Этническая идентичность понимается в широком смысле - как осознание принадлежности к своему народу, т.е. этническая идентификация, "образ Мы" и осознание интересов народа [Арутюнян, Дробижева, Сусоколов, 1998, с. 166].
Чтобы содержательно концептуализировать феноменологическое пространство коллективной (групповой) этнической идентичности был сформулирован такой критерий, как "быть настоящим представителем своего народа". Обсуждение предложенного критерия представляется резонным. С одной стороны, этот критерий можно уподобить "идеальному типу", символическая ценность этничности описывается в "чистом виде", как бы безотносительно этнической реальности и своего места в ней. Идеальный тип - это мыслительная конструкция, полученная посредством акцентирования некоторых характеристик объекта и игнорирования несущественных признаков.
С другой стороны, правомерность и обоснованность выделения данного критерия, по моему мнению, базируется на существовании разделяемого в той или иной мере членами этнической группы общего артикулированного, а также неартикулируемого, но подразумеваемого знания "кто есть бурят". Основу знания составляют социальные представления, к которым, согласно концепции С. Московичи, относятся "не любые социально признанные взгляды, теории и т.д., но лишь те, которые входят в сферу обыденного сознания, являются продуктом "здравого смысла" и "естественного" мышления, регулируют повседневную жизнь людей, формируют их "практическое сознание"... В то же время с точки зрения рассматриваемой теории, научные и идеологические идеи являются одним из важнейших источников социальных представлений, однако они, как и вообще доступный обыденному сознанию "культурный фонд", поставляют ему лишь первичный материал, который затем трансформируется им применительно к требованиям практики и здравого смысла" [Дилигенский, 1994, с. 29 - 30].
По С. Московичи - "разделяемые в обществе знания направлены на то, чтобы формировать у людей определенное видение мира и конституировать реальность, в которой они живут. Объективируясь, эти знания включаются в межиндивидуальные отношения и социальное поведение каждого индивида" [Московичи, 1992, с. 93].
Таким образом, в контексте концепции С. Московичи, это общее знание мы можем определить как этносоциальные представления членов этнической группы о своей и о других группах, формирующиеся в процессе межэтнического взаимодействия. Взаимодействия в условиях современности не столько контактного, сколько дистантного - посредством системы образования, деятельности СМИ и Интернета.
Согласно взглядам Ф. Барта, "этническая группа создается системой представлений человека - как самокатегоризацией, так и отнесением других к этническим группам; в социальном смысле эти механизмы представлены системой социальных предписаний" [Рыжова, 1998, с. 22].
Иначе говоря, групповые коалиции и границы между ними определяются результатами социальной практики, а не исходно заданы. "Только если люди (личности) разделяют представления, которые становятся общими, и действуют на их основе, они становятся группой, а этничность может приобретать организационные и институциональные формы" [Дробижева, 1998, с. 5].
Это общее знание является своего рода "правилами", в соответствии с которыми происходит процесс, называемый мной "атрибутированием этничности" (или "этнической атрибуцией"). Основное содержание данного процесса кратко можно обозначить как приписывание (или придание, или наделение) тем или иным социальным феноменам этномаркирующего значения. Результатом этого процесса является определение атрибутов этничности, под которыми я подразумеваю любые, принимаемые социумом в качестве таковых, знаки этнической принадлежности, маркирующие этнические границы. Знаки этнической принадлежности исторически изменчивы и дискурсивны. Иными словами, этничность можно дефинировать как совокупность определенных практик, символизирующих и в этом смысле конструирующих социальную реальность как реальность этническую. Таким образом, рассмотрение этничности из объектной плоскости перемещается в знаковое пространство и функционально-деятельностный контекст [Елаева, 1999а, с. 56 - 57].
Этнические границы в этом случае понимаются не в пространственно-административном значении, имеющем отношение к территориальному расселению народов, а как "субъективно осознаваемая и переживаемая дистанция, рассматриваемая в контексте межэтнических отношений... Этническая граница является актом сознания, а важнейший способ ее изучения заключается в исследовании этнической идентичности" [Дробижева, 1998, с. 4 - 5].
Этническая граница выступает как психологическая результирующая бинарной оппозиции "мы - они". Б.Ф. Поршнев пришел к выводу, что принцип "они - мы" является универсальным механизмом формирования самосознания любой общности. При этом, если рассматривать вопрос в психологической плоскости, "они" еще первичнее, чем "мы". Только ощущение, что есть "они", рождает желание самоопределиться по отношению к "ним", обособиться от "них" в качестве "мы". Более того, чрезвычайно важно учитывать, что бывают и мнимые "они". Если "мы" не может психически сконструироваться без такого противопоставления, то этому способны послужить и иллюзия, и фантазия. "Они" в таком случае существуют не в реальности, а только в воображении. Таким образом, именно противопоставление своей общности другой всегда способствовало фиксации и активному закреплению своих этнических отличий и, тем самым, скреплению общности. Но по мере исторического развития центр тяжести все более переносился с "они" на "мы". "Мы" стало универсальной психологической формой самосознания всякой общности людей [Поршнев, 1979, с. 81 - 115].
Решающим фактором при определении этнической группы, согласно концепции Ф. Барта, "выступает механизм социального категоризирования. То есть организационная структура этнической группы непосредственным образом создается процессом этнического самоотнесения и отнесением других. Использование этнической идентичности в социальном взаимодействии, отнесение себя и других к определенным категориям, собственно, и формирует этнические группы в их организационном качестве" [Рыжова, 1998, с. 20].
В инструментарии этносоциопсихологических исследований 1996 - 1997 гг. и 2002 - 2003 гг. вопрос формулировался как открытый, т.е. респондентам была предоставлена возможность самим в свободной форме формулировать ответы, опираясь на собственные представления "кто есть бурят". Такая сравнительно "мягкая" методическая процедура позволила выявить социальные конструкты самих респондентов, а не "навязанные" опросным листом. В то же время предложенная исследовательская техника позволила сделать проблематичным то, что респондентам представлялось само собой разумеющимся, рутинным, повседневным. Вывести в фокус внимания то, что обычно находится на периферии рефлексивного процесса. Тем самым стало возможным изучение не только артикулированного и постулируемого знания, но и неартикулированного, подразумеваемого. В результате были определены некоторые базисные измерения, архитектоника той системы самокатегоризаций, в пространстве которой представителями бурятского этноса конструируется "образ мы" и осознаются этнические интересы.
Дискурсивные основания этнической категоризации были рассмотрены в терминах тех значений, которые они имеют для опрошенных представителей бурятского этноса и которые деноминированы самими респондентами.
Анализ высказываний респондентов убедительно демонстрирует, что наиболее часто этническое категоризирование осуществляется на основе приписывания культурных и языковых характеристик. Типичными и самыми распространенными были ответы, в которых говорилось о знании родного языка и культуры, соблюдении традиций, обычаев, например,"Знать родной язык", "Во-первых, знать и владеть бурятским языком", "Прежде всего знать свои обычаи", "Знать культуру своего народа", "Владеть бурятским языком и соблюдать обычаи и традиции".
Однако, культура и этничность суть не синонимы. Осознание себя как субъекта этнического - не само собой разумеющееся следствие межгрупповых культурных различий, а результат артикуляции этих различий в контексте процессов межэтнической дифференциации и этнической идентификации.
Более половины из числа ответивших респондентов5 указали культуру и язык в качестве имманентных атрибутов этничности. В 1996 - 1997 гг. "культура" (включая такие коннотации, как "традиции", "обычаи", "обряды") упоминалась респондентами немного чаще, нежели "язык", но разница в частоте не столь значительна (55,8 % и 50 %). В исследовании же 2002 - 2003 гг. фактор языка назывался респондентами реже и присутствовал в высказываниях 36,2 % ответивших, тогда как частота обращения к фактору культуры осталась практически на прежнем уровне - 51,9 %.
При этом многие респонденты в 1996 - 1997 гг., равно и в 2002 - 2003 гг., подчеркивали, что надо не только знать родной язык и культуру, но и любить, и уважать:"Знание своей культуры, традиций, языка, истории; и не только знание, но и уважение, почитание", "Почитать предков. Соблюдать обычаи", "Знать и любить родной язык, культуру, традиции, свой край", "Знать и любить свои национальные традиции, культуру, в равной степени уважать это же у других народов" и др.
Иначе говоря, такие этнические маркеры, как культура и язык, были не только когнитивно репрезентированы, но и эмоционально-ценностно актуализированы.
В высказываниях6 участников опроса звучит озабоченность современным состоянием и будущим бурятского языка и культуры:"Уважать свой народ, небезразлично относиться к проблемам его языка, культуры и пр.", "Бороться за сохранение родного языка, традиций и обычаев", "Национальное возрождение культуры, языка, образования", "Знать родной язык, обычаи, традиции и не быть равнодушным к проблемам своего народа", "Знать язык (бурятский), культуру. Учу язык, хотя в школе не изучала" и др.
Респондентами акцентируется проблема межпоколенческой трансляции бурятского языка, национальной культуры и т.д.:"Знать язык своего народа, его культуру и донести их до молодежи", "Стараюсь, чтобы дети старались знать свой язык. Гордиться своей республикой", "Сохранить и передать традиции, мораль, принципы детям", "Любить свою землю, беречь природу. Знать свою национальную культуру, язык, обычаи. Передать все это детям", "1. Знать свой родной язык и обычаи. Не только знать и соблюдать, передавать молодому поколению. 2. Любить свою землю, приносить пользу для процветания своего народа" и др.
Представляется важным обратить внимание на следующее обстоятельство. В ходе анализа был отмечен ряд высказываний, в которых выделенные дискурсивные основания этнического категоризирования (язык, культура, история, религия и др.) формулируются респондентами без дополнительного атрибутирования, например,"Знать язык, обычаи, религию". В подобных предложениях отсутствует такой структурно-семантический компонент, как определение, призванное выполнять номинативную и описательно-распространительную функции и тем самым индивидуализировать определяемую субстанцию. В нашем случае обозначать, фигурально выражаясь, "этническую привязку" категорий (например, "родной", "бурятский", "своего народа" и т.д.). В самом деле, если рассматривать приведенное для примера предложение в абстракции и вне контекста, то речь-то в нем может идти о любом языке (например, эсперанто), любых обычаях и любой религии.
Итак, мы наблюдаем тот процесс, когда данные дискурсивные основания используются в качестве категорий, аскриптивно обладающих этническим смыслом. В этом случае выделенные категориальные конструкции как бы сами собой подразумеваются респондентами как этнические категории, маркирующие их этническую принадлежность. Иначе говоря, "культура" отождествляется с "бурятской культурой", "язык" синонимизируется с "бурятским языком" и т.д.
Этнические маркеры могут быть единичными или представлять некий набор, или, может быть, систему [Дробижева, 1998, с. 5]. Среди других дискурсивных оснований этнического категоризирования, наиболее часто используемых респондентами, необходимо отметить следующие:
В ряде высказываний патриотизм трактуется не только как ценностная категория, но помещается вфункционально-деятельностный контекст, предполагающий практическую активность субъекта:"Любить свою Родину, народ, делать все для своей земли", "Забота о процветании Родины" и др.
Важнейшей гранью понимания Родины является восприятие родного края как родного коллектива, своего народа:"Любить свою Родину, свой народ" и др. Такое отношение к Родине является сильным мотивирующим фактором, обладает большой побудительной силой:"Надо быть патриотом, думать о благе народа" и др.
В некоторых высказываниях патриотизм интерпретируется и/или конкретизируется каклюбовь к малой Родине:"Любить малую Родину, в меру своих сил способствовать ее развитию во всех отношениях", "Знать родной язык, историю. Не забывать малую Родину" и др.;
В некоторых высказываниях земля ассоциируется с"породной землей", например,Жить на земле своих предков" и др.;
Среди высказываний респондентов встречаются такие, в которых вербализуетсяпрагматическое отношение к земле, например,"Быть хозяином своей земли", "Знать свой язык, культуру, быть хозяином своей земли".
Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление. Вполне очевидно, что подобное отношение (как, впрочем, и другие категориальные основания) может по-разному интерпретироваться и оцениваться в зависимости от позиции исследователя и предпочтения им той или иной объяснительной парадигмы.
При этом респодентами нередко указывался конкретнобуддизм -"Буддистом быть", "Владеть языком, знать традиции и обычаи бурят, верить Будде и творить добро", "Уважать свою культуру, быть буддистом, жить дружно, уважать свой народ", "Знать свой язык, культуру. Быть настоящим буддистом", "Знать язык, культуру. Соблюдать обычаи и быть буддистом", "Знать язык, традиции. Придерживаться буддийской религии" и др.;
У других респондентов идентификация присутствуетнаряду с другими этническими маркерами, например,"Внутреннее ощущение принадлежности к нации. Знание культуры, языка, традиций", "Уважать свой народ, ощущать себя его частью", "Чувствовать себя бурятом, желательно владеть языком", "Знать родной язык, традиции и историю народа. Чувствовать и осознавать себя бурятом. Защищать право бурят на равенство с другими народами", "Чувство причастности к своему народу. Общаться по-бурятски. Следовать одной национальной традиции", "Знание языка, культуры. Этническая принадлежность" и др.;
Эмпирически выделенные категориальные основания определяют идентификационное поле, в котором, мультипликативно взаимодействуя с контекстуальной (ситуация) и/или мотивационной (ценностные представления, обусловленные предшествующим и модифицируемые /спонтанно или целенаправленно/, а также порождаемые последующим социальным опытом) детерминацией, актуализируются те или иные конфигурации этнической идентичности современных бурят.
Большинство респондентов артикулировали свои представления в рамках дискурса идентичности, названного мной"дискурсом онтологичности". Согласно этому доминирующему дискурсу, этничность обладает онтологическим статусом.
На основании результатов анализа эмпирического материала можно констатироватьраспространенность в массовом сознании восприятия "этничности как судьбы". Наиболее выпукло эту тенденцию иллюстрируют следующие определения, данные опрошенными:"Быть бурятом - моя карма", или"Знать: язык, культуру, историю народа. Иметь: генотип и фенотип. Осознавать себя частью этого народа и отвечать за него", или"Быть бурятом - это значит не стыдиться своего происхождения, знать обычаи, хотя бы один раз в год почувствовать себя настоящим скотоводом" и др. Встречались среди ответов и радикально примордиалистские трактовки:"Если отец и мать оба буряты, то настоящий бурят", "Чистокровность", "Знать язык. Родители - буряты", "Знать язык, обычаи, иметь бурятскую семью". Однако для преимущественной части респондентов этничность - это, прежде всего, культурный (в широком значении) концепт. В большинстве случаев используемый этнический код можно квалифицировать как традиционный. Здесь традиционность понимается в смысле акцентированности, в первую очередь, на том обстоятельстве, что приверженность традиционным социокультурным нормам, ценностям и социальным институтам репрезентируется в публичном дискурсе и осознается респондентами как имманентный атрибут бурятской этничности, как преемственность бурятской культуры (включая язык, религию и т.д.), ее неразрывная связь с прошлым.
Между тем, для человека эпохи постмодернаэтничность становится не аскриптивной категорией, а обладает достижительным статусом. Это положение можно аргументировать следующими высказываниями респондентов:"Человек рождается, не зная национальности, а настоящим может быть любой" или"Вопрос, по-моему, не требует обсуждения: бурятом является любой, кто себя таковым считает. Степень же его "настоящности" никто оценить не может".
Небольшое количество высказываний свидетельствует о трудности рефлексии саморепрезентации. Это такие утверждения, как"Бурят должен быть бурятом", "Быть бурятом и все", "Бурят должен быть бурятом во всех отношениях", "Не знаю, но мне нравится быть буряткой", "Трудно объяснить. Это сидит глубоко во мне и не выражается словами".
Высказывания, подобные следующим -"Никогда об этом не задумывался" или"Не придавала значения" - указывают на периферийность процесса этнической рефлексии в сознании респондентов. В то же время они могут являться проявлением этнической индифферентности. Это такой тип идентичности, при котором "люди практически равнодушны к проблемам этничности и межэтнических отношений, ценностям своего и других народов; они свободны от норм и традиций, и на их жизненные поступки, на поведение в любых сферах жизнедеятельности никак не влияет ни их собственная этническая принадлежность, ни этничность других" [Арутюнян, Дробижева, Сусоколов, 1998, с. 179].
Также было зафиксировано незначительное количество высказываний, постулирующих незначимость этнической принадлежности для респондентов:"Национальность не имеет значения", "Ничего не значит", "Ничего не значит, просто представитель", "Я космополит". Дефиниции такого рода могут репрезентировать определенный тип этнической идентичности, который Л.М. Дробижева обозначает как этнонигилизм в форме космополитизма. Этот тип идентичности представляет собой отказ от этнической идентичности как незначимой идентичности; отрицание этничности, этнических, этнокультурных ценностей; демонстрация себя как "человека мира" [Дробижева, 1994, с. 37; Арутюнян, Дробижева, Сусоколов, 1998, с. 179].
Среди высказываний респондентов встречаются и такие, которые в своей основе подразумевают этническое категоризирование, но при этом указывается на несущественность этнических различий, а акцент ставится на сходстве, например,"Не могу выделить особых признаков", "Отличий между разными национальностями не вижу", "Как и любой национальности: образование, культура, достоинство".
Кроме того, в процессе анализа эмпирических данных был выявлен ряд утверждений, апеллирующих не столько к этнической, сколько гражданской идентичности. Подобного рода высказывания свидетельствуют о том, что часть респондентов ассоциирует принадлежность к народу как согражданство и понимает нацию в этатистском значении, или наличествуют одновременно этнокультурный и политический смыслы, например:"Знать свою культуру, язык. Быть гражданином своей республики", "Соблюдать Конституцию Бурятии, уважать культуру", "Знать обычаи, традиции. Суверенитет республики", "Приносить реальную пользу Бурятии", "Способствовать для улучшения социально-экономического положения Республики Бурятия", "Надо быть честным гражданином своей республики, заботиться о ней", "Участие в жизни республики", "Жить в согласии, сохранить стабильность в Республике Бурятия, уважать право и свободу личности каждого гражданина" и др.
Также среди дискурсивных оснований категоризирования респондентами были сформулированы такие, что находятся, как представляется допустимым предположить, скорее не в этническом поле, а в более широком социальном контексте ("Быть просвещенным во всех сферах жизни", "Верить в себя", "Достойно жить", "Работать", "Интеллигентность", "Уважать людей", "Быть порядочным" и др.). Они маркируют не этническую идентичность, а, например, общечеловеческую принадлежность ("Быть человеком", "Просто быть человеком" и др.), или гендерный статус ("Прежде всего быть мужчиной") и др.
Рассмотренные выше дискурсивные основания этнического категоризирования, тематизирующие феноменологическое пространство коллективной (групповой) этнической идентичности и маркирующие этнические границы, имеют характер долженствования, ибо артикуляция "быть настоящим представителем своего народа" имплицитно предполагает некий образец, эталон, идеал и актуализирует ценностное отношение к этничности. Другими словами, этнические категории конструируются по ценностному принципу.
Согласно концепции Ф. Барта, "этнические категории, как при самоидентификации, так и в процессе отнесения других к определенным этническим группам, принимают во внимание не просто сумму объективных различий, а лишь те из них, которые самими индивидами воспринимаются как значимые" [Рыжова, 1998, с. 21]. В этом смысле, эмпирически выделенные категориальные конструкты можно интерпретировать как этнические символы. Но деноминация и актуализация тех или иных социальных феноменов как символов этничности не всегда совпадает с реальными повседневными практиками этнических агентов.
Одним из способов анализа повседневной этничности является определение того, какие маркеры функционируют в качестве этноидентифицирующих признаков. Однако, и в этом случае возможны ситуации, когда, например, признание человеком бурятского языка как фактора, который объединяет его со своим народом, отнюдь не означает, что в реальном языковом поведении он использует именно бурятский язык. Так или иначе, этноинтегрирующие признаки являются психологической основой этнической солидарности. Для выяснения того, какие индикаторы выступают для респондентов в качестве этноопределителей, в анкеты был включен вопрос: "Что роднит Вас с людьми Вашей национальности?".
Табл. 2.Ранжирование этноинтегрирующих признаков
(сумма не равна 100%, т.к. можно было выбрать несколько ответов)
| 1996 - 1997 гг. | 2002 - 2003 гг. | |||
| % | ранг | % | ранг | |
| Культура, обычаи, обряды | 59,6 | I | 71,5 | I |
| Родная земля, природа | 57,8 | II | 69,9 | III |
| Язык | 47,6 | III | 70,5 | II |
| Буддизм | 35,2 | IV | 46,7 | IV |
| Внешний облик | 34,2 | V | 30,1 | VI |
| Общие ценности, взгляды на жизнь, мировосприятие | 29,6 | VI | 26,8 | VII |
| Исторические судьбы, прошлое | 22 | VII | 30,8 | V |
| Черты характера, психология | 20,4 | VIII | 24,8 | VIII |
| Общая государственность | 14,2 | IX | 20,5 | IX |
| Шаманизм | 10,4 | X | 14,2 | X |
| Христианство | 0 | 0,7 | XI | |
| Что-то другое | 1,4 | 0,3 | ||
| Ничего не объединяет | 0,4 | 0,3 | ||
| Затруднились ответить | 0,4 | 0,7 | ||
Первое, на чем хотелось бы сконцентрировать внимание при анализе данных таблицы, - это более высокие проценты выбранных позиций в 2002 - 2003 гг., по сравнению с 1996 - 1997 гг. Для понимания и объяснения выявленной тенденции необходимо рассмотреть ее в сопоставительном контексте с таким параметром, как широта (объем) этнической идентичности.
В 1996 - 1997 гг. 22,4 % респондентов идентифицировали себя со своим народом по четырем этноопределителям, 22,2 % определяли свою этническую принадлежность по трем маркерам этничности и 20 % респондентов указывали лишь один этноидентифицирующий признак. Значительно меньшее число респондентов артикулировали другие количества значимых оснований внутригрупповой близости.
В 2002 - 2003 гг. 16,2 % участников опроса осознавали общность со своим народом по пяти этноинтегрирующим признакам, 22,5 % респондентов идентифицировали себя с людьми своей национальности по четырем этноопределителям, 25,8 % опрошенных определяли свою этническую принадлежность по трем компонентам этноидентичности. А доля лиц, указавших один этноидентифицирующий признак, снизилась до 7,3 %. Иначе говоря, можно констатировать увеличение широты, объема этнической идентичности.
Другой вывод основан на сравнительном анализе выраженности такого признака, как "внешний облик" в 1996 - 1997 и 2002 - 2003 годах. Снижение уровня выборов этого признака в качестве определяющего родство с этнической группой, вкупе с рассмотренными выше дискурсивными основаниями этнического категоризирования, свидетельствует о том, что визуально-антропологическое сходство стало иметь меньшее (хотя все равно достаточно весомое) значение в сравнении с культурно-ориентированными этномаркирующими признаками. Однако и в 1996 - 1997 гг., и в 2002 - 2003 гг. значимость индикатора "внешний облик" для городских респондентов гораздо выше, нежели для респондентов, проживающих в сельских районах.
Следующее положение, вытекающее из анализа эмпирических данных, касается республиканского уровня гражданской идентичности. Увеличение доли лиц, указавших в качестве этноидентификаторов "исторические судьбы, прошлое" и "общую государственность", сопряженное с возрастанием числа респондентов, чувствующих себя больше гражданами Бурятии, иллюстрирует, пусть и не столь рельефно, тот факт, что несмотря на номинальный характер суверенитета республики, в восприятии людей он (суверенитет) стал привычным и, даже более того, ценностно значимым.
Относительно стабильное положение в системе этнообъединяющих индикаторов сохраняют такие позиции как "черты характера, психология" и "общие ценности, взгляды на жизнь, мировосприятие".
Еще один вывод заключается в повышении роли языка как личностно принимаемого маркера этничности.
Таким образом, доминирующее положение в системе этноопределяющих факторов по-прежнему принадлежит культурно-ориентированным признакам.
В ситуациях этнополитической мобилизации и усиления межгрупповой конкурентности (обусловленной в современный период не столько разницей в престижности культур и отношениями доминирования - зависимости, сколько, в большей мере, перераспределением баланса этнических интересов вследствие сближения социально-статусных позиций контактирующих этносов в меняющейся стратификационной системе российского общества и в то же время наличия этнической дифференциации жизненных стилей), презентация в публичном дискурсе культурных различий приобретает выпуклые формы.
Применительно к актуализации этничности в постсоветский период в научном и политическом дискурсах закрепился термин "национально-культурное возрождение". Хотя, если выстраивать хронологическую последовательность, становление национального бурятского движения - как, впрочем, и национальных движений большинства других народов бывшего СССР - было связано с формулированием экологических требований. Как пишет А.А. Елаев, "одними из первых лозунги национального возрождения бурятского народа выдвинули сторонники Инициативной группы Народного фронта содействия перестройки (НФСП), возникшей в ноябре 1988 года на волне экологического движения" [Елаев, 2000, с. 265].
В конце 1980-х - начале 1990-х годов вокруг проблем культуры и языка концентрировались одни из наиболее значимых идеологем этнического самосознания не только бурят, но и практически всех народов России [Дробижева, 1991, с. 79]. В 1991 г. на I Всебурятском съезде была создана Всебурятская ассоциация развития культуры (ВАРК), основная цель которой - консолидация, координация и содействие возрождению и развитию бурятской культуры и языка. Вопросы полноценной реализации культурных интересов народа глубоко волнуют бурятскую интеллигенцию.
Но содержание процессов возрождения отнюдь не исчерпывается сферой культурных интересов этнической общности.
По мнению Л.М. Дробижевой, этнические интересы являются "социально наиболее значимым элементом" в структуре этнического самосознания, именно в них более всего выражена регулятивная составляющая, и поэтому интересы выступают "мотором этнического самосознания". Этнические интересы могут проявляться в самых различных областях жизни, то есть поле для них отнюдь не исчерпывается зоной этнокультурных явлений, оно неизмеримо шире, ибо с развитием самого предметного мира расширяется поле возможной концентрации этнических интересов. С другой стороны, зоны актуализации этнических интересов подвижны, исторически изменчивы [Дробижева, 1985, с. 11 - 12; Дробижева, 1991, с. 67].
Так, в исследовании 1996 - 1997 гг., отвечая на вопрос: "Какие условия сейчас более всего необходимы для возрождения Вашего народа?", - чуть более половины всех опрошенных выбрали позицию "возрождение и развитие национальной культуры", а больше 48% - "развитие рыночной экономики, широкую экономическую самостоятельность". Причем в городской среде лидировала позиция "рыночная экономика" Не меньшее значение респонденты придали таким условиям как "укрепление самостоятельности, суверенитета республики, контроль за эксплуатацией природных ресурсов" и "поддержка языка".
В 2002 - 2003 гг. для респондентов стало более значимым укрепление самостоятельности, суверенитета республики, контроль за эксплуатацией природных ресурсов. Очевидно, это связано с начавшимися дискуссиями о предлагаемых проектах губернизации России, в любых вариантах которых Бурятия лишается суверенитета. Хотя суверенитет и не был наполнен реальным содержанием, а является, по сути, номинальным, но в общественном мнении стала важной сама идея суверенитета. Возможная ситуация утраты самостоятельности, с каждым днем обретающая в разного рода проектах все более конкретные формы воплощения в реальность, провоцирует защитные реакции этнополитического сознания, что выражается в усилении ориентаций на укрепление политической самостоятельности республики.
Между тем снижение рейтинга позиции "развитие рыночной экономики, широкая экономическая самостоятельность" может быть объяснимо двумя версиями, разнонаправленными по своим выводам. Согласно одной из них - социальные ожидания, связанные с экономическими преобразованиями, оказались нереализованными, и понижение ранга отражает разочарование населения проводимой экономической политикой. Другая версия полагает, что рыночная экономика стала восприниматься в сознании респондентов как нечто само собой разумеющееся, то есть стала оцениваться людьми как данность, о необходимости которой вроде бы уже и нет смысла говорить. Поскольку снижение рейтинга не связано с изменением процентных пропорций респондентов считающих и респондентов не считающих "развитие рыночной экономики, широкую экономическую самостоятельность" наиболее необходимым условием для возрождения народа, это в какой-то степени говорит в пользу второй версии. Однако, вероятнее всего, имеет место кумулятивный эффект этих версий как объяснительной модели для разных групп населения. В условиях радикальных социальных реформ особую значимость приобретает проблема социально-психологической адаптации людей к новой экономической реальности. Российское общество все более характеризуется новыми чертами, обусловленными постепенной институционализацией рыночных отношений. Люди с высоким жизненным и адаптационным потенциалом в основном приспособились к изменившимся условиям жизни, усвоили новые нормы и ценности и приняли новые стратегии и модели социального достижения. Такие люди более или менее удовлетворены своей жизнью, нашли свою экономическую нишу, то есть достаточно уютно чувствуют себя в рыночной стихии и устремлены в будущее. Люди же, обладающие низкими трудовыми, социально-психологическими и другими ресурсами и, соответственно, низкими адаптивными возможностями для обретения своего места в новой жизни, практически абсолютно не вписались в рыночный формат, недовольны экономическими реформами и нуждаются в социальной поддержке.
Следующее ощутимое изменение касается отношения к религии. Анализ эмпирических данных показывает, что повышение общего уровня религиозности бурятского населения и усиление этноинтегрирующей роли религии являются одновременно и причиной, и следствием расширения репрезентации в сознании респондентов поддержки религии как необходимого условия возрождения народа.
Еще одно отличие, обнаруживаемое при сопоставлении результатов двух исследований, - это увеличение доли респондентов, считающих необходимым условием возрождения бурятского народа поддержку бурятского языка (см. табл.3).
Табл. 3Ранжирование необходимых условий для возрождения народа
(сумма не равна 100%, т.к. можно было выбрать несколько ответов)
| 1996 - 1997 гг. | 2002 - 2003 гг. | |||
| % | ранг | % | ранг | |
| Возрождение и развитие национальной культуры | 50,6 | I | 56,3 | II |
| Развитие рыночной экономики, широкая экономическая самостоятельность | 48,4 | II | 49,7 | IV |
| Укрепление самостоятельности, суверенитета республики, контроль за эксплуатацией природных ресурсов | 44 | III | 60,6 | I |
| Поддержка языка Вашего народа | 34,2 | IV | 50,3 | III |
| Укрепление дисциплины | 25,6 | V | 33,1 | VII |
| Оздоровление природной среды | 18,2 | VI | 36,4 | VI |
| Поддержка религии Вашего народа | 15,8 | VII | 38,4 | V |
| Возвращение к прежним порядкам | 7,2 | VIII | 5,3 | VIII |
| Не ответили на вопрос | 1,4 | 1 | ||