное население охотилось в целях обеспечения себя пищей. Под влиянием товарно-денежных отношений, ведущей ориентации на пушной промысел, появившихся с приходом русского населения, хозяйственно-культурная модель коренных народов начала трансформироваться. Так, Т.А. Константинова отмечает ограничения в охоте на животных-тотемов, распространенное в культуре эвенков до активного взаимодействия с русскими, но, например, в условиях колхозной жизни эвенкийский охотник вынужден был вести плановый отстрел животных (13, с.128); вторжение русских и бурят в северные районы тайги заставило карагасов начинать промысел, не дожидаясь срока спелости пушного зверя (20, с.79); массовым уничтожением бобров сопровождался приход в Сибирь русских и коми; до этого добыча бобра искусственно ограничивалась (7, с.64-65).

Вышеуказанные особенности межэтнических и языковых контактов получили непосредственное отражение в лексике сибирских говоров.

Описание заимствованной лексики жителей среднего Приобья позволило установить характер взаимодействия между разноязычными народами: основными занятиями русских и предметом контактов на новом месте стала охота и рыбная ловля; в области земледелия, скотоводства, искусства и многих других сторонах жизни русские не испытывали влияния других народностей – заимствованной лексики, отражающей контакты в этих областях, в русских говорах среднего Приобья не отмечено (17, с.3, 23). Тем же исследователем отмечено преобладание на территории среднего течения реки Оби заимствований из селькупского языка. При этом интенсивность заимствований позволяет предположить, что на описываемой территории существовало несколько своеобразных "центров", в которых контакты между русскими и местным населением были наиболее интенсивными (17, с.19).

Исследования заимствованной лексики в русских говорах Новосибирской области, напротив, не свидетельствуют о тесных контактах в сфере охоты и рыболовства. Русские говоры Новосибирской области, сложившиеся в результате контактирования европейских северно-, средне- и южнорусских диалектов, украинского и белорусского языков, а также языков и диалектов местного населения Сибири, содержат 2% заимствований от общего корпуса словарных материалов. И хотя группа лексики тюркского происхождения является одной из самых значительных по объему групп иноязычной лексики, термины охоты и рыболовства представлены в ней не многочисленными единицами (18, с.134, 150). Причиной такого скудного отражения языком контактов в промысловой сфере, очевидно, является позднее заселение территории: наиболее интенсивно нынешняя Новосибирская область заселялась в связи с образованием укреплений на южной границе государства, работами на строительстве сибирского тракта, на горнорудных заводах. Таким образом, охота и рыболовство не были ведущей отраслью в обеспечении жизнедеятельности населения.

Исследователь говоров Нижнего Прииртышья Т.Н. Дмитриева отмечает разнообразные по семантике тюркизмы, что является свидетельством многогранных русско-сибирских контактов как в сибирский, так и в досибирский периоды. Лексика же обско-угорского происхождения почти вся связана с охотой и рыболовством – главным занятием угорского и тюркского населения Нижнего Прииртышья. В некоторых случаях язык-источник сам испытывал влияние соседствующих языков другой группы. Так, южные угорские племена испытали сильное влияние соседствующих с ними тюрков. В этих условиях образовался общий тюрко-угорский лексический фонд, в который вошли, в частности, и наиболее употребительные промысловые термины. По предположению исследователя, русские переселенцы должны были заимствовать прежде всего лексику, относящуюся к указанному фонду, так как одни и те же слова они слышали и от ханты, и от татар (8, с. 9,11, 13-14).

К сожалению, в настоящее время существуют лишь фрагментарные описания охотничьей и рыболовецкой лексики отдельных районов Сибири. Традиции в номинации промысловой сферы требуют детального изучения на обширной лексической базе с учетом временно/го периода заимствования, с привлечением данных письменных источников и подробных этнографических описаний; такое изучение является сложной и интересной задачей будущего.

Нами же предпринята попытка определить основные закономерности освоения и развития промысловой лексики сибирских диалектов в условиях взаимодействия русских и коренного населения Сибири. Анализируемый материал – наименования охотничьих орудий лова (около 200 единиц и их лексико-семантических и фонематических вариантов) – был получен в результате сплошной выборки наименований из диалектных словарей русского языка, вышедших до 2000 г., а также "Этимологического словаря русских диалектов Сибири" А.Е. Аникина и отдельных работ (1,2,4,15,16,21,25,27).

Даже при закономерной неполноте выборки иноязычного материала отличительной чертой избранной тематической группы является преобладание славянской охотничьей терминологии.

Характерной особенностью славянской лексики, отмеченной в сибирском ареале без формально-семантических изменений по сравнению с европейскими источниками, является широкая распространенность терминов охоты, часть которых является общепринятой: садок, садки (охот.) – «ловушка для лесных птиц, преимущественно тетеревов, состоящая из вбитых в землю жердей, образующих усеченный конус вверх основанием, над которым подвешивается на нитке круглое донце, прикрепляемое за центр» и др. Из лексики славянского происхождения выделяется группа, имеющая параллельные образования на территории европейской части России (преимущественно северновеликорусских говоров) и на территории Урала: кош 1 – «приспособление для ло216ли птиц в виде корзинки с конической формой на обручах» Новосиб., Олон., Том.; очеп – «род ловушки для птиц и мелких зверей – жердь, один конец которой поднимается, когда птица или зверь просунут голову в привязанную к ней петлю» Том., Арх., Сиб., Тобол., Енис.; короб – «ловушка на тетеревов – коническая корзина с вертящейся крышкой» Волог., Сиб.; щемиха – «ловушка на медведя, ущемляющая лапу зверя» Сиб., Сев. Двина.

Большая часть лексики, известной как в Сибири, так и на территории материнских говоров, в диалектах переселенцев получила семантическое расширение или сужение значения по сравнению с исходным, отмеченным в европейских говорах. Известный термин служил номинации приспособления иного устройства: садки 2 – «капкан» Сиб. (словарем В.И. Даля отмечен садокъ – «всякое устройство для содержания в неволе животного»); пасть 7 – «ловушка в виде замаскированной ямы» Новосиб., Амур., Хаб., Краснояр.; известный термин мог использоваться в качестве наименования орудия или приспособления для лова другого вида зверя или птицы: невод – «приспособление для ловли птиц» Кем.; осека– «род ловушки на зверя (табаргу)» Краснояр. (ср. осек – «ловушка на куропаток зимой – изгородь из жердей» Олон.). Различные виды оружия в сибирских диалектах получили название самострел. Первоначально этот предмет представлял собой лук с прикладом для метания стрел. До начала XIX в. самострел в первобытном виде употреблялся коренными жителями Сибири (9, с. 51), позже таким же образом зверопромышленники стали настораживать ружья. Сибирские говоры отразили развитие семантики указанного термина: самострел 1 – «ловушка на лося»; «приспособление в виде лука для охоты на крупного зверя» Том., Тюм.; самострел 2 – «ловушка на звериной тропе в виде самострельного ружья» Краснояр. Сходна история развития значений широкоупотребительных терминов петля и пасть. Часто одно и то же наименование служит для обозначения многофункциональных орудий, для обозначения рода однотипных приспособлений или отдельного вида этого рода, орудия упрощенной и более сложной конструкции. Причина такого явления, возможно, связана с общим принципом лова (садки, самострел) или наличием детали, одинаково функционирующей в различных видах орудия (петля, пасть – название возводится к славянскому падать, принцип действия орудия – придавливание объекта охоты падающей частью: бревном, жердью, палочкой, затворкой).

Основной корпус терминологической лексики, не зафиксированной в терминологических значениях на территории материнских говоров, представляет собой новообразования, созданные по продуктивным для русскоязычного населения моделям на основе славянских единиц. Например, давок – «род охотничьей ловушки, придавливающей зверя, птицу» Том. – является суффиксальным образованием от давить. В европейской части России подобные наименования не отмечены. Другие примеры: корыто – «вырытая в земле ловушка для лисиц, замаскированная древесными ветвями, западня» Сиб.; самоспуск – «ловушка для птиц в виде шатра, внутри которого находится корм» Новосиб.; ножницы – «ловушка на медведя из двух перекрещивающихся бревен» Том.; нажива – «охотничья снасть (с наживой)» Иркут.; своя ловля – «ловушка собственного изготовления» Ср. Прииртыш.; беловятка – «ловушка на белку» Сиб. Большая часть подобных наименований в сибирских диалектах, очевидно, возникла в качестве синонима к именованиям "старшего поколения" или в связи с изменением значений исходных терминов, большая часть которых уже на территории первичных говоров была многозначной. Так, капкан заменяется терминами насторожка, когти. Развитие охотничьего промысла и усовершенствование орудий лова повлекло за собой возникновение множества необходимых для их обозначения терминов: волкач – «капкан для ловли крупных зверей» Забайк.; двойка – «парная установка капканов, два капкана рядом» Бурят.

Наряду с вновь образованными терминами в сибирском регионе появились немногочисленные словообразовательные и семантико-словообразовательные варианты терминов европейских: силище 1, 2, силушко, силушка – «различного вида петли и ловушки на мелких животных и птиц» Иркут., Бур., Забайк., Том., Енис., Тюм., Новосиб.; петельник – «силок, ловушка на зайца» Тюм.; тынок 1 – «ловушка для зверей» Краснояр., а также составное наименование, включающее широко распространенный охотничий термин, поедная пасть – «ловушка с приманкой, наживкой» Забайк., Вост.Сиб. (поедь – «прикормка, приманка» Сиб.).

В состав диалектов русских переселенцев уже входила лексика иноязычного происхождения досибирского периода заимствования, но примеры ее малочисленны; как правило изменений на сибирской почве она не претерпела: капкан (тюрк.), кулёма 1 (коми) – «ловушка на мелкого зверя из бревен, жердей и досок» Тобол., Новосиб., Том., Кем., Краснояр., Иркут., Бурят., Амур., Камч., Арх., Беломор., Печор., Волог., Сев.Урал; «ловушка на медведя» Тобол., Новосиб., Том., Краснояр., Колым., Амур., Арх., Печор. (в сибирских говорах орудие типа кулёмы получает наименования лупец, нащеп, хитрушка); черкан (фин.-угор.) – «малый самострел на колонка, ставится над норой зверька» Сиб.; «охотничий самострел» Тобол., Том., Енис., Якут., Арх., Печор.; пурт (коми) – «нож» Новосиб. Досибирские заимствования, очевидно, были вполне освоены их носителями и наряду со славянской лексикой активно участвовали в терминообразовании: шалаш – «ловушка из досок или ветвей, верх кроется соломой; размер 2х2х2, в середине хижины, шалаша, ставится ящичная ловушка» Сиб.; шатер – «ловушка на птиц: сеть, укрепляемая на жердочке в форме шатра» Кем.; анбар – «ловушка на медведя» Том., а также избушка (от романского по происхождению истьба) – «род ловушки на медведя» Том.; цинкач – «ловушка на медведя, состоящая из пластины мягкой оцинкованной проволоки» Том.

Наименования, заимствованные на сибирской почве из языков коренных народов Сибири, обозначают орудия и приспособления для охотничьего промысла какой-либо группы местного населения. Большая часть заимствований охотничьей терминологии возникла в русских диалектах благодаря контактам с языками монгольской, палеоазиатской, самодийской и тюркской групп: башмак 2 (тюрк.) – «капкан, ловушка» Прииртыш., Нерч., Сиб., Амур.; «ловушка в виде опрокинутого желоба с настороженной опадной давягой, ставится большей частью у нор» Сиб.; чергий (тувин.) – «лучок-самострел» Тува; аргукшин (бурят.) – «кожаный ремешок с костяной иглой на конце для переноски добычи» Забайк.; каранга (бурят., монг.) - «снаряд для ловли соболей, горностаев, хорьков» Нерч.; гаранта (бурят.) – «ловушка на медведей, волков, лисиц» Забайк.; кабара (бурят.) - «ловушка на медведя» Иркут. Характерной особенностью этих заимствований является значительная терминологическая вариативность, связанная, с одной стороны, с тем, что заимствования производились из разных языков и диалектов, восходящих к древнему инварианту и сопоставимых с близкородственными вариантами. Во многих случаях точный источник заимствования не ясен, напр., ая – «самострел» Горн.Алт., Якут.; из тюркского aja, отмечены параллельные образования с тем же значением в якутском, тувинском, хакасском языках (2, с.104-105); в кумандинском, сибирско-татарском, турецком зафиксировано айа со значением «сеть» (3, с.12); с другой стороны, вариативность возникала при освоении термина русскими: ибальджа, ибечка, ивойка (из селькуп.) – «часть черкана, колышек, удерживающий стрелку во взведенном состоянии»; кечень, кежень, кетыш (из хант.) – «хантыйский охотничий нож» Ниж. Прииртыш.; коколды (эвенк. коколдо, коколло – «меховые рукавицы») – «охотничьи рукавицы, (обычно из лосиной, оленей, собачей шкуры мехом наружу, реже из ровдуги) с прорезями на ладонях (чтобы при стрельбе можно было легко высвободить руку), для удобства прикрепляемые к рукавам одежды» Иркут., Бурят., Якут.; кокольды – «то же» Енис., Приангар., Сиб., Иркут.; кокойды – «рукавицы из собачьей шкуры мехом наружу» Иркут.; коговты «меховые рукавицы» Иркут.; кокалы – «меховые или замшевые рукавицы с разрезом для быстрого высвобождения пальцев при стрельбе» Амур. Немногочисленны именования из хантыйского и коми: кысканы (хант. или коми) – «сети для ловли уток» Тобол. и др.

Исконное орудие коренных народов Сибири – лук и стрелы – получило в русских диалектах ряд славянских наименований-синонимов: подрез – «нож в виде серпа, настороженный на зверя» Иркут.; подсек – «лук-самострел для охоты на крупного зверя»; стрела – «ловушка на волков и лис типа самопала только с луком и стрелой»; «ловушки на волков и лис: лук со стрелою настораживается и поперек лаза протягивается волос» Сиб., Забайк.; поставушной лук – «самострел» Колым.;

Тесные контакты русских с исконными поселенцами на сибирских землях позволили интегрировать генетически различные языковые единицы в пределах одного диалекта. Результатом такой интеграции по мере освоения нерусскоязычной терминологии явились образования от элементов иноязычных систем: агартапить – «загонять зверя во время охоты» Горн. Алт.; аргишить – «переходить с одного места на другое (у охотников)» Краснояр. (от аргыш – «караван, обоз»); джихарить – «ловить рыбу с помощью сетки-джихарки» Хаб.; андатный – «лучший мех белки» Забайк. (эвенк. андача – «лучший сорт белки, охотно принимаемый в обмен», андат – «дающий в долг, богач»); ургечить – охотиться (бурят., монг. у/ргел – «облава на зверей».

Интересны с точки зрения языкового взаимодействия немногие случаи так называемого "вторичного" заимствования в русский из языка-реципиента: хавка – «капкан для ловли небольших зверей (ласок, хорьков, бурундуков и прочих)» Забайк. – восходит к бурятскому хабхаа(н) – «капкан», воспринятому бурятами из русского; чархан – «черкан» Якут., чергий – «лучок-самострел» Тува; оба слова отражают своеобразно воспринятое якутами и тувинцами черкан, проникшее в языки Сибири в результате контакта с русским населением.

Таким образом, языковое взаимодействие в сфере промысловой терминологии имело специфические черты на отдельных участках обширных сибирских земель. Несмотря на тесные контакты с языками коренных жителей осваиваемой территории, русские сибирские говоры сохранили славянскую основу корпуса промысловой лексики, хотя и значительно изменили ее базовый (материнский) состав в силу причин неязыкового характера и традиций наименования, сложившихся в условиях межэтнических контактов на территории вторичных говоров.