Хронически запаздывавшая реформа местного управления заставляла самодержавие все чаще прибегать к чрезвычайным мерам управления. Одним из способов выправить критическое положение, сложившееся в местном государственном аппарате, стало создание III отделения Собственной е. и. в. канцелярии. В бюрократической конструкции Николая I такая административная "опричнина" становилась не только мощным инструментом независимого высшего надзора за общественно-политической ситуацией в стране, но и средством негласного наблюдения за управленческим персоналом. Официальная ложь, ставшая одним из главных пороков государственной системы, требовала дополнительных каналов информации. III Отделение, как заметил С.М. Середонин, должно было "заменить гласность, образовать особый высший контроль над администрацией, т.е. то, что в других местах и при других обстоятельствах узнается высшим правительством путем печати, император Николай I предполагал узнавать через III отделение своей канцелярии"474..
Ссылка в Сибирь декабристов привела к образованию специальных органов надзора за ними, во многом автономных от местных властей. В этом отчасти проявилась неудовлетворенность сибирской администрацией, не способной должным образом исполнить карательные функции. Создавалась особая система управления политической ссылкой, подчиненная через III Отделение лично монарху. От управления политической ссылкой были фактически отстранены Сибирский комитет и министерства. Не имея поначалу местного аппарата, жандармское ведомство осуществляло лишь общее руководство политической ссылкой. Это приводило к разного рода несогласованностям в действиях центральных и местных органов власти, нарушению инструкций по этапированию и размещению ссыльных декабристов в Сибири. Насколько неожиданным было отправление декабристов в Сибирь, свидетельствует уже то, что восточно-сибирский генерал-губернатор А.С. Лавинский не был даже поставлен об этом в известность. Прибыв летом 1826 г. в Москву на коронацию Николая I, он вынужден был обращаться в Главный штаб за разъяснениями, а затем был приглашен принять участие в деятельности Особого комитета 31 августа 1826 г., который определил правовое положение ссыльных декабристов475..
Для непосредственного руководства политической каторгой в июле-сентябре 1826 г. было создано Нерчинское комендантское управление, комендант которого генерал-майор С.Р. Лепарский стоял вне восточно-сибирской административной иерархии и подчинялся непосредственно начальнику Главного штаба и начальнику III Отделения476.. Местным сибирским властям предписывалось оказывать полное содействие нерчинскому коменданту. Таким образом, нерчинский комендант был изъят не только из подчинения восточно-сибирскому генерал-губернатору, но и Министерству императорского двора, которому до 1830 г. подчинялись нерчинские горные заводы. Горные же чиновники, напротив, обязаны были выполнять все требования коменданта. Функции горной администрации свелись лишь к организации каторжных работ декабристов. Нерчинская комендатура отчасти подменила прежнее руководство нерчинской каторгой. Восточно-сибирский генерал-губернатор А.С. Лавинский, как человек невоенный, старался не приезжать на Петровский Завод, где были размещены ссыльные декабристы, только из-за того, что С.Р. Лепарский не был под его началом. Но сменивший А.С. Лавинского генерал-лейтенант Н.С. Сулима, бывший по службе старше С.Р. Лепарского, посещал "государственных преступников", а последний обязан был его сопровождать. По воспоминаниям И.Д. Якушкина, положение С.Р. Лепарского было не из легких, и он постоянно опасался, что за его действиями внимательно следят иркутские власти, посылают в Петровский Завод своих соглядатаев, а в случае какого-либо упущения не преминут донести в Петербург477.. Со смертью в 1837 г. С.Р. Лепарского и назначением на его место жандармского полковника Г.М. Ребиндера с двойным подчинением нерчинского комендантского управления было покончено. Оно окончательно перешло в ведение жандармского ведомства и просуществовало до 1839 г.
С переводом ссыльных декабристов на поселение значение в надзоре за ними обычных государственных институтов Сибири возросло. Жандармский контроль, стоявший вне общей административной системы в Сибири и осуществлявшийся независимо от генерал-губернаторов и губернских органов, без них обойтись просто не мог. Численность жандармов была невелика, центральные их органы находились в Петербурге, что не могло не препятствовать установлению эффективного контроля за "государственными преступниками". В значительной степени задачи жандармского надзора возросли в связи с большим притоком в Сибирь участников польского восстания 1831 г. III Отделение и его исполнительные органы на местах не могли мириться с влиянием политических ссыльных на сибирское общество в целом и на местное чиновничество в частности. Неформальные контакты с представителями сибирских властей, сохранившиеся и складывавшиеся связи с представителями центральной и местной администрации существенно корректировали правовой режим политической ссылки. Жандармский контроль за взаимоотношениями сибирских чиновников с политическими ссыльными совмещался с общим надзором за губернскими и окружными учреждениями. Самодержавию, таким образом, удалось создать многоканальную систему поступления в центр информации о состоянии политической ссылки. Однако ведомственная несогласованность, стремление генерал-губернаторов и губернаторов уйти от опеки центральных органов, а тем более избавиться от жандармского надзора в самой Сибири приводили к серьезным сбоям в организации управления сибирской политической ссылкой.
Как известно, декабристы пользовались большим авторитетом в местном обществе, их посещали губернаторы и генерал-губернаторы, а также приезжавшие в Сибирь чиновники высокого ранга. Особые отношения сложились у декабристов с жандармами, что требует специального разъяснения. Сами декабристы положительно оценивали тот факт, что они оказались под ферулою III Отделения, а не сибирского начальства. Н.В. Басаргин вспоминал в этой связи: "Лица корпуса жандармов, с коими случалось нам иметь сношения, оказывались людьми добрыми и внимательными к нашему положению. Через них и через III Отделение мы могли доводить до сведения государя наши просьбы и наши жалобы и, следовательно, иметь всегда возможность защитить себя в случае какого-либо явного, незаконного притеснения"478..
Это, разумеется, ни в коей мере не означает, что жандармы попустительствовали ссыльным декабристам. Когда декабристы пытались выйти из гражданского небытия, жандармы были неумолимы и сурово пресекали попытки такого рода. Дело в другом. Во власти жандармов была возможность сделать режим ссылки гораздо более тяжелым, на чем и настаивали многочисленные инструкции. Именно поэтому участие в своей судьбе, мелкие послабления, защиту от произвола так ценили декабристы, обреченные самодержавным режимом на политическую смерть. Показательно, как контрастируют лестные характеристики в адрес С.Р. Лепарского, данные в воспоминаниях О.И. Ивановой, дочери декабриста И.А. Анненкова, с описанными тут же жалобами на притеснения со стороны генерал-губернатора С.Б. Броневского479.. Подобные факты во множестве разбросаны по письмам и воспоминаниям декабристов, их родственников, современников. Так, например, Я.Д. Казимирский в 1834 г. был назначен жандармским штаб-офицером в Томскую губернию, затем стал плац-майором в Нерчинске и закончил свою службу в Сибири генералом и начальником Сибирского жандармского округа. Но это ему не помешало подружиться с некоторыми ссыльными декабристами и поддерживать с ними на протяжении многих лет переписку. По мнению историка А.И. Клибанова, характеристика - "Вполне наш", - данная Я.Д. Казимирскому Н.А. Бестужевым, имела под собой серьезные основания480.. Конечно, такая близость объясняется во многом личными качествами Я.Д. Казимирского. Но было в этом нечто порожденное самой идеей создания III Отделения481..
Критический пафос в настроениях жандармов, отсутствие чиновной угодливости перед местными властями привлекали на их сторону, как это ни выглядит странно, симпатии ссыльных декабристов. Еще одно объяснение столь парадоксальной ситуации кроется в том, что жандармские офицеры так называемого "бенкендорфовского призыва" действительно разительно отличались в лучшую сторону от большинства погрязших в бюрократической рутине, взятках, коррупции и интригах сибирских чиновников. Более высокое жалованье, престижность положения, облеченность доверием высокого начальства в лице начальника III Отделения и даже самого монарха, независимое положение в местном бюрократическом обществе, широта (и, добавим, неясность) задач, свобода от обычной военной рутины делали жандармскую службу на первых порах даже привлекательной. Привлекало в жандармы и то высокое предназначение, на которое делала ставку официальная демагогия бюрократического попечительства. Сам Бенкендорф о высоком предназначении жандарма высказывался так: "В вас всякий увидит чиновника, который через мое посредство может довести глас страждущего человечества до престола царского и беззащитного и безгласного гражданина немедленно поставить под высокую защиту государя императора"482.. Хрестоматийная легенда о платке, данном Николаем I А.Х. Бенкендорфу, чтобы утирать слезы обиженных, имела широкое хождение. Особенно много для формирования типа "благородного жандарма" сделал начальник штаба корпуса жандармов Л.В. Дубельт. Даже А.И. Герцен, которого невозможно уличить в пристрастии к жандармскому ведомству, считал, что можно было быть жандармом, "не утратив всего человеческого достоинства"483..
Согласно положению 28 апреля 1827 г., вся территория Российской империи разделялась на жандармские округа и отделения. В 1833 г. был создан VII (а с 1837 г. - VIII) (Сибирский) жандармский округ с центром в Тобольске, а с 1839г. - в Омске. В этот округ, помимо сибирских, вошла еще и Пермская губерния. В каждой губернии появился жандармский штаб-офицер с довольно широкими полномочиями. В инструкции, данной начальником III Отделения А.Х. Бенкендорфом офицерам Корпуса жандармов, предписывалось, "не щадя трудов и заботливости, свойственных верноподданному": "1-е, обратить особенное ваше внимание на могущие произойти без изъятия во всех частях управлений и во всех состояниях и местах злоупотребления, беспорядки и закону противные поступки. 2-е, наблюдать, чтобы спокойствие и право граждан не могли быть нарушены чьей-либо личною властию или преобладанием сильных лиц, или пагубным направлением людей злоумышленных. 3-е, прежде, нежели приступать к обнаруживанию встретившихся беспорядков, вы можете лично сноситься и даже предварять начальников и членов тех властей или судов, или те лица, между коих замечены вами будут незаконные поступки, и тогда уже доносить мне, когда ваши домогательства будут тщетны, ибо цель вашей должности должна быть прежде всего предупреждение и отстранение всякого зла"484.. Министр внутренних дел 7 декабря 1827 г. специальным циркуляром призывал губернаторов к сотрудничеству с офицерами корпуса жандармов. Но источник сведений о недостатках в управлении предписывалось держать в тайне, как "вещь домашнюю", чтобы уберечь жандармов от неприятных объяснений и даже дуэлей. На этом особенно настаивал А.Х. Бенкендорф, подчеркивая, что в противном случае "истинная цель учреждения сего Корпуса будет потеряна"485..
Несмотря на такого рода наставления, взаимоотношения жандармов с местными властями складывались трудно. Пользуясь своим независимым положением и покровительством всесильного III Отделения, жандармы на первых порах "совали повсюду свой нос" и не останавливались перед критикой сибирских порядков. В надзоре за чиновниками всех рангов III Отделение шло довольно далеко. В жандармских рапортах невзирая на лица давались характеристики не только мелких служащих, но губернаторов и генерал-губернаторов. В отчете за 1841 г. шеф жандармов вынужден был признать, что между его сотрудниками есть и такие, которые "не имеют необходимой ловкости ладить со всеми"486..
В 1828 г. с секретной миссией в Сибирь отправился жандармский подполковник А.П. Маслов. Наряду с проверкой условий содержания декабристов он уделил пристальное внимание и состоянию местной администрации487.. Когда же А.П. Маслов стал начальником Сибирского жандармского округа, он не побоялся вступить в борьбу с западно-сибирским генерал-губернатором И.А. Вельяминовым. Будучи человеком просвещенным, но администратором малодеятельным и безынициативным, Вельяминов быстро оказался под влиянием местных чиновников, среди которых в роли генерал-губернаторского "ментора" подвизался чиновник особых поручений Н.Ф. Кованько. Это был, по словам декабриста А.Н. Муравьева, "человек без способностей к службе, но хитрый и коварный"488.. 25 ноября 1833 г. А.П. Маслов жаловался в III Отделение на то, что Кованько и тобольский полицмейстер Алексеев организовали за ним полицейский надзор "столь явным и дерзким образом", что нет возможности "сделать шага из моей квартиры, чтоб не быть преследуемым; по ночам расставляются конные надсмотрщики давать знать в полицию, когда я выезжаю, возвращаюсь и кто ко мне ездит, и тому подобное. Впрочем, - заключал А.П. Маслов, - обыкновение сие заведено исстари, присматривать за всеми, кто присылается правительством"489.. Доносил А.П. Маслов и о том, что Вельяминов и его окружение потворствуют ссыльным полякам490..
Как уже отмечалось, пытался бороться с царившими в крае беспорядками исполнявший в то время обязанности тобольского губернатора декабрист А.Н. Муравьев. Именно через А.П. Маслова он представил 12 декабря 1833 г. в III Отделение записку "О злоупотреблениях и злоупотребителях Тобольской губернии"491.. А.Н. Муравьев писал Н.Н. Муравьеву на Кавказ, что А.П. Маслов "действует прекрасно", но и ему также "уже нет житья от Вельяминова". Противостояние генерал-губернатора и жандармского полковника приобрело затяжной характер, со взаимными обвинениями, демонстрировавшими сложность отношений этих двух ветвей власти.
С удалением Н.Ф. Кованько ничего не изменилось. Его сменил очередной генерал-губернаторский наперсник, начальник отделения ГУЗС Жданов, и все пошло прежним порядком. Усилилось лишь со стороны сибирского начальства давление на жандармов. Когда, например, жандармский майор Сунцев доложил западно-сибирскому генерал-губернатору о беспорядках в омском военном госпитале, И.А. Вельяминов счел это доносом, пригрозил расследовать, кто дал ему такие сведения, и даже приказал впредь Сунцева в госпиталь не пускать. В воспоминаниях С.Б. Броневского имеется описание весьма примечательной истории, характеризующей отношение генерал-губернатора к жандармскому начальнику. А.П. Маслов заподозрил тобольского полицейского во взяточничестве и решил его изобличить. Для этого мужику, привезшему на базар провизию, были вручены ассигнации с записанными номерами. Мужик по установленному обычаю вручил полагавшуюся мзду полицейскому, и тот был схвачен с поличным. Весьма интересна в этой связи реакция генерал-губернатора. Вельяминов осудил подобные методы борьбы с взяточничеством, обвинив жандармского полковника в безнравственности. Последовало распоряжение впредь этого не делать, "ибо вводить умышленно в искушение людей предоставлено одному дьяволу"492.. Сам И.А. Вельяминов с возмущением описывал этот инцидент в письме к А.Х. Бенкендорфу 20 января 1834 г.: "Г. Маслов дозволяет себе подсылать крестьян с ассигнациями, чтобы подкупать оными чиновников на беззаконные дела, как он то сделал с частным приставом тобольской полиции Круглешевым, подослав ему крестьянина Филиппа Иванова с 5 рублями, чтобы подкупить его, дабы дозволил ему продажу мяса, которым он торгует"493..
И.А. Вельяминов в свою очередь жаловался на А.П. Маслова А.Х. Бенкендорфу, что тот "ищет токмо одних оскорблений чиновникам", "дозволяет себе при разговорах в публике оскорблять чиновников", "далек от того, чтобы отдать должную справедливость достоинствам, стараясь изыскивать худую сторону - и в сем случае донесения свои основывает: на отзывах людей неблагонамеренных"494.. Обвинял он А.П. Маслова и в непочтительном отношении к нему как высшему начальнику края. Его раздражало то, что жандармский полковник считает себя, "если не в высшем против занимаемого мною звания генерал-губернатора, то по крайней мере равным со мною". Наибольшее беспокойство у генерал-губернатора вызывали жалобы, которые чиновники и простые граждане подавали жандармам. Вельяминов официально требовал разъяснить, в каком отношении находится жандармский штаб-офицер к генерал-губернатору, и поставить зарвавшегося жандармского полковника на место495..
Защищая своего подчиненного, А.Х. Бенкендорф, в свою очередь, обратился к военному министру, чтобы тот воздействовал на Вельяминова. Шеф жандармов обвинял западно-сибирского генерал-губернатора в противодействии жандармскому офицеру, что он на рапорты А.П. Маслова "взирает не иначе как на доносы". В такой обстановке, писал Бенкендорф, жандармы "решительно лишаются возможности быть полезными и исполнять то, чего ожидает от них правительство"496.. Столкновения жандармов с Вельяминовым и его окружением не были случайным явлением. В секретном рапорте 23 июня 1834 г. А.П. Маслов доносил, что томский, енисейский и иркутский губернаторы "принимали строжайшие меры, чтоб от наблюдения моего все было скрыто, и я во все время находился почти как под надзором полиции, будучи преследуем нарочно назначаемыми чиновниками; в губернских городах приставляли секретные караулы к моей квартире, записывали имена тех из чиновников и граждан, которые посещали меня и оказывали им за то явное преследование, называя шпионами, донощиками и тому подобными оскорбительными названиями"497.. Иркутскому прокурору прямо указали на то, что губернатору неприятны его частые посещения жандармского штаб-офицера. Много врагов нажил А.П. Маслов и в Иркутске, когда попытался доказать, что жалобы на нехватку хлеба в Нерчинском округе вымышлены только для того, чтобы получать казенные субсидии, оседающие в чиновничьих карманах.
Тайный надзор велся и за самим восточно-сибирским генерал-губернатором Н.С. Сулимой. Иркутскому полицмейстеру от губернатора И.Б. Цейдлера было приказано докладывать: кто по вечерам бывает у генерал-губернатора498.. А.П. Маслов, в свою очередь, снабжал Н.С. Сулиму конфиденциальными сведениями о местных чиновниках. О влиянии жандармского ведомства на местное управление свидетельствуют письма Н.С. Сулимы, которые тот "партикулярно" посылал через А.П. Маслова в III Отделение. 5 апреля 1834г. генерал-губернатор просил А.Х. Бенкендорфа оказать содействие к устранению губернатора И.Б. Цейдлера, которого окружила родня и "составила какое-то общество или кагал, имея в предмете одно приобретение, и все они держались рука за руку"499.. Он ищет поддержки всесильного шефа жандармов даже для того, чтобы уволить пьяницу надворного советника Алексеева, назначенного советником ГУВС от МВД. Через того же А.Х. Бенкендорфа Н.С. Сулима хлопочет о годичном отпуске для лечения.
Пробыв меньше года (с 6 декабря 1833 г. по 28 сентября 1834 г.) на посту восточно-сибирского генерал-губернатора, Н.С. Сулима получил назначение на аналогичный пост в Западную Сибирь, попав, так сказать, из огня в полымя. На этот раз ему пришлось столкнуться с куда большими трудностями. Находившийся в Тобольске жандармский полковник Черкасов 1 июля 1835 г. донес А.Х. Бенкендорфу о вопиющих беззакониях, творимых местными чиновниками. Не указывая на источник информации, А.Х. Бенкендорф выписки из этого донесения направил министрам финансов и внутренних дел. Последний, в свою очередь, потребовал объяснений от генерал-губернатора. В ответ Н.С. Сулима гневно вопрошал: "Но кто же этот дерзновенный порицатель Высочайшей воли, очернитель целого края, этот безымянный цензор Главных Начальников, в необузданном стремлении своем к хуле, забывший[ся]. Кто облекает их властию? Кто вверяет области их попечению? и забывший - говорю, - что всем и каждому определен путь и предоставлено законом искать удовлетворения, кто бы ни был притеснитель?"500.. Генерал-губернатор пытался заверить высшее начальство, что ничего чрезвычайного в управлении Западной Сибирью не произошло, и он лично во все вникает и вполне контролирует ситуацию. Конечно, добавлял он, невозможно требовать, чтобы местные квартальные и заседатели были "образцами человечества".
В Тобольске против генерал-губернатора, если верить донесению полковника А.П. Маслова, составился настоящий заговор501.. Сообщалось, что во главе заговора стоит начальник штаба Сибирского корпуса генерал-майор Галафеев, которого поддерживают дежурный штаб-офицер полковник Черкасов, директор Казачьего училища полковник Н. Черкасов, майор Наливайко, чиновник почтового ведомства Веттер, несколько гражданских чиновников. "Заговорщики" старались выставить Н.С. Сулиму перед высшими властями как человека, не способного управлять краем. Были у них и свои кандидаты на высшие посты в Сибири: генерал-майора С.Б. Броневского прочили в генерал-губернаторы Западной Сибири, генерал-майора Галафеева - в генерал-губернаторы Восточной Сибири, дежурного штаб-офицера Черкасова - в начальники штаба Сибирского корпуса, директора училища Н. Черкасова - в атаманы Сибирского казачьего войска, жандармского подполковника Черкасова - в начальники Сибирского жандармского округа. Распределены были и другие важные посты в крае. Таким образом, заключал А.П. Маслов, создав "фамильное и дружественное управление", намеревались действовать "для обоюдной пользы"502..
А.П. Маслов, обеспокоенный интригой и против него самого, взывал к своему петербургскому патрону: "В Сибири необходимо нужен начальник, который мог поселить уверенность в твердости его характера, знающего хорошо дело - чтоб мог обойтиться без Кованек; без сего условия никогда невозможно достигнуть водворить в здешнем краю настоящий порядок"503.. Похоже, в Петербурге не очень-то верили в слухи о тобольском заговоре, но определенные выводы были сделаны. 28 января 1836 г. Н.С. Сулима был заменен князем П.Д. Горчаковым, но и генерал-майор Галафеев также вынужден был оставить пост начальника штаба Отдельного Сибирского корпуса504..
Существовали разногласия во взглядах жандармов и местных чиновников на положение ссыльных, работающих на приисках. В 1834-1836 гг. жандармский капитан Мишо обвинял томское губернское начальство в бездеятельности505.. Предлагали жандармы и свое посредничество между золотопромышленниками и рабочими, состоявшими большею частью из ссыльных. Они настаивали на организации специальных поселенческих рот, из которых бы направлялись рабочие на прииски506.. В 1841 г. для наблюдения за порядком на золотых приисках был назначен жандармский штаб-офицер. Чтобы не усугублять напряженных отношений между высшим западно-сибирским начальством и жандармским ведомством, А.Х. Бенкендорф предложил П.Д. Горчакову самому составить проект инструкции для такого офицера. Генерал-губернатор согласился, но с условием, чтобы деятельность жандармского офицера ограничивалась "исключительно одним наблюдением в черте приисков"507.. П.Д. Горчаков проявил особую щепетильность в выборе кандидата на этот пост, решительно возражая против назначения на этот пост томского жандармского штаб-офицера Я.Д. Казимирского, который якобы еще в 1837 г. потворствовал на приисках "беспорядкам и злоупотреблениям", а в Томске и Тобольске занимался интригами против генерал-губернатора508.. Вместо Я.Д. Казимирского, отправленного в Енисейскую губернию, на западно-сибирские прииски был назначен майор (вскоре ставший подполковником) жандармского корпуса Огарев.
Многим жандармским чинам были присущи широта взглядов, искреннее желание принести пользу краю, искоренить сибирский произвол и злоупотребления. Им больше, чем обычным сибирским чиновникам, доверяли. Для решения сложных управленческих задач, а также установления контроля за местным чиновным аппаратом посылались именно жандармские офицеры. В конце 1837 г. в связи с донесениями С.Б. Броневского о царивших в Якутской области, Охотске, Кяхте и Забайкалье злоупотреблениях Николай I повелел направить туда временно двух жандармских офицеров. Как писал Л.В. Дубельт, от этого ожидалась двоякая польза: "1. Местное начальство Восточной Сибири получит верные донесения о положении дел в упомянутых местах и возможность пресечь злоупотребления; 2. По возвращении этих офицеров в Санкт-Петербург и здесь будут известны точные сведения о состоянии того отдаленного края"509.. С этой целью было решено направить подполковника Ливенцова и штабс-капитана Вершеневского.
В жандармских донесениях нередко содержались сведения о состоянии самых разных отраслей сибирского управления, характеризовалась местная администрация всех уровней. Отчет начальника Сибирского округа корпуса жандармов полковника А.П. Маслова за 1835 г. яркое тому свидетельство. В отчете обращалось внимание на злоупотребления при закупке хлеба для Забайкалья, тяжесть для немногочисленного сибирского населения рекрутской повинности, монополию в торговле, влияние местного купечества через родственные связи с чиновниками на управление и т.п. Жандармский полковник позволял себе давать аттестации генерал-губернаторам и губернаторам или рекомендовал удалить того или другого чиновника. По поводу Иркутской губернии он доносил: "Система управления сей обширной губернии основана была на спекуляциях. При перемене Начальника губернии (удаленного не без помощи А.П. Маслова. - А.Р.), вероятно, изменится и управление". О Тобольской губернии: "Дела по присутственным местам в большом запущении, и едва ли в ведомостях, представляемых начальству, показывается настоящее число нерешенных дел. Все губернские присутственные места несколько лет не были ревизованы, следственно невозможно иметь точного сведения о настоящем положении дел; известно только по общим отзывам, что по всем частям упущения весьма значительны, которые трудно исправить". О Томской губернии: "Все беспорядки по управлению, которыми отличается особенно сия губерния, прикрываются наружным мнимым благоустройством; главное действующее лицо есть Губернский прокурор Горохов, природный Сибиряк; влияние его усилилось женитьбою на дочери богатого купца Филимонова; сей последний есть ближайший родственник купцу Попову, известному по связям в столице. Горохов действует решительно, и никто не смеет ему ни в чем противоречить. Управляющий губернией Деодат, человек добрый, кроткий, весьма ограниченный"510..
Не останавливался сибирский жандармский начальник и перед общими рекомендациями о развитии края. Его беспокоили проблемы крестьянского переселения, сбыта сельскохозяйственной продукции, заведения фабрик, строительства дорог, устройства переправы через Байкал и т.п. В III Отделение подавались проекты хозяйственного освоения Сибири от разных лиц. Существовала практика передачи жандармских донесений о недостатках в управлении, правда, без указания авторства, в министерства. Так, в 1833 г. А.Х. Бенкендорф, скрыв источник информации, передал министру внутренних дел Д.Н. Блудову сведения о злоупотреблениях в сибирских губерниях при выборах волостных голов, а также при ремонте дорог. Д.Н. Блудов же отвечал шефу жандармов, что сибирским генерал-губернаторам даны указания, а генерал-губернатор Западной Сибири князь П.Д. Горчаков даже поручил особому чиновнику проверить "из-под руки" справедливость этих сведений511.. Донесения жандармов из Сибири доходили до самых верхов власти. На одном из жандармских отчетов, например, имеется резолюция Николая I: "Сведения о Сибири сообщить в Сибирский комитет"512.. Сибирские генерал-губернаторы вынуждены были представлять объяснения на жандармские замечания. Доступом к императору, который предоставляло жандармское ведомство, пользовались не только жандармские чины или частные лица, но и сибирские генерал-губернаторы и губернаторы. В 1833 г. А.С. Лавинский, оставляя генерал-губернаторский пост, представил через шефа жандармов Николаю I свои предложения по реорганизации сибирского управления. В.Я. Руперт, сам выходец из жандармского ведомства, предпочитал апеллировать по важным вопросам именно в III Отделение.
Известная отчужденность жандармов от сибирского общества, высокомерное отношение к низкопородным местным чиновникам приводили их не только к контактам с декабристами, но и толкала в объятия авантюристов. Зачастую жандармские донесения основывались на слухах, непроверенных доносах, вызванных разного рода интригами. От желания послужить краю и действительно принести ему пользу - дистанция огромного размера. Поверхностное знакомство с сибирскими проблемами обличает явный дилетантизм жандармских донесений.
Так, например, жандармский полковник Кельчевский 4 ноября 1832 г., после 10-месячной поездки по Сибири, представил начальству записку, в которой изложил свои суждения о сибирском управлении. В данном случае важно отметить, что Кельчевский в своих оценках опирался на суждения человека, слывшего знатоком Сибири. Идейным вдохновителем жандармской записки являлся М.М. Геденштром. Как гласил его формулярный список, он начал службу в 1798г. в Лифляндской губернии, недолгое время пробыл в Москве, а затем вернулся в Прибалтику. Во время службы в Ревельской таможне М.М. Геденштром попал под суд по делу о контрабанде и был выслан в Сибирь. В 1808 г. путешествие к Ледовитому океану принесло ему славу первооткрывателя Новосибирских островов и вернуло доверие начальства. В 1812г. он отправляется еще в одну экспедицию, на этот раз к Тихому океану, и добирается до Охотска. Вместе с Г.С. Батеньковым в 1820 г. он предложил провести новую Кругобайкальскую дорогу там, где она впоследствии и была построена513.. В 1813 г. он получил небольшой, но доходный пост верхнеудинского исправника. Здесь его вновь настигла карающая длань правосудия. По ревизии М.М. Сперанского он был обвинен в казнокрадстве, отрешен от должности с запрещением вновь поступать на службу. Некоторое время М.М. Геденштром оставался в Сибири, жил в Ялуторовске и Тобольске, а в 1827г. переехал в Европейскую Россию. Приходилось начинать все сначала. В Петербурге опальный чиновник сумел обратить на себя внимание главноуправляющего III Отделением графа А.Х. Бенкендорфа и даже получить от него рекомендацию к министру финансов Е.Ф. Канкрину "по отличным способностям своим и близкому знанию Сибирского края". Сначала он поступил в департамент внешней торговли, а затем перешел начальником отделения в МВД. В 1830 г. М.М. Геденштром опубликовал книгу "Отрывки о Сибири", обратившую внимание Николая I и наградившего автора табакеркой, украшенной бриллиантами. Очевидно, все это позволило ему в 1831 г. возвратиться в "любимую" (как он сам выражался) Сибирь в качестве томского почт-инспектора514.. Через Кельчевского М.М. Геденштром (23 июня 1833 г.) нашел возможность передать петербургским властям описание своих 20-летних сибирских наблюдений. Жандармское ведомство являлось таким каналом, по которому, как особо отмечал М.М. Геденштром, можно достичь до монарха кратчайшим путем и "обратить внимание на положение обширнейшей страны империи - малознаемой высшим правительством"515..
Находясь на почтовой службе, М.М. Геденштром оказался в ведомстве, которое возглавлял кн. А.Н. Голицын, одновременно председательствовавший в Сибирском комитете. В 1833 г. "по секрету" ему было объявлено, чтобы он доставлял А.Н. Голицыну сведения о Сибири. Петербургские покровительства прибавили М.М. Геденштрому веса в глазах сибирского начальства. Скромная роль почт-инспектора, несмотря на некоторую ведомственную автономию, его явно не удовлетворяла, а он, ни много ни мало, прочил себя в защитники всей Сибири: "Больно мне, но больнее Сибири, которая долго не наживет такого ходатая. Пагубен Сибири взгляд на нее столичный, самодовольный: она кажется миниатюрною, карикатурною"516.. Свидетельством тому стала серия писем и записок о положении Сибири, обративших на себя внимание высших сановников и Сибирского комитета. В архивном фонде III Отделения сохранилось несколько писем М.М. Геденштрома, адресованных А.Н. Голицыну и переданных последним А.Х. Бенкендорфу (более трехсот рукописных страниц)517.. Эти письма были написаны с конца 1833 по 1835 гг. На одном из первых писем имеется красноречивая помета, сделанная, по-видимому, А.Х. Бенкендорфом: "Умнее многих наших умниц"518.. Петербургские корреспонденты М.М. Геденштрома предпочитали держать своего добровольного сибирского осведомителя в секрете. Голицын особо предупреждал шефа жандармов: "М.М. Геденштром, присылая ко мне свои донесения секретно, выражается просто и весьма вольно, и потому желал бы я, чтобы кроме Вашего Сиятельства об источнике помянутой выписки (из письма М.М. Геденштрома. - А.Р.) никому не было известно"519.. Исключение в 1836 г. было сделано только для нового западно-сибирского генерал-губернатора князя П.Д. Горчакова, с которым Голицын рекомендовал М.М. Геденштрому быть так же откровенным, как и с ним. П.Д. Горчаков охотно воспользовался услугами томского "шпекина", поручив ему "партикулярно" сообщать о действиях чиновников в Томске520.. Кроме этого, М.М. Геденштром сумел обратить на себя внимание в 1835 г. генерал-майора И.А. Мусина-Пушкина, чтобы еще раз заявить правительству о своих взглядах.
Основной лейтмотив записок, которые М.М. Геденштром через разные инстанции подавал петербургским властям, заключался в усилении власти в Сибири. Интересна сама трактовка такой позиции, находившей понимание у самых влиятельных государственных деятелей. По утверждению М.М. Геденштрома, сибиряки - это на 7/8 "или развращенные промышленные, разделявшие победы и разбои казаков, или ссылочные преступники". Конечно, признавал он, сибиряки превосходят своих российских собратьев по умственным и физическим способностям, но именно поэтому и нужна здесь "строгость и неограниченная власть сибирского начальства", чтобы обуздать их "своеволие и буйство"521.. Попытки М.М. Сперанского усилить законность и ввести в сибирское управление некоторые правовые принципы объявлялись им гибельной филантропией, от которой происходит лишь "расслабление" власти. К правовому порядку, доказывал М.М. Геденштром, оказались одинаково не готовы ни сибирские чиновники, ни местное население. Патриархальное, отеческое управление, столь милое сибирскому чиновничеству, сменилось бумажной отчетностью и "пустому многоделию несть конца". "Все пишет и, отписавшись, дремлет на краю гибельной бездны, готовой изрыгнуть безначалие и мятеж на остов законного порядка. Хозяйство, промышленность упадают; народ беднеет; недоимки возрастают: нравственность народа, даже дворянства сибирского - единственно плод страха наказания или скорой решительной взыскательности начальства - расстроилась; взамен всего процветают питейные сборы и грамотеи-ябедники"522..
В описании сибирских неустройств М.М. Геденштром не жалел темных красок. Во всех частях управления царит хаос, беспомощность и безответственность. Купечество ненавидит чиновничество, мещанство развратилось, не ощущая над собой прежнего "домашнего наказания", государственные крестьяне "чувствуют теперь менее тягость земского закона - и потому богатые, не боясь уже скорого и неминуемого наказания - своевольничают". Поселения ссыльных в Енисейской губернии не удались, Томский и Каинский округа переполнены неустроенными ссыльными, каторжане охраняются плохо, отчего происходят частые побеги. М.М. Геденштром предупреждал о возможном мятеже ссыльных, к которым могут легко примкнуть приписные крестьяне и заводские рабочие. Особую опасность, по его мнению, представляют ссыльные поляки: "Природная ненависть Русских к Полякам почти неизвестна сибиряку, и отчужденному от России посельщику - поляк товарищ. Забрав пушки в Иркутске, Селенгинске и Нерчинске, - запугивал М.М. Геденштром, - с награбленным богатством они свободно опустятся по Шилке в Амур, без труда овладеют Манджуриею - оттуда Кореею и оснуют свое Государство на счет расслабленного Китая"523.. Из Западной же Сибири поляки могут прорваться в казахские степи и далее в Бухару и Тибет. Последнее предупреждение не могло не найти отзвука в правительственных кругах, напуганных открытым в 1832 г. заговором поляков в Омске. Поэтому, делал вывод М.М. Геденштром, нужно срочно ввести в сибирские губернии дополнительные войска и восстановить "постоянное строгое управление Сибирью как колониею, где часто человеколюбивые законы безмолвствуют и действует не одетый формою, но властью обнаженною - страх"524.. Сибирь, по его мнению, нуждается в новой ревизии.
В своих письмах М.М. Геденштром не щадил никого. Чего стоят его отзывы о сибирских генерал-губернаторах и губернаторах: А.С. Лавинский - "вельможа, большею частию добрый, ума просвещенного, но как генерал-губернатор только homme de representation. Воля его в управлении руководима служащим при нем около 20-ти лет чиновником Кабритом, деловым, тонким, но паче всего наблюдающим свои выгоды: При неуместной доброте Иркутского губернатора Цейдлера и редкой ухищренности в управлении бывшего Енисейского губернатора Степанова - Восточная Сибирь без умного, твердого Кабрита давно бы совершенно расстроилась"; И.А. Вельяминов - "известный воинскою опытностью и одаренный быстрым умом, просвещенный науками, любящий уединение и оттого невольною беспечностию, не мог удержать управления Западной Сибири в параллели с Восточною. Он также имеет наперсника Кованьку, но сей чиновник далеко отстал в деловитости и тонкости от Восточного фактотума Кабрита и только бесстыдно продает власть и честь своего благодетеля"; Н.С. Сулима - "никому не доверяет и не имеет истинно делового [помощника] по гражданской части, которую он не знает, а фрунтовое его искусство там бесполезно"; якутский областной начальник В.И. Щербачев - "человек с посредственными способностями"; омский областной начальник В.И. Сен-Лоран - "не зная порядка гражданских дел - он ничтожный областной начальник". Еще более резкими были отзывы о других сибирских чиновниках. Например, тобольский полицмейстер Алексеев - "известнейший всей Западной Сибири как пронырливейший, вреднейший и бесчестнейший чиновник, с давних лет имел в Тобольске под рукою шайку искуснейших воров и чрез них производил важные воровства, грабежи и даже зажигательства". Впрочем, были, по мнению М.М. Геденштрома, и положительные типы среди сибирских администраторов. С похвалой он пишет о томском губернаторе Е.П. Ковалевском. Исполняющий обязанности тобольского губернатора декабрист А.Н. Муравьев предстает в его глазах как "человек необыкновенный", "неприступный к разгадке". 16-месячное управление А.П. Муравьевым Тобольской губернией М.М. Геденштром называл "счастливою для нее эпохою"525..
Уверовав в свою безнаказанность, М.М. Геденштром, что называется, зарвался. Обличая чиновников, он не утруждал себя доказательствами. Откровенные характеристики сибирского начальства и положения в сибирском управлении, независимость и влияние, которыми пользовался М.М. Геденштром в Томске, не могли не беспокоить местных чиновников. Однако не сибирские чиновники, а жандармы стали причиной падения М.М. Геденштрома. В рапорте в III Отделение 27 апреля 1835 г. начальник Сибирского округа корпуса жандармов А.П. Маслов писал о почтмейстере М.М. Геденштроме как о "томском Кованьке", фамилия которого в Сибири сделалась "техническим означением любимцев Главных Начальников"526.. Томский штаб-офицер майор Я.Д. Казимирский доносил начальству о вредном влиянии М.М. Геденштрома на управление Томской губернии. В рапорте Н.Я. Фалькенберга 21 января 1838 г. указывалось, что в Томске составилась "партия из чиновников, полагающих себя в особенной доверенности его сиятельства г. генерал-губернатора Западной Сибири". Распространились слухи и об особом покровительстве М.М. Геденштрому кн. А.Н. Голицына. "Г. Геденштром, - писал жандармский генерал, - явно и тягостно дает всем чиновникам чувствовать свое преимущество, вмешивается во все дела губернии; направляет их по своему усмотрению и видам. Почти никакое положение присутственных мест без цензуры г. Геденштрома не приводится в исполнение. Чиновники, зная отношения его к генерал-губернатору и видя это косвенное самовластие, раболепствуют пред ним, как пред облеченным сильною властию"527.. М.М. Геденштром подвергал перлюстрации частные и официальные письма. Да и нравственный облик М.М. Геденштрома и его клевретов был весьма непригляден: томский исправник Рихтер - пьяница, трижды уже подвергался отставке за беспорядки по службе; отставной майор Зварыкин выслан из Москвы в Томск за карточную игру. Сам М.М. Геденштром бросил жену и детей, вел нетрезвый образ жизни.
На свет жандармы извлекли объявление, сделанное еще 10 марта 1825 г. по Западной Сибири генерал-губернатором П.М. Капцевичем, об интригах М.М. Геденштрома. Тогда П.М. Капцевич приказал выдворить М.М. Геденштрома из Тобольска в 24 часа и установить за ним полицейский надзор528.. Теперь же Фалькенберг настаивал на удалении М.М. Геденштрома из Томска и просил вообще перевести его на службу в какую-либо великороссийскую губернию. Таким образом, донесение сибирского жандармского начальника сразу било по двум целям: устранить М.М. Геденштрома и скомпрометировать генерал-губернатора П.Д. Горчакова, отношения которого с жандармами были далекими от благоприятных. Генерал-губернатор попытался заступиться, но безуспешно. М.М. Геденштрому было предложено место почтмейстера в Петрозаводске, но он ехать туда отказался, поселился в окрестностях Томска и окончил свою жизнь в пьянстве и нищете.
Можно было бы при изучении правительственной политики по отношению к Сибири пренебречь этим невысокого ранга сибирским чиновником, если бы на него не обращали внимания на самом верху государственной иерархии. О доверии к нему свидетельствует уже то, что на предложение последнего командировать его инкогнито для осмотра почтовых контор до Нерчинска А.Х. Бенкендорф 3 апреля 1834 г. отозвался: "Может быть очень полезным, ибо он человек умный и, вероятно, доставит нам сведения любопытные:"529.. Предлагал М.М. Геденштром свои услуги и по обозрению Сибирской казачьей линии. По неизвестным причинам поездки сорвались. Однако в III Отделении воспользовались письмами М.М. Геденштрома и подготовили секретную "Записку о Сибири"530.. В ней была особо выделена главная мысль автора писем: усиление власти генерал-губернаторов и губернаторов.
Несмотря на то, что сведения о недостатках сибирского управления поступали в центральные и высшие правительственные инстанции постоянно, каких-либо кардинальных мер по исправлению положения принято не было. В 1839 г. начальник Сибирского жандармского округа генерал-майор Н.Я. Фалькенберг представил обширную записку об управлении Сибири. Он настаивал на решительном пересмотре "Сибирского учреждения" 1822 г. По его мнению, "Устав об управлении инородцев" существовал в одном названии; городовые казаки пребывали в бедственном положении, которое нисколько не улучшил "Устав о городовых казаках"; разделение Сибири на два генерал-губернаторства привело лишь к разнобою в управлении531.. Положительно оценивая деятельность первых генерал-губернаторов П.М. Капцевича и А.С. Лавинского, Н.Я. Фалькенберг негативно отзывался об их преемниках: "Управление последующих за тем генерал-губернаторов, не оскорбляя званий их, можно пройти молчанием, ибо в обеих частях Сибири в короткое время переменилось их уже по три, следовательно, им некогда было узнать свой край и они ничего для него полезного не сделали. Но чтобы оставить по себе какую-либо память, то они с особенным старанием преследовали чиновников по всем частям управлений: приписывали им собственно все беспорядки и злоупотребления: одних чиновников по собственному усмотрению, а более по внушению своих окружающих отрешали и удаляли от должностей, определяя при этом без всякого разбору на место их других:"532..
Н.Я. Фалькенберг предлагал, в противовес сложному, как ему представлялось, "Сибирскому учреждению" 1822 г., централизовать и упростить административный аппарат Сибири. Для этого нужен один генерал-губернатор в Томске, при нем совет из пяти членов, каждый из которых возглавит отделение канцелярии Главного управления Сибири, ведающих, соответственно, дела четырех сибирских губерний и приморского управления. Горная и военная части должны были составить особые отрасли управления. Генерал-губернатору предполагалось придать 5 чиновников особых поручений для экстренных дел. По новому учреждению о Сибири, которое Н.Я. Фалькенберг проектировал разработать, упразднялись как лишние инстанции губернские советы; в целях повышения власти губернаторов им поручалось личное председательствование в губернских правлениях. Губернаторам в случае необходимости должно быть предоставлено право созывать временные советы (в виде общего присутствия губернского правления) из руководителей губернских учреждений. Также подлежали ликвидации "как не приносящие никакой пользы" должности окружных начальников и общие окружные управления. Зато он предлагал восстановить частных комиссаров "по примеру становых приставов в великороссийских губерниях" и образовать в сибирских губерниях палаты государственных имуществ. Намечались меры и по улучшению состава сибирского чиновничества.
Ввиду того что Сибирский комитет в 1838 г. был закрыт, Николай I поручил рассмотреть записку Н.Я. Фалькенберга во II отделении СЕИВК, где сосредоточивались работы по кодификации российского законодательства и готовилась к изданию новая редакция "Свода законов Российской империи"533.. Главноуправляющий II Отделением Д.Н. Блудов в феврале 1840 г., с согласия императора, предложил, "не давая сей записке никакой гласности, даже не сообщая ее гг. Министрам", обсудить ее в особом комитете. Такой временный комитет под председательством министра финансов Е.Ф. Канкрина был составлен из министра государственных имуществ П.Д. Киселева, министра юстиции В.Н. Панина, управляющего МВД А.Г. Строганова и главноуправляющего II Отделением Д.Н. Блудова. Свое заключение комитет должен был представить царю к апрелю 1841 г.
II Отделение решило самым серьезным образом подготовиться к обсуждению вопросов, от которых зависела дальнейшая судьба реформ М.М. Сперанского. Бывшему управляющему делами Сибирского комитета А.П. Величко, служившему теперь во II Отделении, поручили составить общее обозрение сибирского управления534.. Первая, секретная, часть составленного А.П. Величко обозрения включала "все бывшие в виду высшего правительства предположения по устройству управления Сибирским краем и все злоупотребления местных властей, с указанием причин их или источников". Во второй части содержалось общее описание сибирского управления, с указанием на его специфику и основные трудности в реализации реформ 1822 г.
Однако инспирированная жандармами контрреформа сибирского управления не удалась. Решительно против пересмотра "Сибирского учреждения" высказались Е.Ф. Канкрин и П.Д. Киселев. Основные доводы записки Н.Я. Фалькенберга министр финансов признал безосновательными: "Голые фразы ни в чем не убеждают; пустые предположения об исправлениях и нововведениях писать легко". Он требовал фактов. Отверг Е.Ф. Канкрин и попытку вернуться к единому сибирскому генерал-губернаторству. Пример с затруднениями, связанными с продажей хлеба из одной части Сибири в другую при неурожае, он считал единичным и легко устранимым при соблюдении закона о свободе торговли535.. По своему обыкновению экономить на всем, министр финансов подверг критике рекламируемый жандармами и поддержанный в МВД и Министерстве юстиции план устройства поселений для ссыльных. Но Канкрин соглашался осуществить некоторые изъятия из "Сибирского учреждения" 1822 г. Так, он считал, что губернские советы и общие окружные управления составляют лишние инстанции, и всецело поддерживал идею распространения на Сибирь общего наказа гражданским губернаторам, изданного в 1837 г. Не отбрасывал Е.Ф. Канкрин и мысли вернуться к институту частных комиссаров, полагая, впрочем, что это забота МВД. А.Г. Строганов, напротив, высказался за сохранение в Сибири губернских советов, напомнив, что вопрос о распространении наказа губернаторам 1837 г. находится еще на стадии обсуждения, а вот относительно общих окружных управлений обещал подумать. Непримиримую позицию занял министр государственных имуществ, которого, ввиду намечавшихся преобразований в управлении государственными имуществами в Сибири, никоим образом не устраивало бесконтрольное расширение власти сибирской администрации. Его заключение звучало весьма категорично: ":Вообще правильность и основательность видов, руководствовавших при составлении сих учреждений (сибирских советов разных уровней управления. - А.Р.) представляются с такой ясностью и убедительностью, что нет никаких причин думать о каком-либо новом преобразовании Сибирского управления:"536..
На заседании 25 мая 1841 г. особый комитет решил оставить предложения Н.Я. Фалькенберга "без дальнейших последствий". Мотивируя это решение, особый комитет выразил сожаление об отсутствии на высшем и местном уровнях единства и преемственности в управлении Сибирью: "Как в прежнее время предположения, относящиеся до Сибирского края, рассматривались в Сибирском комитете, который по сему имел у себя все нужные [для] соображения и обсуждения их данные; ныне же поступают они по роду принадлежащего дела в разные министерства, кои не всегда имеют в виду бывшее прежде по сему же предмету производство, то вторую часть составленного по распоряжению д[ействительного] т[айного] с[оветника] Блудова Свода, содержащую начала, на коих основаны все части Сибирского управления, напечатать в нескольких экземплярах, для сообщения оных министерствам и сибирским генерал-губернаторам, дабы они могли видеть в совокупности; в каком порядке существовала каждая часть прежде, каким подвергалась она изменениям, и что побудило к установлению оной на ныне существующем основании"537..
Однако Н.Я. Фалькенберг не оставил попыток привлечь внимание правительства к неустройствам в сибирском управлении. В 1843 г. он подал в III Отделение еще четыре записки: "1) о состоянии управления в губерниях 8-го округа Корпуса жандармов с предположением перемен, необходимых к улучшению некоторых частей; 2) о состоянии киргиз-кайсацкой степи; 3) о Сибирском линейном казачьем войске и 4) о ссыльнопоселенцах, находящихся в Сибири"538.. И на этот раз начальник сибирских жандармов критиковал правительственную политику, не останавливаясь перед осуждением самого высокого сибирского начальства: "К сожалению, выбор Правительства часто не оправдывает своего назначения, и Главные начальники, не вникнув в настоящее положение края, не узнав его ни нужд, ни избытков, и ныне думают только о том, как бы поскорее уехать на свою родину, воспользовавшись пособием; другие, как бы составить себе состояние каким бы то ни было способами, и, наконец, третьи, получать значительное казенное содержание, поправлять им расстроенное имение, платить долги, быть самовластным в этой отдаленности и, не заботясь ни о чем, за одно свое пребывание в Сибири получать еще особенные награды и пользоваться незаслуженною милостию Государя:"539.. Обвинял Фалькенберг сибирских генерал-губернаторов и в преднамеренном приукрашивании положения дел в Сибири. Но и в этом случае все ограничилось выписками из записок Фалькенберга, которые сообщили министрам.
Министры, возражая против реставрации дореформенных сибирских порядков, не столько противодействовали усилению власти генерал-губернаторов и губернаторов Сибири, сколько призывали по возможности отказаться от сохранения сибирской административной специфики, распространяя на зауральский регион общеимперское законодательство. Под этим скрывалось желание укрепить местную администрацию, но и не выпустить ее из-под ведомственного контроля.
Таким образом, жандармское ведомство, занимая в административной иерархии самодержавной России в царствование Николая I особое место, не оставляло своим вниманием и Сибирь. Этому способствовало и сосредоточение здесь наиболее опасных противников режима - ссыльных декабристов. Политическая, а вместе с ней и уголовная ссылка, доставлявшие наибольшее беспокойство самодержавию, обусловили отправку в Сибирь жандармских ревизоров, ускорили создание сибирских жандармских органов надзора. Жандармские офицеры способствовали обнаружению целого ряда случаев вопиющих злоупотреблений и откровенного произвола, творимых сибирской администрацией, через жандармов самодержавие получило дополнительный канал информации о нуждах региона. Они постоянно напоминали самодержавию о язвах сибирского управления и в этом смысле способствовали повышению внимания в центре к Сибири. Но, обличая сибирские беспорядки, жандармское ведомство стало проводником явно реакционных мер, направленных к отказу от принципов, заложенных Сперанским в "Сибирском учреждении" 1822 г., возврату к прежним порядкам жесткого административного нажима, сильной генерал-губернаторской и губернаторской власти.
Жандармы, пытаясь влиять на местное управление, неизбежно втягивались в чиновничьи интриги. Постепенно приходит понимание бессилия жандармскими методами что-либо изменить в существующих бюрократических порядках, сознание небезопасности конфликтов с власть имущими в регионе. Не случайно уже к середине 1830-х гг. практика составления политических обзоров прекращается, уменьшается критическая направленность жандармских отчетов. Жандармы со временем слились с прочей чиновной массой, и болезни, присущие в целом всей бюрократической системе, проникали и в их среду. Недовольство высшего местного начальства вмешательством жандармов в управление приводило к снижению автономности их положения. Рост численности жандармского корпуса, падение престижа жандармской службы, увеличение объема задач политического сыска в связи с ростом революционно-освободительного движения приводили к падению эффективности жандармского надзора над государственным аппаратом и постепенному перерождению III отделения императорской канцелярии в обычный полицейский департамент.