Самыми очевидными функциями языка являются номинативная, коммуникативная и когнитивная. Общепризнанно, что без овладения языком невозможно нормальное развитие интеллекта, то есть не следует игнорировать значение языка как функции умственного развития личности. Наряду с этим язык выступает средством социализации человека, в том числе и этнической. Представления о языковой общности членов этноса являются важнейшим компонентом этнической идентичности. А в ситуации этнической мобилизации язык становится уже не только этноидентифицирующим признаком, на первый план выходит символическая функция.
В контексте мобилизованной этничности язык приобрел характер основополагающего и структурообразующего этнического символа. Исследуя состояние языка, необходимо, на мой взгляд, выделять две его ипостаси, два измерения функционирования языка - социокультурное (коллективное) и индивидуальное (личностное). При этом если следовать семиотическому подходу, то каждое из измерений имеет полюса - символический и утилитарный. Итак, говоря о языке как этническом символе, будем учитывать два ракурса рассмотрения: как культурного достояния и как личностной ценности. Также, когда анализируем утилитарную, практическую составляющую языка, то имеем в виду корректное различение институционального и индивидуального уровней [Елаева, 1999б].
Бурятский язык является культурным достоянием, живым и великим наследием предков. И как любая драгоценность в мировой сокровищнице культуры, бурятский язык и, соответственно, бурятская школа, безусловно, заслуживают бережного отношения и всемерной поддержки.
И в этом смысле понятна озабоченность национальной интеллигенции состоянием языковой компетенции современных бурят, ибо в снижении уровня знания бурятского языка она видит угрозу самому существованию бурятского этноса. В публичном дискурсе постулируется, что язык - неотъемлемое основание и всеобъемлеющее проявление этничности и безусловно имманентен природе этнического, то есть связь между этносом и языком естественна и органична. Отсюда вытекает драматичный вывод: этнос без языка перестанет существовать.
Именно сужение сферы функционирования языка является одной из главных причин нынешнего критического отношения к прежней национальной политике. Так, например, Ч. Гомбоин пишет, что в советский период "язык - основа нации, более того самого ее существования - забывался, все меньше и меньше употреблялся не только в официальных сферах, но и в быту. Родились поколения людей, не знающих родного языка. Больно ударило не только по его развитию, но и существованию прекращение преподавания в школах на бурятском. Забывались народные обычаи, традиции, терялось чувство национального достоинства, самосознания" [Гомбоин, 1996, 24 февраля]. Эту мысль продолжает главный редактор газеты "Толон" Б. Шагдаров: "... именно на знании языка основывается самосознание... Необходимо создавать стихию языка в ежедневной бытовой нашей жизни" [Намжилов, 1996, 29 марта].
В связи с этим как насущные оцениваются проблемы сохранения, возрождения и развития национальной культуры и, прежде всего, языка. В 1991 г. на I Всебурятском съезде была создана Всебурятская ассоциация развития культуры (ВАРК), основная цель которой - консолидация, координация и содействие возрождению и развитию бурятской культуры и языка. По мнению С.-Д. Бадмаева, "Всебурятский съезд совершенно правильно выдвинул задачу приоритетного культурного направления - возрождения и развития родного языка. В этом направлении сделаны первые шаги" [Бадмаев, 1996, 16 марта].
10 июня 1992 г. Верховным Советом Республики Бурятия был принят Закон о языках народов Республики Бурятия № 221-XII. В Законе 9 глав, включающих 31 статью. В вводной части Закона провозглашается, что "Язык - это духовная основа существования любой нации. Он является величайшей национальной ценностью. Сохранение и развитие нации прежде всего связано с сохранением и функционированием ее языка. Беречь и развивать родной язык и с уважением относиться к другим языкам - долг и обязанность каждого гражданина" [Закон..., 1992]. Статья 1. Закона гласит: "Государственными языками Республики Бурятия являются бурятский и русский языки.
Придание статуса государственных бурятскому и русскому языкам не ущемляет прав иных наций и народностей, проживающих на территории республики, в употреблении ими родных языков" [там же].
Статус бурятского и русского языков как государственных закреплен в Конституции Республики Бурятия (статья 67), принятой 22 февраля 1994 г. В пункте 2 статьи 67 говорится, что "Республика Бурятия гарантирует всем ее народам право на сохранение родного языка, создание условий для его изучения и развития" [Конституция..., 1995, с. 22].
"В целях реализации закона "О языках народов Республики Бурятия" Правительством РБ был принят ряд Постановлений: "О ходе выполнения Закона РБ "О языках народов РБ" № 241 от 09.07.1996 года, "Об утверждении Концепции национально-регионального компонента государственного стандарта образования" № 163 от 21.05.1996, Концепция государственной национальной политики Республики Бурятия № 228 от 06.10.1997, Концепция развития и реформирования социальной сферы Республики Бурятия на 2001-2010 гг. № 187 от 23.05.2001" [Дырхеева, 2003, с. 44].
В 1996 г., по информации пресс-службы Президента и Правительства РБ, Правительство республики "... утвердило Государственную программу по сохранению и развитию языков народов республики. Основной задачей принятой Государственной программы определено создание оптимальных условий для равноправного и повсеместного функционирования на территории республики бурятского и русского государственных языков, а также обеспечение условий для их одинаково эффективного изучения и повседневного использования жителями Бурятии. Она предусматривает, в частности, введение в качестве обязательного предмета во всех общеобразовательных школах, лицеях, гимназиях и училищах учебного курса по литературе, истории и искусству Бурятии независимо от национальной принадлежности учащихся. Естественно, что расширение сферы влияния бурятского языка как языка титульной нации суверенной Бурятии не должно и не может происходить в ущерб русскому языку, овладение которым является средством приобщения молодых поколений к мировым культуре и науке. Предусматривается также ввести в учебные планы школ и других учебных заведений курсы лекций и практических занятий по бурятскому языку для учащихся других национальностей. Одновременно намечается ввести изучение эвенкийского языка в детских дошкольных учреждениях в местах компактного проживания эвенков. Наряду с большой научно-методической и учебной работой большая роль в реализации принятой программы отводится средствам массовой информации. Предусматривается, в частности, государственная поддержка районных и республиканских изданий на бурятском языке, укрепление материально-технической базы студий по созданию телевизионных фильмов и кинолент, увеличение эфирного времени на федеральном радио и телеканалах для пропаганды и изучения жителями республики бурятского языка" [Бурятия, 1996, 1 августа].
В условиях мобилизованной этничности язык становится также и значимой личностной ценностью. Как уже было сказано выше, этническая самокатегоризация бурят осуществляется, в первую очередь, на основе приписывания культурных и языковых характеристик. Так, среди высказываний респондентов, диагностирующих их отношение к тому, что для них значит быть настоящим представителем своего народа, распространенными являлись ответы, в которых говорилось о знании бурятского языка.
Респонденты в своих утверждениях выделяют различные уровни владения языком:"Бурята можно узнать только по наружному виду. Язык, особенно молодежь, не знает, а также культуру, и обычаи забыты"; "Желательно знать язык, что не все знают. Чувство национального достоинства"; "Знание языка бурятского"; "Знать родной язык, говорить свободно на бурятском языке. Знать обычаи"; "Отлично говорить на бурятском языке, соблюдать традиции предков, культуру"; "Владеть языком (уметь читать, писать в том числе). Соблюдать обычаи, традиции"; "Думать на своем национальном языке. Знать прошлое, обычаи, а также соблюдать их"; "В совершенстве владеть языком (родным). Знать истоки традиций, культуру своего народа" и др.
В то же время, отвечая на вопрос: "Что роднит Вас с людьми Вашей национальности?", язык в качестве этноопределителя назвали лишь около половины респондентов в исследовании 1996 - 1997 гг. Причем у городских респондентов язык находится на четвертой позиции в иерархии этноидентифицирующих признаков (42 % от числа опрошенных городских жителей), пропуская вперед такие признаки, как "культура, обычаи, обряды", "родная Земля, природа" и "внешний облик". В селе же 53 % респондентов назвали "язык", отдав предпочтение "культуре, обычаям, обрядам" и "родной Земле, природе".
В 2002 - 2003 гг. отмечено повышение статуса языка как идентификационной стратегии. 70,5 % респондентов указали язык в качестве этноидентифицирующего индикатора (см. табл. 2). Язык занял второе место в иерархии этнообъединяющих признаков, уступив первенство лишь такому индикатору как "культура, обычаи, обряды" (71,5 %) и обогнав по степени важности для респондентов позицию "родная земля, природа" (69,9 %). Причем это повышение отмечено как среди сельских, так среди городских жителей бурятской национальности.
Проблемы языка тесно связаны с проблемой образования. "В начале 70-х годов в административном порядке все бурятские школы были переведены на русский язык обучения. Это распространилось даже на начальное обучение в школах тех населенных пунктов республики, где проживают одни буряты, дети которых, естественно, не знали никакого другого языка, кроме родного. С этим вопиющим недоразумением связаны и другие негативные эксцессы - сокращение издания литературы на бурятском языке, передач по радио и телевидению и т.д." [Бураев, 1996, с. 30]. В исследовании 1996 - 1997 гг. более 70% респондентов ответили, что в школе обучались на русском языке. Уменьшалось количество бурятских школ. Так, с 1931 г. по 1960 г. их число сократилось с 317 (46 % от общего числа школ республики) до 170, а в середине 1990-х гг. функционировало 143 (24 %). При этом в 1993 - 1994 учебном году из 143 бурятских школ 110 были смешанными, то есть обучение велось в основном на русском языке, а бурятский изучался как предмет [Елаев, 1994, с. 79-81].
Как отмечают Г.А. Дырхеева и Т.П. Бажеева, основы для развития бурятско-русского двуязычия были заложены еще в дореволюционной школе. Существовала значительная разница языкового положения в Западной и Восточной Бурятии. Причем в западных аймаках школьная сеть до революции была гуще - в 1918 г. 157 школ (у восточных бурят - 48), языком преподавания в них был русский. В Восточной Бурятии эта разница компенсировалась большим числом хувараков в дацанах [Дырхеева, Бажеева, 1995, с. 24].
В последние годы ситуация стала меняться. Большую работу по возрождению языка и культуры проводит ВАРК. Импульсом явилось празднование "Гэсэриады" - цикла культурных мероприятий, состоявшихся в период с 1991 г. по 1995 г. и посвященных 1000-летию эпоса "Гэсэр". По мнению Б.С. Дугарова, "именно Гэсэриада стала в известной степени олицетворением роста национального самосознания, приобщения к духовным корням и истокам, возрождения древних обычаев и традиций..." [Дугаров, 1998, с. 99]. Особое внимание автор обращает на то влияние, которое оказала Гэсэриада "... на воспитание детей и школьников в духе преемственности времени и поколений. Большую работу провели министерство образования, учителя республики. Стали традиционными мероприятия: "На земле Гэсэра", "Моя родословная", конкурсы юных знатоков родного фольклора..." [Дугаров, 1998, с. 102].
Увеличивается число дошкольных учреждений и учебных заведений, в которых изучается бурятский язык и т.д.
В 2002 г. "по данным министерства образования и науки РБ, в 166 национально-образовательных учреждениях начального звена обучение по всем предметам ведется только на бурятском языке, что составляет 28,3 процента школ Бурятии. В остальных бурятский введен в качестве предмета. Изучение бурятского языка в настоящее время охватывает более 50 процентов общеобразовательных школ (300 из 588), одну четверть из числа ныне действующих дошкольных образовательных учреждений (свыше 100), 67,6 процентов учреждений начального профессионального образования, т.е. 25 из 37" [Антонов, 2002а, 14 февраля].
Далее В. Антонов отмечает "особую роль в постановке обучения бурятскому языку и литературе, в изучении и пропаганде бурятской культуры педагогического коллектива Республиканского бурятского национального лицея-интерната № 1 во главе с его директором заслуженным работником образования РБ Санжиевым Ж.Б. Изучение бурятского языка также ведется в четырех средних специальных учебных заведениях республики, в т.ч. в Улан-Удэнском педколледже № 1 (директор заслуженный учитель России, народный учитель Бурятии Бальжинимаев Ц.Ц.), где, кстати, готовят учителей не только для начальных классов, но и для восьмилетнего образования. Из вузов бурятский язык преподается в Восточно-Сибирской государственной академии культуры и искусства (ректор профессор Пшеничникова Р.И.) и, само собой разумеется, в Бурятском государственном университете (ректор член-корреспондент РАО, профессор Калмыков С.В.), где как раз ведется профессиональная подготовка специалистов с высшим образованием по бурятскому языку и литературе" [там же].
Также ведется работа по изданию учебников бурятского языка и художественной литературы на бурятском языке. По словам заместителя министра образования и науки Е.Д. Чимитовой, "выпущено более 50 пособий по бурятскому языку" [Бадмаев, 2003, 15 февраля].
В то же время, социокультурные изменения, с одной стороны, и усложнение самой сути этничности современных бурят - с другой, предполагают, по-видимому, не столь однозначную интерпретацию этноязыковых процессов. В контексте либеральной практики гражданского общества язык приобретает не только коллективную ценность как культурный феномен, но и индивидуальный статус, то есть за каждым человеком признается право выбора того или иного языка, и это право заслуживает уважительного, а не дискриминационного отношения. Как со стороны этнической общности, общества в целом, так и со стороны государства. Как на институциональном уровне (то есть личность должна обладать возможностью реального, фактического выбора, а не только продекларированным правом выбора на каком языке учиться, на каком языке общаться в обиходе и социально-значимых сферах жизнедеятельности и т.д., а это невозможно без реального функционирования социальных институтов, обеспечивающих реализацию возможности и права), так и на индивидуальном уровне (право выбора должно реализовываться в условиях, свободных от любых форм дискриминации, от порицания или одобрения, ибо оно - право - имеет приватный статус).
Однако, говоря о приоритете прав личности сегодня, зачастую не принимаются в расчет гарантии прав личности завтра. Ведь права личности отнюдь не отрицают ее этнических прав. Напротив, права личности включают в себя неотъемлемое право личности на полноценную этническую самореализацию. И этим правом обладают не только представители нынешнего поколения бурят, но и их потомки. Вместе с тем, в 1996 - 1997 гг. только 24,8 % респондентов ответили, что говорят дома преимущественно на бурятском языке (при этом в городе - 12,2 %, в селе - 37 %), 36,8% - используют оба языка, и 37,6 % опрошенных бурят общаются дома преимущественно на русском языке (51,2 % - в городе, 24,4 % - в селе).
Если проанализируем данные, касающиеся функционирования бурятского языка в семейно-бытовой сфере, в возрастном разрезе, то увидим, что среди 18-39-летних - приблизительно пятая часть респондентов, среди 40-49-летних - четверть, среди 50-59-летних - треть и только среди респондентов старше 60 лет половина из них говорит дома преимущественно на бурятском языке. Другими словами,бурятский язык утрачивает функции инструмента этнической социализации. Это положение подтверждается также и результатами исследования Г.А. Дырхеевой. Так, согласно ее данным, в семейно-бытовой сфере "самыми высокими являются показатели использования бурятского языка в общении с родителями, родственниками, а вот ответы на вопрос: "На каком языке Вы разговариваете с детьми?" вызывает тревогу. Этот показатель почти в два раза меньше, чем предыдущий" [Дырхеева, 1996, с. 24].
В 2002 - 2003 гг., согласно результатам этносоциологического исследования, в языковой ситуации обнаруживаются, пусть незначительные, но позитивные изменения, касающиеся расширения пространства практического функционирования бурятского языка. Так, 31,5% опрошенных бурят ответили, что говорят дома преимущественно на бурятском языке (при этом в городе - 12,8%, в селе - 42,2%), 42,1% респондентов используют бурятский и русский языки (47,7% - в городе, 39,1% - в селе) и 25,5% респондентов общаются дома преимущественно на русском языке (38,5% - в городе, 18,2% - в селе). С родственниками преимущественно на бурятском языке говорят 34,1 % респондентов, используют оба языка 44,4 % опрошенных бурят и общаются с родственниками преимущественно на русском языке 19,5 % участников опроса. С друзьями преимущественно на бурятском языке общаются 14,6 % опрошенных, используют оба языка 47,7 % респондентов и общаются с друзьями преимущественно на русском языке 34,8 %, используют для общения с друзьями другой язык 1% и "свой сленг особый" 0,3 % респондентов.
В последние годы особой остротой отличаются дискуссии о прагматической составляющей языка. Одними выдвигается требование паритетного функционирования бурятского и русского языков на территории республики и, следовательно, расширения зоны применения бурятского языка во всех сферах жизнедеятельности. Другие констатируют тот факт, что инструментальные возможности бурятского языка, по сравнению с русским, ограничены с точки зрения социальной мобильности. А понижение статуса бурятского языка нередко объясняется как закономерное следствие социокультурной и индустриальной модернизации бурятского этноса, ибо современные профессиональные требования, развитие технологий и включенность в общероссийское информационное пространство предполагают высокий уровень языковой компетенции в области русского языка (да уже и английского).
Также в качестве причины снижения языковой компетенции бурят приводится асимметричная пропорция бурятского и русского населения в республике. Действительно, границы соотношения бурятского и русского языков в условиях трудовых коллективов сдвинуты в сторону значительно более плотной функциональной нагрузки русского языка, но и здесь можно отметить изменения в языковом поведении. Так, в 1996 - 1997 гг. 73,8 % респондентов ответили, что на работе преимущественно говорят на русском языке, 19 % используют на работе русский и бурятский языки и только 4 % опрошенных указали, что говорят на работе преимущественно на бурятском языке (3,2 % респондентов не ответили на вопрос или ответили, что не работают).
В 2002 - 2003 гг. 55,3 % опрошенных указали, что общаются на работе преимущественно на русском языке, 24,2 % используют на работе оба языка и 7,3 % респондентов говорят на работе преимущественно на бурятском языке (13,2 % респондентов не ответили на вопрос или указали, что не работают). В общественных местах говорят преимущественно на русском языке 63,6 % опрошенных, используют русский и бурятский языки 32,5 % респондентов и говорят преимущественно на бурятском языке 2,3 %.
В 1996 - 1997 гг. 81% от всего массива7 респондентов на вопрос: "Владеющими какими языками Вам бы хотелось видеть своих детей (внуков)? (назовите не больше трех)" ответили, что хотят, чтобы их дети (внуки) владели бурятским языком. Причем 52% от числа опрошенных городских бурят и 46% от всего количества сельских респондентов назвали бурятский язык на первом месте. Самым распространенным сочетанием и порядком называния желательных для детей языков оказалось следующее: бурятский, русский, английский. Примечательно то, что английский язык в качестве желательного языка указали 82% респондентов, а 18% назвали его на первом месте. Русский язык в числе желательных для детей языков фигурировал у 71% респондентов и у четверти респондентов он находился на первом месте.
Анализ эмпирических данных исследования 2002 - 2003 гг. подтвердил устойчивость выявленных ранее тенденций в оценке престижа того или иного языка. Как и в исследовании 1996 - 1997 гг., большинство опрошенных хотели бы видеть своих детей (внуков) владеющими бурятским, русским и английским языками. Бурятский язык в качестве желательного для детей языка указали 85,7 % от всего массива8 респондентов и 52 % назвали его на первом месте, русский язык отметили 79,3 % опрошенных и лидировал он у 28,2 %, английский язык выбрали 86,1 % респондетов и 17,7 % номинировали его на первое место.
Таким образом, с одной стороны, представляется справедливым вывод Т.С. Гузенковой и А.Д. Коростелева, что "в настоящее время в республиках России, как и во многих странах мира, вопрос о языке, или о языках оказался включенным в круг вопросов, связанных с проблемой модернизации и научно-технического прогресса, с проблемой вызова локальным культурам со стороны технологически более развитых обществ. (В этом отношении и английский язык "бросает вызов" не только России, а пожалуй и значительной части неанглоязычных стран мира)" [Гузенкова, Коростелев, 1995, с. 177]. С другой стороны, можно предположить, что высокий процент респондентов, назвавших бурятский язык на первом месте в иерархии желательных для детей языков, свидетельствует не только об усилении символической функции языка (язык как этнический символ), о повышении его престижа, но и об определенном изменении языковых ориентаций, осознании необходимости перемен в языковой сфере. Вопрос в том, в какой степени эти изменения будут соотноситься с реальным языковым поведением. Ответ на этот вопрос зависит как от политики государства, так и от индивидуальных интенций. Сравнительный анализ результатов исследований 1996 - 1997 гг. и 2002 - 2003 гг. демонстрирует положительную динамику языковых установок респондентов. Так, если в 1996 - 1997 гг. только треть опрошенных, определяя "Какие условия сейчас более всего необходимы для возрождения Вашего народа?", выбрали позицию "поддержка языка", то в 2002 - 2003 гг. уже половина респондентов считало поддержку бурятского языка одним из наиболее необходимых условий возрождения бурятского народа (см. табл.3).
Кроме того, как было ранее отмечено, повышается статус бурятского языка как идентификационной стратегии, бурятский язык все более осознается в качестве личностно принимаемого маркера этничности. В контексте процессов этнической мобилизации потребность в бурятском языке постепенно начинает реализовываться в языковых практиках. Так, респондентка (проживающая в городе Улан-Удэ, 20-24 года, высшее образование) в социологическом исследовании 2002 - 2003 гг., отвечая на вопрос "Скажите, пожалуйста, что значит для Вас быть настоящим представителем своего народа?", пишет:"Знать язык (бурятский), культуру. Учу язык, хотя в школе не изучала".
На вопрос: "Скажите, пожалуйста, каким языком Вы наиболее свободно владеете?" в 1996 - 1997 гг. менее 10% указали бурятский язык, 45,6% респондентов назвали русский язык (в том числе 2,2 % указали, что помимо русского свободно владеют каким-нибудь иностранным языком). Около половины (46,6%) опрошенных сказали, что владеют русским и бурятским языками (в том числе некоторые отметили еще и иностранные языки, которыми свободно владеют), при этом 36,4 % выбрали ответ "в равной степени владею обоими языками", остальные же просто отметили сразу две позиции - "бурятским языком" и "русским языком", несмотря на то, что такая стратегия выбора варианта ответа противоречила логике вопроса.
В 2002 - 2003 гг. 9,3 % респодентов поступили аналогичным образом, указав одновременно две позиции: "бурятским языком" и "русским языком". 50 % респондентов ответили, что владеют "бурятским и русским языками в равной степени". Акцент на данном различении фокусирует внимание на том обстоятельстве, что на практике мы имеем дело с разным уровнем владения бурятским и русским языками, при этом чаще встречается лучшее владение русским языком, тогда как для бурятского языка более характерно владение носителями в основном его устными формами. Иными словами, все более актуальной становится не только проблема языковых границ и пространства практического функционирования бурятского языка, но и проблема качества знания языка и степени владения им. Наблюдается процесс пиджинизации бурятского языка, особенно в сфере речевой коммуникации. Тем не менее, знание устных форм бурятского языка, независимо от владения письменными формами, также весьма значимо для респондентов. Как написала в анкете респондентка, отвечая на вопрос "Каким языком вы наиболее свободно владеете?": "обоими языками в равной степени - хочется так думать".
В любом случае, в независимости от интерпретации мотивов выбора респондентами варианта ответа, можно констатировать увеличение суммарного количества респондентов (59,3 %), ответивших, что владеют двумя языками, а также уменьшение числа респондентов (31,5 %), указавших, что наиболее свободно владеют русским языком. И практически на том же уровне осталось количество респондентов, сказавших, что наиболее свободно владеют бурятским языком (в 1996 - 1997 гг. - 8 %, 2002 - 2003 гг. - 8,9 %). Эти изменения обусловлены в том числе и увеличением числа респондентов, ответивших, что в школе они обучались на русском и бурятском языках. Увеличение произошло в основном за счет следующих возрастных когорт: 18-19 лет, 20-24 года и 25-29 лет, то есть это представители поколения, которому в последние полтора-два десятилетия в школе и других учебных заведениях начали преподавать бурятский язык. 53,3 % респондентов ответили, что обучались на русском языке, тогда как в 1996 - 1997 гг. таких было 70,4 %.
В условиях ограниченной языковой среды невозможно заставить человека изучать язык, для этого необходимо его собственное желание, основанное не только на реальной функциональной языковой потребности, но и на престиже языка. В то же время нередки высказывания, что бурятский язык неконкурентноспособен в современных условиях, и в мировое культурно-информационное пространство бурятам лучше входить, прибегая к помощи монгольского или русского языков. Согласитесь, трудно стимулировать психологическую мотивацию изучать бурятский язык, если при этом акцентировать непрестижность языка.
В этом контексте представляет интерес предложенный в рамках республиканской программы сохранения и развития бурятского языка Проект концептуальной программы сохранения и развития бурятского языка театральными средствами и методиками, транслируя на телевидении и радио, или тиражируя в записи на электронные носители посредством электронных технологий театральные постановки, записи литературных и фольклорных произведений в исполнении артистов. Проект разработан ГБАТД им. Х. Намсараева.
Разработчики проекта Программы сформулировали следующие задачи:
Разработчиками проекта предлагаются следующие направления реализации Программы:
Перечислим некоторые результаты, которые ожидают разработчики от реализации Программы:
Несмотря на кажущийся в нынешних условиях утопичный характер рассмотренной Программы, является отрадным само ее появление.
Если язык перестает быть живым языком, то есть используемым и функционирующим в практиках повседневности, то смысловые реальности (а реальность социальной истории народа есть именно смысловая), которые были естественны для наших предков, с течением времени станут для нас недоступны. Язык, будучи только культурным наследием предков, оказывается лишь музейным экспонатом, пусть дорогим сердцу и привлекательным уху и глазу, но всего лишь экспонатом. Ибо утрачивается семантика языка, понятная в его естественном существовании. Смысл словам придает общее для нас социокультурное знание. И дай Бог его приумножить, а не утратить. Язык есть инструмент, с помощью которого человек конструирует мир, сами языковые средства и самого себя. Отсюда вытекает, что прагматические возможности бурятского языка могут быть акцентированы и расширены в значительной мере за счет усиления когнитивной функции языка - функции умственного развития личности. В этом ракурсе по-новому высвечивается билингвизм как совокупность разных способов репрезентации действительности и, следовательно, разных форм взаимодействия с действительностью. Знание языков позитивно обусловливает когнитивную сложность сознания и способствует более успешной адаптации и самореализации личности в условиях быстро меняющейся социальной среды.